Страница 10 из 21
— Сделаю, родимая, сделаю, — уверенно обещала колдунья. — Сам он к тебе приползёт гадом ползучим и, как пёс бродячий, в двери твои начнёт царапаться. — Старуха завязывала серебро в тёмную тряпицу. — Только заговор нужно будет вновь повторить. Он, сердешная ты моя, покрепче прочих наговоров будет. Эти заклинания стариной проверены. Как только ты его произнесёшь, так он и явится.
Марфе хотелось так приворожить великого князя, чтобы метался он, окаянный, в тоске чёрной по зазнобушке своей и чтобы белый свет был ему в тягость. Чтобы не мог он без Марфы жить, как не живёт дите малое без материнской груди; как рыба не живёт без водицы.
— Говори, что делать должна.
Старуха упрятала монеты в котомку, ещё туже затянула под подбородком платок и заговорила нараспев:
— Прежде всего ноченьки нужно дождаться. Ночь всякому заговорному делу подмога. Зажги лучину, повернись на восток и молви: «Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается, радуется и веселится. Так меня, рабу Марфу, ждёт суженый мой, великий князь Василий. Так не может он без меня ни жить, ни быть, ни пить, ни есть. Ни при частых звёздах, ни при буйных ветрах, ни в день при солнышке, ни в ночь при месяце. Впивайся, тоска, въедайся, тоска, в грудь, в сердце, во весь живот рабу, великому князю московскому Василию Васильевичу. Разрастись и разойдись по всем жилам, по всем костям ноетой и сухотой по рабе Марфе». Запомнила?
— Запомнила. «Разрастись и разойдись по всем жилам, по всем костям ноетой и сухотой по рабе Марфе».
— Так. Как повторишь те слова, так государь и одумается. А теперь пошла я, Марфа, вечер на дворе, — поклонилась колдунья в самые ножки боярышне и прочь ушла.
Весенние сумерки наступают скоро: едва солнце ушло за дол, а на дворе уже ночь. Ахнул злобно филин и умолк. Марфа зажгла лучину, обкурила комнату колдовскими травами и принялась творить заклинание:
— Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается, радуется и веселится...
Едва успела Марфа договорить заклинание, как в окошко робко постучали. Глянула девица через прозрачную слюду, а во дворе великий князь стоит. Будто и не было печали, отлегла боль от сердца. Не обманула, стало быть, колдунья, сумели чародейские слова приворожить князя.
— Ой, Господи, что же мне делать-то!
Василий постоял ещё, а потом вновь нетерпеливо застучал по ставням.
Отперла дверь Марфа, а Василий Васильевич уже через порог ступил и руки загребущие тянет, обнять девку за стан норовит. Увернулась Марфа проворной белкой от государевой ласки и к образам, как под защиту, заспешила.
— Позднёхонько ты явился, Василий Васильевич, я уже тебя забывать стала.
— Не мог я прийти раньше, любушка, — только и сказал в своё оправдание великий князь.
Время, проведённое в разлуке, не убавило в нём страсти, а наоборот, любовь к Марфе вспыхнула с новой силой, как, бывает, полыхает масло, Пролитое в огонь. Девичьи слова вонзились в Василия калёной стрелой, так и жалят, причиняют боль.
— Жениться, стало быть, надумал?
— Не моя эта вина, матушка так решила, — поспешил оправдаться великий князь. — Как же я смогу против её воли пойти? Она ведь и проклянуть может, строга не в меру!
Каждое сказанное слово словно заноза в сердце девичье. А Василий и не чувствует, ещё глубже ядовитые щепы вгоняет:
— Сначала смотрины у нас были, а потом и обручились.
— Ко мне же с чем пришёл? Счастьем своим поделиться?
Хотелось Марфе надсмеяться над государем, как советовала колдунья, только так можно возвыситься над собственной бедой, но, заглянув в очи Василию, удержалась. Того и гляди, заревёт великий князь медведем, а самой ей от этого ещё горше сделается.
— Люба ты мне... вот я и пришёл.
Закружилась девичья головка от сказанных слов.
— Вернулся, мой сокол ненаглядный. Вернулся, родимый. Как же я теперь без тебя буду? — Марфа посмотрела на иконы: — Ой, Господи, что же это я делаю! Обожди, Васенька, обожди, я только крест нательный с себя сниму.
И была ночь, и была любовь, и лучина потрескивала перед образами, охраняя сон молодых.
