Страница 52 из 83
Юдоль, принимавшая людей навсегда, верно, не имеет ни князей, ни воевод, ни бояр, ни гридней, ни смердов. А может, и рабы уравняются с хозяевами?
Бог создал человека. Он велик, и всё ему подвластно. Норманны говорят, бог — это Вотан, русы — Перун, ромеи утверждают — Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.
Тот, кто создал человека, — Создатель. Он один вправе лишать человека бытия, волен в его жизни и смерти. Хазарский лазутчик отнял у Лады жизнь, и за то он, Олег, сурово покарал его. Не того ли требует правда варягов и русичей: око за око, зуб за зуб?
Бог каждому определил своё место и за всё спросит по истечении жизненного пути. Спросит и с него, Олега. И, верно, строго спросит, ибо грешен он и грехам тем счёт не ведёт. Но кто станет судить его, великого князя: Вотан, Перун или Бог греков, ромеев и болгар?
Создавая человека, Бог вдохнул в него жизнь и разум, дал заповеди. Но все ли чтят их? А иные и знать не желают. Всем ли дано уразуметь смысл жизни, бытия, след на земле оставить? Для Рюрика это объединение новгородских славян, для него, Олега, — сплочение всех русичей вокруг Киева, создание государства, с которым должны считаться все государи. Не для того ли и поход на Царьград замыслил?
Царьград, град Константина, второй Рим! Город божественных императоров и заносчивых ромеев! Неужли он, Олег, не сломит их величие и не принудит подписать ряд, по которому Русь встанет если не над надменной империей, то вровень с ней? Об этом Олег мечтает с того дня, как стал князем русов. Олег убеждён: настанет тот день, когда он поведёт дружины на ромеев, и не только морем, но и сушей. Конные и пешие ратники перейдут горбы Балканские, а для того киевский князь пошлёт посольство к царю болгар, заклятому недругу ромеев. Перевалив горбы, русы встанут перед воротами Царьграда, а их ладьи бросят якоря в бухте Золотой Рог. Пока ромейские корабли будут бороздить воды Эгейского моря, Царьград примет условия Киева. Вот тогда он, великий князь киевский, может сказать: отныне Русь от княжеской усобицы и распрей отреклась и обрела государственность...
Ночь поздняя, а мысли у Олега одна на другую наползают, не дают уснуть. С восточного дальнего рубежа, с заставы, что на реке Суле, докатились вести недобрые. В землях суличей замечены отряды арсиев. Соглядатаи насчитали не одну тысячу, и с ними темник Аюб. К чему хазары скапливаются?
Неспроста! Видать, не теряют надежды вернуть каганату левобережье. Эвон сколько данников потеряли! Может, послать на них Ратибора с дружиной? Нависли над Русью, яко свора псов. Ратибор тоже сказывал: «Пошли дружину, княже, пусть гридни хазарам обратную дорогу укажут и по Ладе тризну справят».
Когда хаканбек явился во дворец к кагану, раввин уже сидел перед хазарским божеством и ждал, когда тот велит читать Тору. Хаканбек тоже присел в низкое креслице, приготовился слушать. Но совсем неожиданно каган повернулся к нему, спросил чуть слышно:
— Отчего, мудрый хаканбек, ты скрываешь от меня, что русы попирают границы царства? Ты не желаешь доставить мне волнение, но тогда почему не укажешь русам их место?
Каган прищурил один глаз, ждал объяснения. Хаканбек покосился на раввина, но тот потупил взор. Хаканбеку не составило труда догадаться, кто нашептал кагану.
— О, великий каган, в году столько дней, что все они не могут быть ясными.
— Ты прав, мудрый хаканбек, однако ненастье ненастью рознь. Очень плохо, когда случается град или ураган. Не усматриваешь ли ты, хаканбек, что от русов нам надо ожидать непогоды?
— Но мы будем молиться Богу, и раввин в том нас поддержит. Не так ли, рабе?
— О да, — неожиданно согласился с хаканбеком раввин. — Наш Бог справедлив, великий каган, и пусть царство твоё не омрачают ненастные дни.
— Я послал, великий каган, арсиев, и они отбросят русов за Днепр и приведут к покорности те народы, которые забыли могущество каганата, — сказал хаканбек.
