Морган ускользает

Может, им стоит завести еще одного ребенка.

Когда все усаживались за стол, уже и локти девать было некуда. Морган решил удалиться. Встал и, пятясь, как человек, покидающий королевскую особу, – это чтобы никто не увидел комиксов, которые он держал за спиной, – покинул кухню. В гостиной еще один радиоприемник играл «Фантастическую пластмассовую любовь», и Морган остановился, чтобы исполнить маленький танец – босиком, на ковре. Мать сурово взирала на него с кушетки. Маленькая сгорбленная старушка с по-прежнему черными как смоль волосами, она удерживала их, чтобы не рассыпались, черепаховыми гребнями, но волосы и под гребнями курчавились и как будто взбрыкивали, набираясь откуда-то сил. Она сидела, положив на колени покрытые пятнышками руки со взбухшими венами, обвисшее платье ее казалось на несколько размеров больше, чем следует.

– Ты чего не завтракаешь? – спросил Морган.

– Жду, когда там потише станет.

– Этак Бонни придется половину утра на кухне проторчать.

– Когда доживаешь до моих лет, – сказала Луиза, – у тебя почти ничего, кроме еды, не остается, поэтому торопиться с ней я не намерена. Я хочу получить хорошую горячую английскую булочку, вскрытую вилкой, а не ножом, с тающим в мякише маслом и дымящуюся чашку кофе со взбитыми сливками. И хочу получить их в покое. В тишине.

– Бонни удар хватит, – сказал он.

– Не говори глупостей. Бонни возражать не будет.

И наверное, она была права. Бонни обладала бесконечной гибкостью, способностью принимать все. Это Моргана угнетало присутствие его матери в доме. Он вздохнул, присел рядом с ней на кушетку. Раскрыл газету.

– Сегодня день будний? – спросила Луиза.

– Да, – буркнул он.

Луиза зацепила согнутым пальцем верхушку газеты и оттянула ее вниз, чтобы видеть его лицо.

– А на работу ты не собираешься?

– Со временем.

– Со временем? Уже половина восьмого, Морган, а ты даже не обут. Знаешь, что я успела сделать за это утро? Застелила постель, полила папоротники, начистила в моей ванной хромовые трубы. А ты сидишь, комиксы читаешь, и сестра твоя спит как убитая наверху. Что происходит с моими детьми? Откуда у них такие привычки? «Со временем»!

Он встал, сложил газету и сказал:

– Ладно, мама.

– Хорошего тебе дня, – невозмутимо произнесла она.

Когда он выходил из гостиной, она сидела, снова уложив руки на колени, с доверчивостью ребенка ожидая своей английской булочки.

2

В носках с узорами ромбиками, которые никак не вязались с его клондайкским нарядом (но жесткие кожаные ботинки их скрывали), и купленной в «Саннис Сюрплюс» тускло-оливковой парке Морган размашисто шагал по тротуару. Его хозяйственный магазин располагался в центре города, слишком далеко, чтобы добираться пешком, а машина, увы, была разложена частями по полу гаража, сборку он еще не закончил. Приходилось ездить автобусом. Как раз к остановке он и направлялся, попыхивая сигаретой, которую держал большим и указательным пальцами, выпуская из-под полей шляпы облачка дыма. Он миновал скопление домов – старых и новых, многоквартирных, – потом небольшую вереницу аптек, газетных киосков и кабинетов дантистов. Под мышкой он нес бурый бумажный пакет с мокасинами. Они так хорошо сочетались с костюмом Даниэля Буна[2]. Морган носил их столь часто, что мягкая кожа прорвалась на подъеме. Дойдя до угла, он свернул к «Ремонту обуви Фреско», чтобы оставить их там. Ему нравился запах этой мастерской: кожа и машинное масло. Может быть, стоило стать сапожником.

Однако, войдя в мастерскую под звон колокольчика у двери, он никого не обнаружил – только прилавок, на котором вперемешку лежали шильца, карандаши и бланки квитанций, а рядом с черной, похожей на скелет швейной машинкой остывала чашка кофе. Позади прилавка возвышался шкаф с набитыми обувью отделениями.

– Фреско? – позвал он.

– Здесь, – отозвался из глубин мастерской Фреско.

Морган положил пакет на прилавок, зашел за него. Вытащил из шкафа ботинок с окованным медью носком. Интересно, где люди покупают такие? По-настоящему полезная вещь, думал он, очень практичная. Колокольчик звякнул снова. Вошла толстая женщина в меховой накидке, несомненная обитательница одного из новых многоквартирных домов. С краев накидки свисали головки маленьких зверьков, показывавших зубы собственным длинным и тонким хвостам. Женщина со стуком опустила на прилавок вечернюю туфельку на высоком каблуке.