Свадьба князя Василия была пышной. Спозаранку трезвонили, ликуя, колокола всех церквей и соборов, а главный колокол Москвы на Благовещенской звоннице гудел басовито. Челядь великокняжеского дворца угощала всех молодцов хмельными напитками. Никто не мог пройти мимо, не отведав этого зелья: ни бродячий монах, ни крестьянин, ни боярский сын. На свадьбу великого московского князя были приглашены все: стольные бояре и дворовые люди. Каждый был сыт и пьян.
Скоморохи не уставали веселить гостей: горланили частушки и выделывали коленца. Дураки-шуты и шутихи наряжались в боярышень и водили хоровод, а карлы и карлицы забавляли гостей тем, что прыгали друг через дружку и ходили павами, подражая государыне. Весело было во дворце. Столы ломились от пива варёного и вина белого, мёда хмельного и овсяной браги, дичи печёной и караваев душистых. А запах от них исходил приятный и сладкий.
Столы для черни стояли в подклетях[20], а для родовитых и желанных гостей — в светлом тереме. Бояре в нарядных кафтанах восседали на скамьях, окунув густые бороды в наливки и соусы.
Молодых провели трижды вокруг стола, потом усадили на лавки. А бояре лукавые знай спрашивают:
— Княгинюшка, по сердцу ли тебе пришёлся жених твой, князь Василий Васильевич?
Невеста, не смея взглянуть в лица гостей, отвечала сдержанно:
— Как батюшке, как мамаше, так и мне.
Не зря гласит молва: «С лица воды не пить!» Но княгиня была на редкость пригожа собой, приложиться бы губами к её лицу и испить эту чистоту, как утреннюю росу с полевых цветов.
Господь создал суженую Василия Васильевича на удивление всем, хотел подивить народ красотой. Коса у великой княгини ниже пояса, нос прямой и тонкий; лоб без единой морщиночки, губы сочные, как спелый заморский гранат: щёки с ярким румянцем; подбородок горделив, а маленькая ямочка на нём придавала княгине лукавство. Кажется, вот-вот Господь не сумеет довести до конца начатое творение, уж слишком сложен труд. Но нет, не дрогнула божественная рука, Создатель уверенно лепил великую княгиню: стан получился гибким, ноги длинные, грудь высокая. Не было сил отвести взор от такой красоты. Василий смотрел на княгиню, как голодный смотрит на стол, заставленный яствами.
Забылись вчерашняя ночь и обещания, будто и не было никогда горячих нашёптываний Марфы. Разве можно устоять перед силой прекрасных глаз Марии: у князя закипела кровушка, а лицо разгорелось, словно солнцем припекло.
Софья Витовтовна поднесла икону молодым, благословляя.
Захмелели бояре от выпитого вина, а в дальнем конце стола кто-то пьяным голосом затянул песню.
Мария встаёт из-за стола. Кланяется поначалу великой княгине Софье Витовтовне, потом мужу своему, почётным гостям. Дарит братьям жениха по рубашке. Василий Юрьевич благодарит невестку и целует её в бархатную щёку. Сладка жёнушка у братца! Дмитрий Юрьевич[21] перешагнул через лавку и вышел навстречу невесте. Шаг у него лёгкий, но не такой, какой бывает у незрелого отрока, спешащего на гулянье, а как у дружинника, готового к долгой сече. Только девичья краса могла заставить молодца согнуться до самой земли. Поклонился Дмитрий Шемяка, разметались русые кудри, а красавица дарит ему вышитую рубаху и приговаривает:
— Чтоб носил ты её, Дмитрий Юрьевич, с любовью. Чтобы в мороз она тебя согревала, в дождь укрывала, а летом от жары спасала. И чтобы рубаха эта сносу не знала.
Благодарно принял подарок Дмитрий и тотчас надел её под кафтан.
Дураки-шуты забили в бубенцы, и продолжалась потеха. Вышла молодая из-за стола и поплыла лебедью по кругу, рука у неё белая, лёгкая, взмахнула она ею, и бояре посторонились, пропуская невесту князя. Василий Юрьевич пустился вдогонку за Марией, выделывая коленца. Гости засмотрелись на удалую пляску, а старый боярин Пётр Константинович, служивший ещё при Василии Дмитриевиче, указал на Василия:
20
Подклеть — нижнее жильё избы, деревенского рубленого дома; иногда нежилая часть избы.
21
Дмитрий Юрьевич Шемяка (1420—1453) — русский удельный князь в Галиче, двоюродный брат московского князя Василия II Васильевича, упорно и безуспешно боровшийся против объединительной политики Москвы. В 1446 году временно захватил Москву, но вскоре потерпел полное поражение. Впоследствии появилось нарицательное выражение «Шемякин суд», обозначающее неправый суд.