Страница 62 из 83
— Отчего княгиня Ольга не ведает дороги к жертвенному огню?
— А ответь, кудесник, видел ли ты княгиню в Киеве? Но коли в том её грех, то прими от неё гривны и купи быка в жертву Перуну...
О том разговоре Олег не сказал Ольге. А она как-то зашла в камору к рабыне-гречанке. Всё было, как и прежде: на одноногом столике лежал крест, в углу стояла маленькая, писанная на дереве икона. Строго смотрел Бог на язычницу. Княгиню даже дрожь пробрала. Она спросила у Анны:
— Ты ему поклоняешься?
— Да, моя госпожа, это Сын Божий, — ответила Анна. — В церкви мы повторяем: «Благословенно царство Отца и Сына и Святого Духа».
— Но чем твоя вера лучше нашей? Наш бог — Перун, его мы славим, приносим ему жертвы, жжём огонь на капище. А чему учит ваш Бог?
— Богу единому поклоняются все: и иудеи и мусульмане, — но Праведной Троице только мы, христиане. Иисус Христос открыл нам, что Бог есть любовь.
— Но что он говорит о любви человеческой?
— «Любовь человеческая несовершенна», — говорит Бог. — Анна уловила, какого ответа ждёт Ольга, продолжила: — Разве не любовь соединяет людей? Бог учит: любовь там, где есть кому любить и кто любит.
Ольга хмыкнула, улыбнулась:
— Если твой Бог говорит так о любви, то он мне нравится.
— Не на всё я смогу ответить, моя госпожа, но если ты когда-нибудь обратишься в нашу веру, то твой духовный отец откроет тебе все таинства.
Теперь уже Ольга рассмеялась:
— Ты мнишь, я отступлюсь от Перуна?
Анна вздохнула:
— Бог нас рассудит, моя госпожа, но веру принимают, когда в ней укрепятся.
Княгиня задумалась, потом сказала:
— Я хочу побывать в Константинополе, и такое может случиться. Вот тогда ты покажешь мне ваши храмы. Они, верно, красивые?
— Наши храмы прекрасные, моя госпожа, ты в этом убедишься.
— По вашей вере, Анна, можно ли любить другого, если есть муж?
Гречанка заглянула в глаза княгини. В них затаилась печаль. Она не могла укрыться от Анны, и та нашлась, что ответить:
— То искушение, но, когда Магдалину винили в грешной жизни, Господь сказал обличителям: «Бросьте в неё камень, кто не грешен». И не нашлось такого, кто ответил бы: «Я без греха».
— Все люди грешны, Анна, и это хорошо, когда ваш Бог прощает их, — согласилась княгиня. — А наш Перун жесток, и волхвы под стать ему. Они настолько стары, что забыли, как любить, и сердца их обросли шерстью.
И ушла, так и не сказав, зачем приходила. Анна хотела спросить, когда князь пойдёт войной на Константинополь, но княгиня удалилась неожиданно. Гречанка терзалась мыслью: предупредил ли купец катапана, а тот базилевса? Ведь в пути купца ожидали многие опасности...
Два десятка лет минуло с того дня, как тогда ещё совсем юную Анну купили варяги на невольничьем рынке Херсонеса и перепродали в Новгороде. Новый хозяин Анны, кривой князь Юрий, сначала держал её в наложницах, потом приставил к дочери. У Анны никогда не было детей, и она полюбила Ладу.
После её смерти гречанка затосковала. Она часто вспоминала свою родину. Так она грустила разве что в первые годы неволи. Ей виделись мощённые плитами улицы Херсонеса, каменные домики, мраморные дворцы и храмы. Она помнила лачугу, в которой теснилась её большая семья, малолетние братья и сёстры, и смерть матери...
Отец не мог прокормить их и продал старшую, Анну. Она со страхом вспоминала невольничий рынок на берегу моря, неподалёку от порта, цепкие пальцы варяжского купца, когда он повернул её к себе и принялся ощупывать.
Варяг был старый, с лицом, изрытым оспой. Он хохотал, сдавливая ей грудь и заглядывая в зубы, долго торговался с отцом...
С годами боль и тоска притупились, отступила обида на отца, а со смертью Лады всё ворохнулось сызнова. Но теперь она к тому же волновалась за свой город и империю...
А Урхо с ушкуйниками добрался до самых верховьев земли новгородской. Здесь были леса с редкими полянами, острожки вольных людей и деревеньки с курными избами.
