Страница 1 из 4
A
В то утро - был понедельник - я увидел в вагоне метро женщину лет двадцати семи, необыкновенную женщину. Это была моя женщина - все в ней с первого взгляда бесконечно мне нравилось. И прекрасное лицо, уверенное, но не спесивое, с удивительными зелеными глазами; и статная шея, заметная грудь; и стройные ноги в обворожительных туфельках на высоких тонких каблучках, и дорогое, но скромное платье. На кольцевой в вагон ринулась толпа, и так получилось, что мы стали рядом. Еще как рядом! Ее тонкие духи кружили голову, объединяли общим пространством, ее локоток упирался мне в грудь, моя левая рука прижималась к теплому ее упругому бедру, ее рыжеватые волосы, колеблемые струями воздуха, касались моих щек, шаловливо щекотали нос... Я, скованный строгим воспитанием, стоял, украдкой посматривая. Стоял, сникая душой, стоял и думал, что никогда такая женщина не протянет мне доверчивую руку, и никогда мы не пойдем с ней в одну сторону, в уютную нашу квартирку, не ляжем в нашу постель. И никогда такая женщина не подарит мне искренних слов любви и нежнейших прикосновений.
Белов Руслан Альбертович
Белов Руслан Альбертович
Увлекательный рассказ о двойном изнасиловании
Содержание
1. Бес.
2. Бес два.
3. Бес три.
4. Два беса.
Стоит мне немного пожить без радости и без боли,
подышать вялой и пресной сносностью дней,
как во мне загорается дикое желание сильных чувств,
сногсшибательных ощущений, бешеная злость на эту тусклую,
мелкую, нормированную и стерилизованную жизнь,
неистовая потребность разнести что-нибудь на куски...
Герман Гессе "Степной волк"
1. Бес.
Тогда я работал в небольшой аудиторской компании на скромной должности. У меня все было, была квартира, раз в неделю ко мне приходила женщина, раз месяц я ходил в ресторан, раз в год ездил на море.
Женщина моя мне не нравилась - у нее неприятная большая родинка под мышкой и плохие дезодоранты. Зато с ней не было никаких проблем - она приходила в субботу поздним вечером и уходила утром, когда я еще спал. Ресторан мне нравился, но только тем, что официанты знали, что от меня ждать, а скрипач - что ждать нечего. Единственно, чем я жил, так это поездками на море, на свободу. Они были прекрасны, но быстро проходили, и приходилось ехать домой, как в чужую жизнь, как в тюремную камеру.
В то утро - был понедельник - я увидел в вагоне метро женщину лет двадцати семи, необыкновенную женщину. Это была моя женщина - все в ней с первого взгляда бесконечно мне нравилось. И прекрасное лицо, уверенное, но не спесивое, с удивительными зелеными глазами; и статная шея, заметная грудь; и стройные ноги в обворожительных туфельках на высоких тонких каблучках, и дорогое, но скромное платье. На кольцевой в вагон ринулась толпа, и так получилось, что мы стали рядом. Еще как рядом! Ее тонкие духи кружили голову, объединяли общим пространством, ее локоток упирался мне в грудь, моя левая рука прижималась к теплому ее упругому бедру, ее рыжеватые волосы, колеблемые струями воздуха, касались моих щек, шаловливо щекотали нос...
Я, скованный строгим воспитанием, стоял, украдкой посматривая. Стоял, сникая душой, стоял и думал, что никогда такая женщина не протянет мне доверчивую руку, и никогда мы не пойдем с ней в одну сторону, в уютную нашу квартирку, не ляжем в нашу постель. И никогда такая женщина не подарит мне искренних слов любви и нежнейших прикосновений.
Мысли эти, разумеется, расстроили меня, но не особенно, ведь приходили они ко мне по меньшей мере раз в полгода - в столичном городе много прекрасных женщин, и многие из них ездят в метро. Посему, выходя из вагона на своей остановке, я уже думал об отчете, который в тот день кровь из носу нужно было закончить. В зале, импульсивно обернувшись, я увидел, что всколыхнувшая меня женщина идет следом. Сделав вид, что рассматриваю вывеску с названиями улиц, я пропустил ее вперед. Она взошла на эскалатор, оглянулась, конечно же, не заметив меня, стоявшего несколькими ступеньками ниже.