– Хотела бы я знать, что вы собираетесь с этим делать, – сказала она.

– Делать? – переспросил Морган.

– Видите, каблук опять отломился. Прямо когда я в клуб входила, а ведь вы его только что починили. Я там выглядела полной дурой, идиоткой.

– Ну что я могу сказать? – ответил Морган. – Это же итальянское изделие.

– И что?

– А у них полые каблуки.

– Да?

Оба посмотрели на каблук. Полым он вовсе не был.

– Нам такие часто приносят, – сказал Морган и, загасив сигарету, взял туфлю в руки. – Обувь из Италии всегда с полыми каблуками, в них удобно наркотики перевозить, контрабандой. Держатся они, естественно, плохо. Контрабандисты отламывают каблуки без всяких мер предосторожности, никакого уважения к чужой работе. А после приколачивают их как попало и продают обувь какому-нибудь ничего не подозревающему магазину… но, конечно, она уже не та. О, я вам такие истории порассказать могу!

Морган покачал головой. Женщина пристально смотрела ему в лицо, вокруг ее глаз обозначились легкие, словно наспех нарисованные морщинки.

– Ну хорошо, – вздохнув, сказал он. – Стало быть, в пятницу утром. Фамилия?

– Э-э… Петерсон.

Он записал фамилию на обороте бланка квитанции и сунул его вместе с туфелькой в пустое отделение шкафа.

После ухода женщины Морган сочинил инструкцию относительно мокасин: ГАУЭР. Почините! Жить без них не могу. И уложил мокасины рядом с туфелькой, сунув в один скатанную трубочкой инструкцию. А после вышел из мастерской, деловито закуривая под прикрытием шляпы новую сигарету.

На тротуаре сидела, ожидая его, собака матери: поднятая вверх, полная надежды мордочка и два схожих с вигвамами уха торчком. Морган остановился. «Иди домой, – сказал он. Собака завиляла хвостом. – Чего ты от меня хочешь? Что не так?»

Морган направился к остановке автобуса. Собака пошла следом, поскуливая, но он притворился, что не слышит ее. Прибавил шагу. Поскуливание продолжалось. Морган обернулся, топнул ногой. Мужчина в пальто остановился, а затем обошел Моргана по дуге. Собака же только поджалась, тяжело дыша и выжидающе глядя на него. «Ну что ты ко мне привязалась?» – спросил Морган. Он сделал вид, что собирается броситься на нее, но собака не отступила. Конечно, ее следовало бы отвести домой, однако снова оказаться там ему было не под силу. Не мог он, так быстро и бодро отправившись на работу, возвращаться по собственным следам. Вместо этого он повернулся и побежал, придерживая шляпу и топая по тротуару, – собака трусила следом. Она начала падать духом. Морган чувствовал это, но оглянуться не решался. Собака заколебалась, остановилась, глядя ему вслед и судорожно виляя хвостом. Морган, прижав руку к занывшей груди, забрался в автобус. Пыхтя и потея, пошарил в поисках мелочи по карманам. Другие пассажиры искоса поглядывали на него и отворачивались.

Магазинов и офисных зданий за окнами автобуса становилось все больше. Автобус быстро катил по району, в котором когда-то жил Морган, – большая часть окон заколочена досками, на просевших крышах выросли деревья. Да, без него дела здесь пошли плохо. Вот «Матрасная фабрика Арбейтера», «Мадам Савская: Ответы на все вопросы и Приятное решение любовных проблем». Череда стоящих вплотную одноквартирных домов, каждый следующий обветшал сильнее предыдущего. Морган горбился на сиденье, сжимая металлический поручень перед собой. «Туз пик», «Сэндвич-шоп», обувной магазин «Толстяк». Автобус, направляясь к центру города, покинул родные места Моргана. Он отпустил поручень и начал думать о жизни сидевших вдоль улицы на крылечках людей: женщины в ночной рубашке и виниловой куртке, с бутылкой пива «Роллинг Рок» в руках, пар валит изо рта; двух подталкивавших друг друга локтями и хохотавших мужчин; обнимавшего грязную белую кошку мальчика в больших, не по ноге, тапочках. Моргана начала наполнять успокоительная пустота, схожая с голыми, без рам и стекол, окнами в верхних этажах «Барбекю-бара Сирены».

2

Даниэль Бун (1734–1820) – американский первопоселенец и охотник, участник Войны за независимость.