Смута

Все, что свершилось, – свершилось. Праздно спрашивать праотцев, поменялся ли бы ход истории и само течение времен, если бы Самозванец был убит на день раньше или на день позже? История – не компьютер, не переиграешь.

Просто бросилось мне в глаза: это случилось 17-го, и это, и это – и все вместе в семнадцатом веке. А сам семнадцатый век, был ли он несчастливым для России? Веком судьбы – да, был. Но какой век в нашей истории легкий? Если не находилось пришельцев, хватавших нас поперек спины, чтоб ударить и сломать раз и навсегда, сами рукава засучивали, сами своими топорами сокрушали горемычные головушки.

XVII век… Начали Годуновым, родившим Смуту, кончили Петром I, разорявшим и губившим все старорусское ради всего новонемецкого. И тот и другой для России старались, почитая Россию дурой и вознамерясь, выбив дурь, сделать из нее умницу.

Ну а что вышло, тут каждый из нас мастак судить.

О романе «Смута»

Имя Владислава Бахревского, автора исторических романов «Тишайший», «Никон», «Долгий путь к себе», «Смута», «Аввакум», «Страстотерпцы», «Столп», «Святейший патриарх Тихон» и многих других хорошо известно тем, кто интересуется далеким и недавним историческим прошлым своего Отечества. Именно для них, ищущих правды исторической и истины человеческой писал раньше и пишет сейчас этот неутомимый художник.

Исследовательской, почти аналитической, часто кажется проза писателя – настолько глубоко проникает он в события самого начала царствования Алексея Михайловича, второго государя из рода Романовых в «Тишайшем»; в историю раскола русской церкви в «Никоне»; в особенности борьбы за власть во времена Семибоярщины и походов на Москву двух Лжедмитриев в «Смуте»; в суть крупных исторических событий – восстание Степана Разина, войны с турками, стрелецкий бунт в «Столпе»; в историю новой Смуты уже XX в. в «Святейшем патриархе Тихоне».

Бахревский продолжал и продолжает традиции русского исторического романа именно в период постмодернистских экспериментов и разговоров о закате русской литературы, и, в частности романа, в конце XX – начале XXI веков.

В свое время писатель противостоял многим советским «историкам», описывавших русскую смуту XVII века с позиций идеологем большевизма, замалчивавших и умалявших очевидные заслуги царя Алексея Михайловича перед народом и государством.

«Таково было требование времени» – одно из самых распространенных объяснений исторического и общественного беспредела, царившего в бывшем СССР. Другими словами, уже тогда идеологи-партийцы (читай – власть имущие чужаки) в сознании молодежи формировали отрицательный образ Российской империи и ее царей. И сегодня некоторые деятели, кое-где еще остающееся у власти, продолжают творить черные мифы уже о современной России, преследуя все ту же цель – манипулируя сознанием, создать инертное, беспамятное, индифферентное поколение, которым легко управлять и которое легко направлять в нужное русло. Ведь хорошо известно: хочешь уничтожить народ – лиши его собственной истории, языка, самосознания. С этим и борется писатель в своих произведениях.

Романы Бахревского, обращенные к судьбоносным этапам в развитии русского народа, исторически точно, органично и правдиво, высокохудожественно, пафосно и патриотично отражают взлеты и падения русской государственности и русского менталитета. Выводы напрашиваются сами собой: «молчание» советской критики, а также замалчивание интереснейших произведений писателя в наши дни – это тоже политика, душащая все отечественное и патриотическое и выращивающая новых нигилистов-базаровых.

Об этом еще в 30-е годы взволнованно писал И. С. Шмелев: «В России вдохновенное слово в цепях, в запрете. У него отняты водители его духа, его писатели истинные. Вдумайтесь, какая потеря для России – на годы и годы. Преемственность уничтожена. В сотнях тысяч погибших из образованнейшего класса – несомненно, погибли ценнейшие единицы, возможные будущие вожди духовные, возможные славные творцы словом. Скажут: велика Россия, сто пятьдесят миллионов, – еще будут! Да, будут. Может быть, через столетие будут. Будут, когда опять образуется плодоносный слой высокой культурной одаренности. Да, с народных толщ, доведенных до одичания, только путем долголетнего просвещения могут подняться великаны Слова-Духа».