— Ты, хаканбек, сделаешь всё, чтобы казна наша не оскудела. Если она иссякнет, это доставит радость нашим недругам. Итиль питает своими водами море Хвалынское, а данники обогащают царство хазар.
Каган сделал знак раввину, и тот раскрыл Тору.
— Послушаем, о чём пишет эта священная книга, — добавил каган.
В сотне вёрст к югу от незримой границы Киевской Руси, где степная речка, поросшая кугой[114], делала крутой поворот и убегала к устью Днепра, а по оврагу и вдоль него рос густой колючий терновник, разбил вежи улус хана Берина.
После смерти Кучума в орде Берина осталось до трёх тысяч воинов. Улус переживал трудное время. Сначала он кочевал в низовье Саркела, но его вскорости вытеснили хазары, и улус берегом Сурожского моря ушёл в степь.
Едва взошло солнце, как Берин покинул юрту. Мрачен хан. Постоял. В вежах началась жизнь. Женщины зажгли костры, и дым потянуло по сырой земле. Прищурившись, хан осмотрел степь. У самой реки стада, а в степи многочисленные табуны. Издали видно конных табунщиков, объезжающих косяки. Рядом с вежами отары овец, козы.
Берину подвели коня, придержали стремя. Он умостился в седле и, сопровождаемый толмачом и десятком конвоя, тронулся в путь. Следом за ханом на вьючных лошадях везли в кожаных сумах продовольствие, вели тонконогого широкогрудого скакуна в подарок Олегу. Берин направлялся в Киев. Хмурился хан. Он, потрясавший Русь, сегодня ехал к ней за помощью. Остатки разобщённой кучумовской орды не могли без помощи русов остановить хазар, но Берин верил: он объединит малые орды и поведёт их на Русь. Тогда по пыльным шляхам печенеги погонят богатый полон. Берин ещё не стар, и, когда настанет час, он объявит себя великим ханом. Но не таким, каким был Кучум. Перед Берином будет трепетать не только князь киевский, но и весь каганат.
На лысом кургане орёл зорким взглядом озирал степь. Берин считал его ханом птиц. Орел напоминал ему его, Берина, юные годы, когда в большой орде он был простым воином, потом Берин водил десяток, сотню, тысячу воинов, а когда стал темником и ханом малой орды, то, подобно орлу, расправил крылья.
С хазарами у печенегов вражда давняя, она повелась из-за выпасов. Печенеги пришли в эти степи, вытеснив хазар. Это было давно, когда Берина ещё на свете не было, а его дед был не выше колёсной чеки. Тогда большая орда хана Мансура, деда Кучума, двинулась от широких вод Итиль-реки на запад, через каганат к Саркелу, заставив хазар покинуть обильные пастбища.
Но не стало большой орды Кучума, и теперь каганат угрожает печенегам. Хазары снова возвращаются в степи. Вот почему хан Берин едет в Киев — заручиться союзом с князем Олегом. Пусть киевский князь думает, что печенеги уподобились домашней собаке, которая трётся о ноги хозяина...
Всадники сравнялись с курганом, и орёл нехотя взлетел. Он парил над степью, распластав широкие крылья, и всё живое пряталось от него в норы, замирало в траве. Когда орда ходила в набеги на Русь, вот так же разбегались от неё русы. Но у печенега глаз острый, а нюх как у степного волка.
Скачут кони знакомой дорогой. Не раз водил по ней хан Берин свой тумен, сколько невест увезли печенеги из Уруссии. У Берина две жены-красавицы оттуда. Они родили ему троих сыновей, двое из них — десятники, а третий — сотник. Сыновья на него, Берина, похожи: узкоглазые, коренастые. Им известно, что их матери из Уруссии, но Сартак не желает и слышать это. Он не урус, он печенег, сын степи, воин, и копыта его коня будут топтать землю Уруссии, а на арканах его воинов потянутся пленные у русы. Если Сартак захочет, он привезёт из Уруссии жену, и она станет рожать печенегов.
Ещё Берин думал, сколько зим минет, прежде чем сольются малые орды и забудется, как он ездил к князю урусов и звал заодно пойти на хазар...
Переправившись на правобережье ниже Переяславского городища, печенеги направились к киевскому поселению, чтобы в следующие два конных перехода остановить коней у ворот Киева.
114
Куга — народное название некоторых водных растений семейства осоковых, главным образом озёрного камыша.