Страница 10 из 16
Проехали Катилласелькя, за поворотом начинался дремучий лес, на опушке купались в снегу веселые рябчики. Еще раз остановил лопарь свою лошадь, полез ей в ноздри пальцем.
– Здесь? – спросил он.
– Иди вперед, – показал Пеккала дезертиру в сторону лесной чащобы.
Тот сошел с дороги и сразу же по пояс провалился в сугроб. Полковник тронулся за ним, выдергивая ноги из вязких и глубоких следов-воронок. Деревья уже сомкнулись за их спинами – мрачные дебри шумели на ветру тонкими верхушками елей.
– Ну, чего встал! – крикнул Пеккала. – Иди дальше…
Дезертир уже не плакал – он дико и люто матерился:
– Сволочи… гроб ваш… передавить всех!
Начальник района остановил его и выстрелил в снег.
– Хватит, – сказал он. – Слушай теперь меня. Ты пойдешь сейчас все время прямо и прямо… Понял?
– Зачем? – спросил солдат.
– Там ты увидишь вышку лесничества. От нее сверни влево и топай вдоль ручья, пока не наткнешься на времянку. Ты постучи в дверь три раза, и тебе там откроют…
– Кто откроет?
– Твои братья. Вшивая гвардия.
Пар от человеческого дыхания смерзался в воздухе, и над головами двух разговаривающих людей висло сверкающее облачко изморози. Пеккала подул себе на пальцы, достал пачку сигарет. Отсыпав несколько сигарет из пачки, он протянул их дезертиру:
– На дорогу… Зажигалка есть?
– Подарил конвоиру. Я ведь думал…
– Держи спички, – сказал Пеккала и сурово добавил: – Передай «лесным гвардейцам», чтобы они, сволочи, не мешали мне быть начальником района. Чтобы они, собаки, сидели там тихо и не ползали по деревням. Иначе – буду ловить и ставить к стенке! Понял?
Дезертир порылся в своих лохмотьях, вытянул наружу золотой медальон.
– Для бабы, херра эверстилуутнанти, – сказал он, просияв счастливой улыбкой. – Это русское золото… Очень прошу вас – возьмите!
Пеккала спрятал пистолет, обозлился:
– Ты – дурак! Тебе повезло: ты уже избавился от всего и останешься жить. А я, что бы ни случилось, я по-прежнему останусь делить судьбу своей армии! И таким, как я, останется одно – погибнуть! Забери это поганое золото…
Возница встретил полковника словами:
– В лесу там стреляли!
– Это я стрелял, – ответил Пеккала…
В сизой морозной дымке тянулась дорога к фронту – там ждали полковника важные дела.
– Белая! – крикнул солдат, и ракета с шипением взмыла в небо, а навстречу ей с другого конца деревни выплыла, разбрызгивая искры, еще одна белая ракета.
– Зеленая! – крикнул солдат, и две зеленые ракеты снова, прочертив две красивые дымящиеся дуги, описали в небе законченные эллипсы.
– Я не думал, что москали пойдут на переговоры, – сказал переводчик-шюцкоровец.
Юсси Пеккала скинул шубу и остался в одной шинели. Верха кепи он загнул, и его маленькие приплюснутые уши сразу запылали на морозе.
– Переводчика не нужно, – заявил полковник. – Я пойду один. Дайте мне белый флаг…
Помахивая белым флагом, он не спеша тронулся вдоль деревенской улицы. Было удивительно безлюдно, даже не слышался лай собак. Половина деревни была финской, другая половина – русской. Черная тряпка полоскалась над крышей дома старосты, – жители деревни перемерли все до одного от какой-то эпидемической болезни, занесенной войной в эти края, и теперь надо было что-то решать.
С другого конца деревни, навстречу финскому полковнику, шагал советский офицер. Еще издали они, два противника, стали прощупывать друг друга настороженными взглядами. Молодцеватая фигура русского остановилась в нескольких шагах от полковника.
– Капитан Советской Армии Афанасий Керженцев, – назвал он себя. – Уполномочен командованием фронта вести с противной стороной переговоры о временном перемирии для обезвреживания полосы совместных боевых действий!
Назвав в ответ себя, Пеккала слегка поклонился.
– Я надеюсь, – сказал он, – что гуманные соображения, заставившие наше командование обратиться к вашему с просьбой о перемирии, будут понятны русскому уполномоченному?
