Страница 8 из 140
Письмо всё же надо было закончить. Баранов вновь взял перо и, подвинув ближе подсвечник, продолжил писанину.
Остров Кадьяк,
25 апреля 1801 года
В апреле, к радости Баранова, на Кадьяк нежданно-негаданно пришло американское судно «Энтерпрайз». Представилась возможность выменять на меха остро необходимые товары: продовольствие, сукна, кое-что из оружия. На этом корабле, заходившем по пути в русские поселения, ему было доставлено письмо от начальника Михайловской крепости Василия Медведникова. Медведников сообщал, что строительство поселения на Ситхе идёт успешно, в проливах много морских бобров, но вести промыслы из-за нехватки людей весьма затруднительно. Просил прислать муку, крупы, но более всего хоть немного людей в подмогу.
Помощь продуктами и, желательно, людьми была необходима не только Медведникову, но и поселению в заливе Якутат. Надо было срочно посылать туда корабль «Екатерина». Баранов решил, что экспедицию в Якутат и Ситху возглавит Иван Кусков. С ним же и обсуждал, кого можно направить на Ситху. Найти людей было тяжело: вот уже три года из России не было ни одного транспорта, а значит, и людского пополнения. Между тем промышленники гибли и в дальних походах, и в стычках с дикими, русское население колонии сокращалось.
Прикидывая с Кусковым и так и сяк, подыскали всё же пять человек, которых можно направить на Ситху отсюда, из Павловска. Трёх человек решили взять из Константиновской крепости на Нучеке, куда «Екатерина» зайдёт по дороге в Ситху.
— Вот бы кого ещё уговорить, — вдруг оживился во время беседы Кусков, — Тимофея Тараканова с Нучека. Он ведь здесь сейчас, оказией «Энтерпрайза» воспользовался и приплыл по своим делам.
— Что это за Тараканов? — недовольно переспросил Баранов.
— Имя было ему как будто знакомо, но человека этого припомнить не мог, из-за чего и испытал раздражение, что память подводит.
— Да слышал ты, Александр Андреевич, о нём, — энергично заговорил Кусков, — рассказывал я тебе. Тот самый удалец, что с Ефимом Поточкиным на Медную ходил, а обратно с тоенской дочкой вернулся. — Худощавое лицо Кускова расплылось лукавой улыбкой.
— Припоминаю, — облегчённо подтвердил Баранов. — И тоенская дочь ещё отговорила их на Читину идти, где, мол, злонамеренные действия против наших вояжёров готовились...
— Вот-вот, — подхватил Кусков. — В тот же год, когда на Нучек они вернулись, крестил он медновскую свою девку здесь, на Кадьяке. В церкви нашей и обвенчались. С тех пор вместе на Нучеке живут. Поточкин хорошо о нём отзывался: лихой, работящий, на все руки мастер.
— Так, — одобрительно сказал Баранов. — И говоришь, Иван, здесь он сейчас, этот Тараканов?
— Здесь, встретил его намедни на берегу. Ружьё, сказывал, поломалось, надобно в нашей мастерской ремонтировать.
— Что ж, — энергично сказал Баранов, — я Тараканова видеть хочу, сегодня же. Пусть разыщут и приведут ко мне для разговора.
После полудня Кусков вернулся в сопровождении рыжебородого мужика лет около тридцати.
— Это и есть, Александр Андреевич, Тараканов, о котором мы с тобой толковали, Тимофей Осипович.
Тараканов был несколько выше среднего роста, плотного сложения, в чертах его открытого лица проглядывало что-то молодецкое, сразу располагающее к себе.
Баранов встал из-за стола, протянул промышленнику руку.
— Будем знакомы, Тимофей Осипович, маленько наслышан о тебе. Ты, Иван Александрович, иди, — сказал он Кускову, — делай свои дела. Мы уж сами побеседуем. — Подождал, пока тот закроет дверь. — Как жизнь твоя семейная, Тимофей Осипович, как жёнка твоя медновская поживает? По родичам не скучает?
— Да всё вроде путём, обвыклась немного, — сдержанно отвечал Тараканов.
Он размышлял, зачем понадобился главному правителю. Но встрече был рад: сам собирался на днях прийти, поговорить о своих нуждах.
— Как же зовут твою симпатию? — продолжал неторопливо выпытывать Баранов.