Да, я стоял несколькими ступеньками ниже. Я ездил в метро, одевался, как бог пошлет, был рядовым служащим с рядовыми мозгами, а она была богиня, по стечению обстоятельств спустившаяся под землю. Украдкой, я рассматривал ее нежную шею, ноги, впивался глазами в гвоздики каблучков, и желание обладать ею овладевало каждой моей клеточкой. Я смотрел на нее и вспоминал свою женщину, Тамару, недалекую, не умевшую себя подать, и жившую со мной только лишь потому, что полагается с кем-то жить.
Третью неделю Тамара не приходила - отдыхала в Турции то ли с подругой, то ли с матерью - и третью неделю у меня не было женщины. В который раз разозлившись на нее, своей поездкой нарушившую мой привычный уклад жизни, лишившую меня привычной опустошенности, я принудил себя не смотреть на незнакомку.
Это не помогло. Напротив, оставшись наедине с собой, приковав зрение к ребристой ступеньке эскалатора, я оказался во власти чувств, неведомых ранее, чувств, готовых разорвать меня и мир в кровавые клочки. В паху распалялась неуемная жажда соития с высшим существом, руки стремились схватить это невозможно лакомое тело, повалить, не важно куда - на землю, в грязь, на ступеньки эскалатора, - и, сорвав платье, позволить обезумевшей крайней плоти вогнать в него похоть, освободить ее победными движениями.
Тут глаза мои вновь впились в ягодицы женщины, стесненные упругой тканью; я живо представил, как насилую ее, как это прекрасно, как не сопоставимо с тем, что давала мне любовница, ненавистная моя любовница, давала, фальшиво постанывая. Не знаю, чтобы я сделал бы в тот момент, что сделал, если бы троица молодых парней не встала между нами. Один из них рассказывал в вполголоса сальный анекдот; когда он эффектно кончил, я засмеялся вместе с ними, засмеялся в попытке хоть как отгородиться от своего наваждения.
Все кончается, кончился и эскалатор. Сойдя с него, я осмотрелся, и женщины в толпе не увидел - видимо, последние ступеньки она прошла. Подумав с облегчением: - Вот и славно, - вышел на улицу.
Стояло светлое утро, умытое коротким ночным ливнем, голубое небо неторопливо пасло кудрявые свои облачка, чистые лицами люди шли по своим делам, покупали билеты в театр, сигареты и кулинарные книги. Вместе с ними я постоял у прилавка, заваленного дешевым женским бельем и, решив, что Тамаре надо прикупить что-нибудь эдакое, кружевное и распаляющее, - авось, станет желаннее, привычной дорогой направился на работу. Когда в голове ничего не осталось, кроме отчета, который нужно было написать вчера, увидел ее. Она шла впереди, метрах в семи.
Как она шла! Как женственны были ее движения, как уверены, как она поворачивала гордую головку, чтобы рассмотреть что-то заинтересовавшее! Я весь сам в себе и ней растворился - ничего в мире не осталось, кроме этой женщины и моего зрения! Но что это?! - вдруг испуганно екнуло сердце.
Я увидел небольшое белесое пятно на телесных ее колготках, чуть ниже подола.
Господи, это засохшая сперма, конечно, сперма! Она ночевала у своего растакого мужчины, и утром, расставаясь с ней в прихожей, он распалился, увидев ее другой, одевшейся не для него одного, но для других.
Распалился, увидев только что накрашенные губки и подведенные глаза, распалился, увидев ее в обворожительных туфельках на высоких каблучках! Распалился и овладел ею! Да, они целовались на прощанье, он, подожженный запахом ее кожи, загорелся и овладел ею сзади, овладел, задрав платье на голову, чтобы была видна ее беленькая спинка и жадно врезавшийся в нее бюстгальтер! А она стояла, упершись руками о дверь, стояла и стонала: - Не в меня, милый, не в меня!