– У вас побелело ухо, – неожиданно ответил Керженцев. – Лучше всего – шерстяной перчаткой.
– Перчаток никогда не ношу. Попробую снегом.
– Возьмите тогда мою, – предложил советский офицер.
– Благодарю вас, – невольно рассмеялся Пеккала. – Если наши переговоры пойдут на таком же уровне понимания и доброжелательности, то заранее могу вас поздравить с успехом.
– Может быть, – предложил Керженцев, – вы пройдете в наше расположение? Мое командование гарантирует вам полную неприкосновенность личности.
– Да, – согласился Пеккала, – я хочу даже, чтобы эта гарантия была полной, ибо мне, при всем моем уважении к русской каше, не хотелось бы попадать вторично в плен к русским!..
Они тронулись на окраину деревни. Пеккала – слева, Керженцев – справа. Шагали в ногу. Гулко скрипел снег. Солнце кровавым пятном закатывалось за кромку леса.
– Я не думал, что финны умеют шутить, – неуверенно признался русский капитан. – Вы меня извините…
– Что ж, я, наверное, плохой финн: я говорю все, что думаю!..
Мирные переговоры в масштабах небольшой линии фронта прошли быстро и успешно. Пеккала внутренне уже давно подготовил себя к сопротивлению притязаниям русских. И был очень удивлен, когда русский парламентер предложил взять за основу мнение советского командования – отвести русские войска назад, предоставив финнам право самим решать судьбу заразной деревни.
– Мы, – сказал Керженцев, – согласны отойти за рубеж нашей старой оборонительной полосы. Вопросы территориальности нас в данный момент интересуют менее всего!
Пеккала был поражен, откуда у русских такая уверенность в себе? Ведь они запросто дарят финнам большой кусок фронтовой полосы, который стоил крови обеим сторонам!
«У этого русского простая, но славная рожа!» – подумал Пеккала и дал свое согласие.
– Я думаю, – сказал он, – мы на этом решении и остановимся. Хотя… Хотя, честно говоря, мы не рассчитывали на такой исход переговоров!
Когда договор был закреплен, они посмотрели на часы, – прошло всего семнадцать минут с того момента, как они встретились. Эта легкость, с какою был разрешен сложный вопрос, сразу сломала хребет враждебной напряженности в отношениях, и они оба улыбнулись друг другу.
– Знаете, – сказал капитан Керженцев, – а ведь мы не собираемся долго воевать с вами!
– А мы не собираемся настаивать на обратном.
– Обратное – это ваша гибель.
– Может быть, – кивнул Пеккала. – Экономическая.
– И – политическая, – вкрадчиво закончил русский.
Они обменялись сигаретами, и Пеккала, распахнув куртку, сказал:
– Позвольте мне быть тоже откровенным с вами до конца.
– Даже прошу, – ответил Керженцев.
– Вы, русские, – начал Пеккала, – вы же ведь наивные люди! Вы носитесь, как курица с яйцом, со своими идеями мировой революции…
– Не совсем так, – перебил его Керженцев.
– Простите… И вы очень обижаетесь на тех людей, которым ваш коммунизм не нравится. Вот – я! Я принадлежу к той категории людей, которых на вашей родине принято называть «кулаками». Да, у меня своя усадьба. Пусть и небольшая. Всего тридцать гектаров. Я нанимал до войны батраков. И мне такое положение нравится…
– Мы не вмешиваемся, – ответил Керженцев.
– Кажется, – продолжал Пеккала, – что наши послевоенные отношения должны строиться на уважении. Я не поеду к вам за батраками, а вы не лезьте к нам со своими колхозами. Вы лучше продайте нам апатиты. А мы продадим вам чудесную бумагу и целлюлозу…
Собираясь уходить, Пеккала осторожно спросил:
– Очень хочу спросить… Как ваш Пиетари?
– Говорят, что Ленинград сильно разрушен.
– Это – немцы… Мы, финны, не обстреливали Пиетари.
– Но зато вы, финны, замкнули кольцо блокады с севера, и вы так же ответственны за гибель населения. Как и немцы!
– Только не ставьте меня рядом с немцами, – вырвалось у Пеккала с какой-то надрывной болью.
Обратно он вернулся уже поздно ночью. Окно его комнаты еще светилось. Выбравшись из саней, полковник подошел ближе и заглянул внутрь. Кайса сидела за столом и в каком-то странном отупении смотрела перед собой.