Страница 2 из 97
— Ну а Васятко-то...
— Что ты заладила, Васятко, Васятко. Когда он вон и голицынских детей гонит, Долгоруких, Черкасских, Волынских, Урусовых и даже имеретинского царевича Аргиловича записал. А вы — Васятко. Царь сам десятником с имя записался.
— Как? Царь десятником?
— Вот именно. Первым десятником Гаврила Кобылий едет, вторым сам царь записался Петром Михайловым, а третьим Фёдор Плещеев. У этого как раз не хватало до десяти, а тут вот мы и навернулись. Ах, кабы ж знать-то.
— Так их что? Всего тридцать и едут?
— Это волонтёров только столько. А в посольстве будет более сот двух, у нас в приказе списки составляли.
Царь едва ль не кажин день у нас бывает. Ах, как же я обмишурился, старый хрен! Было-к подождать недельку. И на ложе в темноте долго ворочался и кряхтел подьячий Евстигней Золотарёв, казня себя за промашку.
— А что, если Васятке не явиться, да, всё, — шептала жена.
— Как это не явиться? Да меня тогда не то что с приказа выгонят, батогами, а то плетьми забьют, а дом и всё жилое на государя отпишут. Ты в уме, старая? Он ведь, царь-то, ни на что не смотрит, у бояр вон деревни за это отымает, даже своих нарышкинских гонит[3].
— Ох, Господи, что ж делать? — вздыхала жена, всхлипывая. — Васятку жалко.
— А мне, думашь, не жалко? Мысль лелеял стол ему свой в приказе передать, на то и выучил грамоте. А оно, вишь, как обернулось.
— Знать бы, так лепш и не учил бы.
— Тогда б жениться не разрешили. Царь не велел городских венчать, ежели не грамотны.
— Ох, час от часу не легче.
— То-то и оно, куда ни кинь, кругом клин. Ему-то, злыдню, радость. А нам?
— Кому радость?
— Как кому? Царю. Ныне вон в Немецкой слободе у главного посла Лефорта[4] гуляют, отъезд посольства обмывают. Двадцать третьего отъехать хотят.
— Двадцать третьего? Дак когда ж мы соберём Васятку-то? Это ж завтра уже.
— Кода хошь, а собери. Встань поране.
— С ём бы слугу надо какого-никакого.
— А где его взять? Дуньку, чё ли, пошлёшь?
— Ну можно энтого татарчонка, который в хлеву живёт.
— Курмашку, чё ли?
— Ну, его. Кого ж ещё. Тут он чё? Захребетником. Хлеб зря ист. А при Васеньке б состоял, где-нито и подсобил в чём, сварить чё, сбегать за чем, сорочку простирать, кафтан починить. Да мало ли.
— Пожалуй, ты права. Пусть Курман при Васе будет. Всё польза.
До вторых петухов шептались старые Золотарёвы о несчастье, нежданно-негаданно свалившемся на них. Евменовна всю подушку слезами умочила, виня во всём и мужа, и Дуньку, и даже царя-аспида, в един миг слизнувшего её кровинушку Васеньку.
А меж тем в Немецкой слободе во дворце Франца Яковлевича Лефорта стоял дым коромыслом. Светились все окна, играла музыка, пелись песни, стонали половицы под танцующими.
Сам царь Пётр Алексеевич сидел во главе стола и хохотал, слушая чей-то весёлый рассказ. По-за спинами гостей проскользнул к нему слуга лефортовский, шепнул на ухо:
— Государь, вас просят выйти.
— Кто?
— Стрельцы. Говорят, дело срочное, безотлагательное.
Пётр поднялся, прошёл из залы в соседнюю комнату. Там два стрельца, увидев его, бухнулись перед ним ниц.
— Государь, ты в опасности, на тебя злоумышление готовится.
— Кто? Где?
— Полковник Цыклер подбивает людей ныне напасть на дом сей, поджечь и в суматохе тебя убить[5].
— Где он?
— Он у себя дома с заговорщиками.
— Спасибо за новость. — Нахмурился Пётр и ушёл в залу. Там от дверей ещё, поймав на себе взгляд Меншикова[6], кивнул ему: подойди.
