Страница 4 из 12
Вот так и сидел я, тянул кислое вино, а у меня сосало под ложечкой. Но делать было нечего.
Я уже дал согласие. Вдруг я вспомнил, что не спросил самого главного.
- Скажите...а каков оклад?
Профессор посмотрел на меня как-то непонимающе, будто я должен служить науке так, задаром, за здорово живешь и все такое.
Я повторил вопрос:
- Сколько мне будут платить?
Профессор как будто очнулся.
- Ах, да. Как же это я упустил...
И назвал такую сумму, что я присвистнул. Он взглянул на меня:
- Что, мало?
- Да, нет... Немало. У меня еще столько не бывало за один раз.
- Я забыл сказать, что питаться вам придется здесь. Фрау Гросс неплохо готовит. Разумеется, за некоторую плату.
Я размечтался... Нужно попросить аванс и пойти купить костюм, хорошую новую рубашку, нет, лучше две. А еще лучше дюжину.
Пару галстуков. Ботинки. Зажигалку-пистолет... Дальше зажигалки мои мечты в тот вечер не пошли.
Профессор встал.
- Хочу пожелать вам доброй ночи. Завтра в восемь завтрак. К девяти мы должны быть в дирекции фирмы...
- Спокойной ночи! - ответил я.
Перина была чересчур мягкой, одеяло чересчур теплым, простыни чересчур белыми. Мне снились в ту ночь ботинки и зажигалки. Много разных зажигалок: маленькие карманные, большие настольные, зажигалки в портсигаре и зажигалки с эмалевыми девицами на боках. Я схватил одну зажигалку и чиркнул ею. В пламени появилась ухмыляющая рожа профессора. Он орал мне:
- Сколько будет трижды три?!
- Половина восьмого! - не моргнув глазом, ответил я.
- Вставайте, господин Никифоров. Уже половина восьмого. - Фрау Гросс трясла меня за плечо. Так начался первый день моей работы у профессора Шиндхельма.
4. МАУС, МАУС, КОМ ХЕРАУС!
(рассказывает профессор Отпгокар Шиндхельм)
После завтрака мы с господином Никифоровым отправились в дирекцию, где он подписал обязательство о неразглашении секретов и получил аванс. Затем поехали в институт. Мне нужно было успокоить моего пациента, убедить, что ничто страшное ему не угрожает. Я не мог бы работать с человеком, боящимся опыта. А господин Никифоров, действительно, побаивался, хотя старался внешне ничем это не показывать. С улыбкой он пересчитал деньги, сунул их в карман и сказал мне деланно бодрым голосом:
- Ну, профессор, я готов. Теперь,- он похлопал по карману,хоть под нож. Рад быть жертвой науки.
Меня несколько покоробили эти слова. Я совсем не собирался делать его "жертвой". Наоборот, мне казалось, что он станет первым из счастливейших людей - людей с искусственным чувством, чувством времени. Его нужно было обязательно успокоить.
Я решил продемонстрировать ему несколько моих опытов с белыми мышами, постараться сделать это непринужденно, без нажима, чтобы он не заподозрил в этом какого-либо подвоха с моей стороны.
Я долго не знал, как же называть своего пациента. Господин Никифоров? Слишком уж официально. Правда, тысячи моих земляков зовут друг друга именно по фамилии с приставкой слова - господин.
Я спросил, как его имя. Он ответил:
- Иван. А отца моего звали Михаил. У нас, русских, принято называть по имени-отчеству. Так вот меня зовут Иван Михайлович. Но вы меня можете звать просто Иван. Ваня.
- О, это хорошо! Иван! - я почему-то очень обрадовался. На память пришли "Иваны" еще военных времен. Хорошо, что здесь только один этот Иван, а остальные там, на востоке.
Я повел его в наш "зоопарк", как все называли комнату с клетками для подопытных животных.
Говорят, русский ученый Иван Павлов, кстати тоже Иван, его я очень уважаю... Так вот, Иван Павлов поставил памятник собаке. Я бы поставил памятник белым мышам. Именно они помогли мне открыть "рефлекс времени". Мы пошли к белым мышам. Увидев меня, эти красавицы забегали по клетке, начали вставать на свои тонкие лапки, показывая розоватые брюшки. Никифоров засмеялся.
- Мыши. Ха-ха! Когда-то в школе я учил такой немецкий стишок: "Маус, маус, ком хераус!" "Мышка, мышка, выгляни наружу!"
Он снова нервно засмеялся, наклонился к клетке:
- Маус, маус, ком хераус!
Положительно, его нужно было успокоить. Я взял свою любимицу Ренату. Мышка с девичьим именем сидела у меня на ладони и крутила черным носиком.
- Пойдемте, Иван, - потянул я Никифорова за собой в соседнюю затемненную комнату. В полумраке ярко светились красные и зеленые индикаторы работающих приборов, голубела шкала большого излучателя и прыгали светящиеся стрелки на кварцевых часах.
Я посадил Ренату на металлическую пластинку, закрыл экранирующую сетку, соединил излучатель с автогипнотизером и часами. Тонкий, еле заметный луч света из излучателя постепенно двигался вдоль спины мышки к ее голове и затем, когда на экране электроэнцефалоскопа появилась линия с характерным пиком - "пиком", застыл в одной точке. Мышка сидела неподвижно. Как всегда, через шесть с половиной минут альфа-ритм мозга вошел в резонанс с ритмом часов и пик на экране начал пульсировать. Через пятнадцать минут я убрал излучатель. Пик на экране продолжал вздрагивать. Рената дергала черным носиком. Пик пульсировал. Я спросил Никифорова:
- Ну, как вам это нравится? Вы поняли смысл работы?
Иван ответил довольно неопределенно:
- Интересно. А вот насчет смысла... Гм! Нужно подумать....
- Что вам думать? - не понял я.- Теперь думать поздно. Вы уже согласились работать у нас.
- Я не об этом,- прервал он меня.- Нужно подумать над смыслом работы. Очень интересно! - снова повторил он.
Нет, он положительно нравился мне. Это Гитлер не любил, когда солдаты думали. Мне нравились мыслящие сотрудники. Хорошо, если он будет думать о работе. И таким образом быстрее войдет в курс дела, быстрее будут получены необходимые результаты. Конечно, если все будет в порядке, если все пойдет так, как нужно...
Пик на энцефалоскопе пульсировал с такой же амплитудой, как и десять минут назад, когда начались колебания. Счетчик щелкал, отсчитывая колебания. Зазвенел звонок сигнализатора.
Я включил свет и показал Никифорову запись энцефалограммы и отсчет с кварцевых часов.
- Плюс-минус ноль секунд. Безошибочно.
- Да, хорошо,- согласился Иван.- А зачем все это?