— Анфисой крестили.
Тараканов не стал говорить, что сам по-прежнему предпочитает называть её Калахиной: это необычное имя почему-то нравилось ему больше.
— Сам-то давно ли здесь? Ты уж извини меня, Тимофей, всех не упомню, когда кто к нам прибыл.
— На «Фениксе» пришёл я, четыре года назад, и сразу почти на Нучек был направлен.
— Так, — с удовлетворением констатировал Баранов, — значит, не из ссыльных ты поселенцев...
— Бог миловал, — усмехнулся Тараканов. — Охотник я сибирский, из Иркутской губернии.
Не зная, понравится ли Баранову упоминание, что не хотел он по стопам отца идти, оттого и подался в охотники, о купеческом роде своём Тараканов промолчал.
— Не надоело ещё на Нучеке? — закинул на всякий случай Баранов.
— Подумываю, — опять осторожно ответил Тараканов, — может, пора уж и сюда перебраться, ежели примете. Заскучал я на Нучеке, приелось всё, одни и те же места, те же лица...
В действительности разведка возможности перебраться на Кадьяк была главной целью его приезда сюда. Жизнь в небольшом отряде крепости начала его тяготить. Туземные обитатели Медной, как бывало и раньше, нет-нет и устраивали стычки с промышленниками Константиновской крепости, но теперь злость на сородичей Калахины срывалась на ней. Она плакала по ночам, жаловалась мужу, что живёт здесь как в заточении и её не любят. Как-то сама намекнула, не лучше ли уехать отсюда на другое место.
— Хорошего человека почему не принять, — как бы раздумывая, сказал Баранов. — О тебе и Ефим Поточкин, и Кусков одобрительно отзывались. Плотничать способен? Мне плотники добрые сейчас нужны.
— Дом-то для себя всегда срубить сумею, — небрежно ответил Тараканов.
— Здесь у нас, конечно, повеселее немножко, чем на Нучеке, — согласился Баранов. — Да у меня к тебе, Тимофей Осипович, более интересное предложение есть. Может, выйдем на воздух, подышим немного?
Не дожидаясь ответа, Баранов поднялся, пошёл к двери.
Они миновали небольшую церковь с голубой луковкой купола. Дверь её была закрыта на тяжёлый замок.
— Бунтуют отцы святые, — с неодобрением мотнул головой Баранов. — И службу служить не хотят.
Тараканов промолчал. За те дни, что находился он в Павловской гавани, уже был наслышан о распрях Баранова с монахами.
По деревянному тротуару спустились к пристани. В гавани стояло на якорях всего два судна — ещё не ушедший «Энтерпрайз» и «Екатерина».
Баранов повернулся лицом к селению, построенному меж окружавших гавань холмов, задумчиво сказал:
— Вот взгляни, Тимофей Осипович, что мы тут за десять лет натворили. Когда-то, помню, было здесь дикое место: лес, сопки, бухта. В лесу медведи рычали. А мы пришли, построили дома, магазины, храм Божий, мастерские, корабли начали на воду спускать. Детишек в школе обучать будем. Новая жизнь началась. Но виды наши теперь в другую сторону направлены — к острову Ситхе, где главные промыслы наши будут. Оттуда и дальше пойдём, к южным американским берегам. Год назад я на Ситхе крепость заложил, Архистратига Михаила. Есть замысел и дальше селение строить, и, думаю, через пару лет, когда обустроимся немного, столицу Русской Америки на Ситху перенесём. Оставил я там отряд под начальством Василия Медведникова. Но маловато у него людей, надо бы ещё. Скоро подкрепление туда пошлём, на «Екатерине»...
Баранов повернулся к внимательно слушавшему Тараканову, взглянул прямо в глаза:
— И очень хотел бы я, чтобы и ты, Тимофей Осипович, с жёнкой своей медновской туда поехал.
Мне надёжные люди там позарез сейчас нужны. От того, как крепко на Ситхе мы осядем, будущее всех колоний наших зависит. Неволить тебя не хочу, но рад буду, ежели согласишься. Очень твоя подмога мне нужна.
Тараканов едва не рассмеялся: свою просьбу Баранов подал так, что теперь будто бы от его, таракановского, решения зависит всё дальнейшее процветание компании.