Поднимая совсем не случайно вечный вопрос о взаимоотношении власти с народом, Бахревский в одном из своих романов замечает: «Каждый век для России по-своему ключевой, но XVII – Божее знамение русскому народу: о минувшем и будущем. Век начался полным разрушением государственности, расхищением территорий, гибельным падением нравственности, богохульством, всеобщей изменой: православию, царству, народу, семье, – но уже через сорок лет Россия явилась миру в границах необъятных, с интересами на юге, западе, на востоке и с постоянным своим стремлением на север, где искателей просторов и древних тайн встречало ледяное безмолвие да игры небесных сияний».

В романе «Смута», впервые опубликованном в 1996 году, писатель воссоздает правдивую и точную картину жизни и борьбы за независимость русского народа от внешних врагов, устремившихся к освободившемуся царскому трону после смерти в 1605 году Бориса Годунова.

Хронологически, с 1591 по 1613 годы, Бахревский описывает главные события досконально им изученного и осмысленного исторического периода, характеризовавшегося наивысшим напряжением борьбы за власть как среди русских бояр, так и среди польско-литовско-шведских интервентов. Разделение боярства на сторонников (Шуйские, Мстиславские, Бельские) и противников (Романовы, Черкасские, Шестуновы, Репнины, Карповы, Сицкие) Бориса Годунова привело к ослаблению государства, чем тут же воспользовались внешние враги в лице польского короля Сигизмунда и его воевод, лихого украинского казачества, самозванцев Лжедмитриев I и II. Увы, но и до сегодняшнего дня об этом сложном времени мало что известно, особенно «как» и «почему» все происходило.

Помогая историкам, писатель помогает и обществу, особенно современной молодежи, которая часто формируется под сильным влиянием западной модели жизни – прагматичного, во многом бездушного и бездуховного образца. Чтобы «пробиться» к сознанию и чувствам молодых людей Бахревский совсем не случайно прибегает к публицистическим «приемам» не только в начале и в конце романа, но часто в начале и в конце отдельных глав. И конечно, никто не пройдет мимо главы «Русское поле», предваряющей роман. Это – взволнованное обращение писателя к исторической и генетической памяти народа, которое долго помнится даже после прочтения всей книги, потому что касается главного для человека: «Кто не знает жизни своих пращуров, сеятелей Поля, тот живет мотыльком».

Благодаря высокому художественному мастерству изображения внешней – бытийной и бытовой жизни наших предков, писатель погружает читателя в то далекое время, когда люди жили и мыслили другими категориями. Но и тогда, и сейчас, вечным и неизменным остается у человека любовь к Отечеству и к ближнему своему, уважение к старшему, умудренному жизненным и религиозным опытом человеку, сочувствие и сострадание к обездоленным, сохранение чести и достоинства, жизнь по совести и вере. Вот почему близки нам, людям XXI века, истинные герои, доблестные воины и защитники Отечества: Захарий Ляпунов, Михаил Скопин-Шуйский, Дмитрий Пожарский, Козьма Минин. И, конечно, духовный вождь русских патриотов того времени – патриарх Гермоген, пострадавший за веру, но не отрекшийся, не предавший Родину в трудную минуту, причисленный к лику святых Русской Православной церковью, ставший для многих образцом служения Отечеству и народу. Именно Гермоген сказал главное и такое нужное слово: «Опамятуйтесь! Зачем вам королевич, король, герцог? России нужен русский царь. Самый хороший иноземец наведет на нас иноземщину. Потомки проклянут немудрых пращуров своих». Подкрепляя свою мысль о вечных категориях, Бахревский публицистически страстно обращается к читателю, будоража его мысль и чувства: «История народов – это своды побед, где если и приходится сказать о поражениях, то и поражения подносят как торжество героев-мучеников. Без такой истории государство немыслимо. Одно нехорошо: такая история ведет к благодушию (мы сильнее всех), прибавляет спеси, да не ума. Ради самого народа, ради его будущего надо иметь книгу измен и поражений, в которой все изменники, все горе-воеводы оставались бы в вечном позоре и проклятии. Не для того, чтобы помнить о зле, а для того, чтобы новые поколения были предупреждены о возможной слабости своего духа, чтобы узнавали измену в любой ее личине. Узнавали в ее зародыше и освобождались бы от такого зародыша».