— Что случилось, мин херц? — приблизился тот.
— Сейчас пойдёшь со мной.
— Куда?
— Там узнаешь. Возьми ещё Сергея Бухвостова[7], Плещеева и ещё пару-тройку преображенцев, кто поздоровее.
Потом прошёл к Ромодановскому[8], огрузно сидевшему за столом, наклонился, молвил негромко:
— Фёдор Юрьевич, изволь немедля в приказ свой следовать.
— Что так-то, Пётр Алексеевич? С утра бы уж.
— Езжай немедля. Ныне тебе работа грядёт. Буди своих кнутобойцев.
— Ну, коли работа, — со вздохом поднялся Ромодановский. — От неё я не бегаю.
Подошёл Лефорт, спросил:
— В чём дело, Пётр Алексеевич?
— Да так, ерунда, Франц Яковлевич. Продолжай веселье. Занимай гостей. Мы скоро воротимся.
В доме полковника Цыклера Ивана Елисеевича в большой горнице за длинным столом сидели стольник Пушкин Фёдор Матвеевич, боярин Соковнин Алексей Прокопиевич — старовер, родной брат боярыни Морозовой и княгини Урусовой, положивших живот свой за старую веру[9]. Алексей Прокопиевич в упрямстве своим сёстрам не уступит. Там же были стрелецкие командиры, пятидесятники Рожин Фёдор и Василий Филиппов.
У всех них обид против Петра выше головы. У Цыклера: что не ценит его заслуг царь, после взятия Азова[10] заставил его с полком Таганрог строить, от себя отодвинул, наградами обошёл, ко всем в гости захаживает, а к нему ни ногой. Соковнин с Пушкиным возмущены, что, не спрося их согласия, отправил царь ихних детей за границу учиться. Мыслимо ли — без отцова благословения да в такую даль. Ровно оголил стариков.
Они уж давно стакнулись, а ныне собрались решить окончательно: Петру не жить.
— Надо так створить, — наставлял Цыклер пятидесятников. — К третьим петухам перепьются они, ни тяти ни мамы. Поджигаем гнездо Лефортово, окружаем как бы тушить. А царь там явится обязательно, он пожары не пропускает.
— Да вон надысь в Замоскворечье, — сказал Рожин. — Я сам зрел его на пожаре, воду таскает, багром орудует.
— И это царь, — с презреньем молвил Соковнин.
— Вот именно, — поддакнул Пушкин. — Токо имя царское бесчестит.
— Вот и хорошо, — сказал Цыклер. — Его там в суматохе и порежем.
— Можно и багром по башке-те оглушить, — посоветовал Филиппов. — Как бы нечаянно. Кто там разберёт.
— Можно и багром, — согласился Цыклер. — Лишь бы убрать.
— А кого возведём-то опосля? — спросил Пушкин. — Опять Софью[11]?
— Возведём царевича Алексея[12], — сказал Соковнин. — Он ещё мал, так Софью при нём можно правительницей опять провозгласить.
— Там решим, кого возвесть, — молвил Цыклер, с неудовлетворением покосившись на Алексея Прокопиевича.
«Вот и сговаривайся с такими, — думал Иван Елисеевич. — Небось когда уговаривал, венцом царским манил, тебя, мол, Иван, в цари выберем. А когда до дела дошло — Алексея, этого сопляка, вспомнил. Ну да ладно, там ещё поглядим».
Где-то на крыльце возня послышалась, кто-то стукал сапогами, снег околачивал.
— Кто там? — насторожился Цыклер.
— То, наверно, мои молодцы, — сказал Рожин. — Я им велел сюда подойтить. Отсюда и пойдём.
— A-а, ну то другое дело.
За дверью послышались шаги, топот ног, дверь распахнулась, и через порог, пригнувшись под верхней косячиной, шагнул царь. Выпрямился, встал едва не под потолок.
— A-а, — молвил с весёлой злостью. — Все соколы тут-ка. Здравствуйте вам. Кого когтить сбираетесь?