Передохнули ушкуйники и поплыли озером Нево в землю корелов. А когда начались морозы, срубили избу, принялись зверя промышлять. Урхо самым удачливым оказался, больше всех белки и соболя добыл.
Весело жили ушкуйники, нравилось лопарю: ни князя здесь, ни боярина, мяса вдосталь, возвратятся с охоты в избу, натопят жарко, поедят и просят Урхо рассказать о чём-нибудь, особенно о Киеве.
Лопарь говорить не охоч, однако иногда уступал, вспоминал печенежские набеги, хазар...
Однажды набрели ушкуйники на стойбище корелов — чумы, олени. Корелы гостей хорошо приняли, насытили, дали передохнуть в тепле. Отогрелись ушкуйники, а уходя, ограбили хозяев, забрали всю их пушнину. Удивился Урхо:
— Однако зверя в лесу мало? Зачем людишек обижать?
Посмеялись ушкуйники: забавный дед.
— Нам, лопарь, их добыча сгодится, а им она к чему?
Ушкуйники уходили, а Урхо присел у чума и отвернулся, будто не видел, что новгородцы покидают стойбище.
— Эй, старик, либо остаёшься? — в несколько голосов позвали они.
— Вы люд обижаете, — ответил Урхо.
Подождали ушкуйники да и махнули на лопаря рукой:
— Воля твоя, оставайся, коли так решил.
Для Ольги дни тянулись утомительно медленно. Но это в ожидании приезда великого князя. Когда же он появлялся в Предславине, время пролетало незаметно. Не успеет день начаться, как и темень наступает, пора Олегу в Киев уезжать.
И снова ждёт Ольга приезда Олега, и снова думы неотступные, ровно белки с дерева на дерево, скачут. То ей родной Плесков видится, хоромы отцовские, и она в своей горнице, и тогда сжимается сердце в волнении: ведь навсегда покинула их...
То об Игоре думает. Но чаще мысли о великом князе. Да что чаще, они о нём постоянно. Но для неё он не великий князь киевский, а человек, занявший в её сердце место, какое должно было бы принадлежать Игорю.
Ольга даже не могла ответить, когда это случилось. Вероятно, не враз, как, сказывают, бывает, а постепенно, по малой доле копилось и захватывало её. Чувство, с которым ей трудно теперь совладать...
И Ольга гадает, удастся ли ей сдерживать себя, не дать другим обнаружить, чем живёт её душа. Не догадывается ли о том он, великий князь?
По тому, как ведёт себя Олег, Ольга понимает: великий князь не замечает, что происходит в её сердце. Во всех его поступках она не видит, чтобы в его душе творилось то же, что и в её. Видно, она ему нравится, но не больше...
Так решает Ольга, и ей делается обидно: неужли она недостойна его любви? Ольга думает, что когда-нибудь сама скажет о том великому князю. Пусть его холодное сердце дрогнет.
При этой мысли Ольга улыбается. Она вспомнила услышанное от отца. Он говорил матери: «У нашей Ольги холодное сердце. Сколько рыцарей вокруг неё, но не вижу, чтобы кто-то тронул его».
На что мать ответила: «Сыщется тот, кто растопит в ней лёд...»
Видно, Олег и есть тот рыцарь, который разжёг огонь в её сердце.
От таких размышлений молодую княгиню в последнее время не отвлекали даже книги и ночь.
Ох как трудно бороться со своими чувствами, особенно если они не разделённые...
Покинула киевская дружина степь, и Мурзай вернул улус к гирлу[116] Саркела. Собрались мурзы и беки в ханской юрте, пили хмельной кумыс, уговаривали хана откочевать к левобережью Днепра, но Мурзай только головой вертел:
— Впереди зима, а весной посмотрим. Или вы, мои мурзы и беки, испугались хазар и урусов?
Мурзы и беки степенно покачивали головами, разводили руками:
— А не договорятся ли хазары с урусами против орды?
На что Мурзай ответил насмешливо:
— Разве вы, мои советники, не знаете, что волк с рысью не уживутся в одном логове? Урусы помнят, как хазары разоряли их деревни. И у хаканбека память длинная, ему ли неведомо, сколько дани недополучил каганат? Нет, мы не станем спешить.
116
Гирло — разветвление русла в устье реки, её рукав (обычно о реках, впадающих в Азовское и Чёрное моря).