Страница 86 из 102
С этими словами Брячеслав толкнул Василия сапогом в спину, и тот распластался перед воеводой на песке. Перешагнув через спафария, сотник направился к морю, в котором славяне смывали с себя кровавые следы закончившегося сражения.
— Вставай, спафарий, — приказал Бразд Василию. Когда византиец, шатаясь, поднялся на ноги, воевода холодно продолжил: — Василий, недавно я говорил, что судьба воина на редкость переменчива. Думаю, сегодня ты убедился в этом. Знай, я не забыл твоего гостеприимства, проявленного несколько дней назад, и намерен сполна уплатить за него. Ты свободен, спафарий Нового Рима. Но чаще моли своего Христа, чтобы он спас тебя от новой встречи со славянским мечом. Прощай...
Лучи заходившего солнца освещали стоявших на берегу моря два десятка варягов. Обвязанные окровавленными тряпками, опираясь на секиры и копья, они являли собой всё, что осталось от трёхсот викингов Индульфа, совсем недавно высадившихся на этом берегу. Сам сотник в измятом ударами шлеме и разрубленных в нескольких местах доспехах, с рукой на перевязи виднелся впереди своих воинов. У его ног со связанными за спиной руками валялся Фулнер.
Неудавшийся ромейский центурион шёл на прорыв с когортами спафария Василия и сражался возле него до конца. Взятый в плен, он пытался выдать себя за обыкновенного византийца-легионера, однако был разоблачён и оказался в руках соотечественников-победителей. Сейчас его бывшие товарищи, против которых он только что сражался, пришли на берег моря, дабы свершить над изменником Божий и людской праведный суд.
— Фулнер, становясь викингом, ты клялся Одину и своему ярлу свято следовать воле Неба и чтить законы воинов-варягов, — заглушая рокот волн, громко звучал голос Индульфа. — Ты нарушил священную клятву и, спасая свою жалкую жизнь, предал товарищей и пошёл на них с мечом. Ты запятнал позором честное имя викинга, храброго и отважного воина, перед которым трепещут враги. Мы, твои бывшие братья по крови и оружию, говорим: смерть предателю!
Индульф бросил презрительный взгляд на Фулнера, поднял глаза к небу.
— Фулнер, ты клялся не только людям, но и Одину! Наше слово ты уже слышал, узнай теперь волю Неба. Один, если наш приговор суров, возьми этого человека на крыльях ветров к себе и спаси его жизнь! Но если ты заодно с нами, оставь его у наших ног, и пусть свершится правый суд! Могучий Один, яви нам свою волю!
— Один, яви волю! — хором вскричали викинги, впиваясь глазами в небо.
Однако небо оставалось таким же, как и до обращения Индульфа к богам. Ничего необычного не произошло также вокруг варягов ни на земле, ни на воде. Было ясно, что Один явно не желал спасения Фулнера и не собирался брать его под свою защиту. Выждав ещё некоторое время, сотник торжествующе взглянул на предателя:
— Один согласен с нашим приговором. Тебе суждено умереть по воле Неба и законам людей! По старым обычаям викингов, тебя ждёт позорная участь всех клятвопреступников — смерть под решёткой! Это случится сейчас.
Из варяжской шеренги выступили восемь человек, нагнувшись, подняли с песка лежавшую рядом с Фулнером решётку. Она представляла собой шесть толстых, длиной примерно в полторы сажени древесных стволов, два из которых были закреплены поперёк четырёх других. Поставив сооружение торчком, викинги крепко привязали к нему Фулнера за горло и грудь, растянули его руки в стороны, пригвоздили их к брёвнам заранее прихваченными с поля отгремевшей битвы остриями сломанных копий. Подняв орудие казни вместе с приговорённым, восьмёрка варягов зашла по пояс в море, по команде Индульфа швырнула решётку в воду.
Фулнер, оказавшийся под решёткой, напрасно пытался поднять голову и глотнуть воздуху. Одно из брёвен заканчивалось посреди его затылка, надёжно удерживая лицо предателя в море. Чувствуя, что начинает задыхаться, Фулнер бешено заработал свободными от пут ногами, держа путь к берегу. Захлёбываясь и громко отфыркиваясь, поднимая вокруг себя тучи брызг, с трудом волоча на спине непомерную тяжесть брёвен, он медленно приближался к суше. Вот его грудь коснулась дна, и Фулнер, подогнув ноги, сумел страшным напряжением сил приподнять решётку над водой и встать на колени.