Все за столом застыли в жутком оцепенении. А Пётр, не оборачиваясь, кинул через плечо:
— Всех повязать и в Преображенский приказ к Ромодановскому.
И из-за спины его один за одним являлись под стать ему рослые преображенцы с верёвками. Сноровисто вязали опешивших, онемевших враз заговорщиков.
3
...даже своих нарышкинских гонит. — Матерью Петра I была Наталья Кирилловна Нарышкина (1651—1694), вторая жена царя Алексея Михайловича.
4
...посла Лефорта... — Лефорт Франц Яковлевич (1656—1699) — приближённый Петра I, участник создания русской регулярной армии и флота, первый российский генерал-адмирал. Историк В. О. Ключевский даёт ему такую характеристику: «Авантюрист из Женевы... невежественный немного менее Меншикова, но человек бывалый, весёлый говорун, вечно жизнерадостный, преданный друг, неутомимый кавалер в танцевальном зале, неизменный товарищ за бутылкой...» (В. О. Ключевский. Курс Русской истории. Т. IV.)
5
...полковник Цыклер подбивает людей... — Иван Елисеевич Цыклер — обрусевший немец, во время стрелецкого мятежа 1682 г. оказался на стороне Софьи, семь лет спустя перешёл на службу к Петру. Служил одно время в Сибирском Верхотурье, в Азове, на постройке таганрогской гавани. Мечтал о быстрой карьере в столице, но Пётр не забыл о его связи с Милославским и отсылал подальше от Москвы. Недовольный таким к себе отношением, а также и тем, что его сын был послан учиться за границу, Цыклер затаил обиду, переросшую в ненависть к монарху. В 1697 г. стоял во главе заговора, направленного против реформаторской деятельности Петра.
6
Меншиков Александр Данилович (1673—1729) — сподвижник Петра I, государственный деятель, генералиссимус, отличился во время Северной войны 1700—1721 гг. Участвовал во всех важнейших государственных преобразованиях. В. О. Ключевский называет его «человеком тёмного происхождения, невежественным, едва умевшим подписать своё имя и фамилию, но шустрым и сметливым...». (В. О. Ключевский. Курс Русской истории. Т. IV.)
7
Возьми ещё Сергея Бухвостова... — Сергей Леонтьевич Бухвостов (1642—1728) — артиллерист, майор. Пётр I называл его «первым российским солдатом».
8
Ромодановский Фёдор Юрьевич (ок. 1640—1717) — князь, начальник Преображенского приказа (тайная полиция). Один из ближайших помощников Петра I.
9
Соковнин Алексей Прокопиевич... родной брат боярыни Морозовой и княгини Урусовой, положивших живот свой за старую веру... — Сёстры боярыня Морозова (Соковнина) Феодосья Прокопиевна (1632—1675) и княгиня Урусова (Соковнина) Евдокия Прокопиевна (7—1676) — сторонницы протопопа Аввакума. За приверженность старой вере царь Алексей Михайлович повелел заключить их в Боровскую земляную тюрьму. Их брат Алексей «впоследствии сложил голову на плахе за участие в заговоре против Петра во имя благочестивой старины». (В. О. Ключевский. Курс Русской истории. Т. IV.)
10
...после взятия Азова... — Азов — крепость, запиравшая вход в Азовское море. С 1642 г. у турок. Весной 1696 г. Пётр I предпринял второй Азовский поход (первый, в 1695 г., когда Азов был осаждён русскими войсками с суши, окончился неудачей). К весне 1696 г. в Воронеже были построены корабли и суда Азовского флота. В мае Азов был блокирован с суши и с моря, и в июле 1696 г. турки капитулировали.
11
Софья Алексеевна (1657—1704) — русская царевна, правительница Русского государства в 1682—1689 гг. при двух царях — её малолетних братьях Иване V и Петре I. К власти пришла с помощью В. В. Голицына, свергнута Петром I, заключена в Новодевичий монастырь.
12
Алексей Петрович (1690—1718) — царевич, сын Петра I, не одобрял реформаторской деятельности отца и был осуждён на казнь. Тайно задушен в Петропавловской крепости.