Он успел лишь наполовину наполнить лёгкие воздухом, как колени, не выдержав тяжести брёвен, разъехались в стороны. Решётка, рухнув вниз, вдавила Фулнера вначале в песок, затем, всплыв, снова подняла к поверхности моря. Набежавшая волна взметнула решётку на свой гребень, швырнула на берег, заставив варяга с размаху проехаться по песку лицом и грудью. А волна, торопясь обратно, подхватила решётку и понесла снова в море. Поднимая Фулнера на верх гребня, она швыряла его затем в провалы между волнами с такой силой, что брёвна решётки, обрушиваясь сверху, ломали ему кости.
Волна замедлила бег, потеряла скорость, застыла на месте. Однако это продолжалось лишь миг. Подхваченная набежавшими с моря подругами, волна снова помчалась к берегу, заставив Фулнера повторно проехаться телом по песку. С залитым кровью лицом, на котором не осталось ни лоскутка кожи, с забитыми песком глазами и ртом, варяг напрасно пытался опять встать на колени и приподнять над собой решётку. Превратившееся в сплошную рану тело уже не слушалось его, острая боль от поломанных рёбер и смятой грудной клетки пронзила всё существо, и силы уходили с каждым мгновением.
Фулнер теперь успевал схватывать глоток воздуха лишь в тот миг, когда решётка взлетала на гребень водяного вала и его голова показывалась из пены. Однако для крупного, боровшегося за жизнь тела этого количества воздуха было ничтожно мало, и Фулнер всё чаще впадал в беспамятство. После очередного сильного броска решётки на берег его тело неестественно искривилось, судорожно дёрнулось, вытянулось во всю длину. Голова, которую Фулнер постоянно стремился поднять, бессильно опустилась в море, ноги, которыми он не переставая колотил по воде, стараясь хоть как-то управлять решёткой, перестали взбивать пену.
Индульф обратил взор к небу:
— Боги, вы избавили землю от клятвопреступника! Море, ты взяло себе тело предателя! Пусть душа его будет навечно проклята и никогда не обретёт покоя!
После этих слов сотник повернулся спиной к морю, опираясь на рукоять секиры, устало заковылял от берега. За ним цепочкой потянулись остальные викинги.
Мёртвое тело Фулнера вместе с решёткой продолжало оставаться игрушкой волн, которые то швыряли его на прибрежный песок, то снова увлекали в воду. Так будет продолжаться до тех пор, покуда отлив не унесёт останки бывшего викинга в открытое море, где они станут лакомой добычей прожорливых рыб и хищных птиц. Тогда освободившаяся от телесной оболочки душа Фулнера, вырвавшись из леденящей её воды, радостно взовьётся к голубым облакам и тёплому солнцу.
Но разве можно попасть на небо, минуя пламя священного погребального костра? Поэтому вовсе не в прекрасных палатах Валгалла, желанном заоблачном жилище, павших в бою викингов, уготовано ей место, а над суровыми, пустынными морскими просторами, где она, лишённая мира живых и не принятая в мир мёртвых, палимая солнцем и омываемая дождями, станет тоскливо метаться между водой и небом. Никому не будет до неё дела: богам и людям, рыбам и птицам, и даже бездомный бродяга-ветер станет облетать её стороной. Не ведая отдыха и покоя, с жалобным стоном и рыданием она будет скользить мрачной тенью над ночным морем, обречённая лежавшим на ней проклятием на вечное презрение и одиночество.
Русские ладьи одна за другой отходили от берега, занимали свои места в строю ключей. Густые толпы болгарских дружинников и жителей окрестных селений, собравшихся на проводы, махали русичам на прощание руками, напутствовали счастливыми пожеланиями.
Ладья Асмуса покидала берег последней. Крепко обнявшись и трижды расцеловавшись с Любеном, воевода шагнул в ладью, остановился подле лежавшего на скамье раненого Микулы. Снял шлем, обратился лицом к вставшему над далёким горизонтом солнцу. Туда, к начинавшему свой ежедневный бег по небу светилу, лежал путь русичей.