Страница 32 из 42
Комиссар быстро повернул свою седую голову к Горелову, и на его молодом с живыми глазами лице отразилось искреннее изумление. Капитан так же удивленно посмотрел на Горелова и обратился к зоологу:
– Лорд, вы уверены, что он не остался на судне или около него?
– Вполне уверен! – ответил зоолог. – Уничтожив большую часть осьминогов и разогнав остальных, я и Скворешня тщательно осмотрели судно. Мы видели пробоину, которую Павлик нашел, видели растерзанного осьминога невероятных размеров… – И, как будто пораженный неожиданной мыслью, он воскликнул: – Я начинаю понимать! Как я сразу не догадался? Ведь осьминоги и вообще головоногие – это любимая пища кашалотов. И только кашалот в состоянии был изувечить, изуродовать осьминога таких размеров. Все сходится, капитан! Нет сомнения, возле нас по ту сторону судна одновременно с нашей битвой происходила битва кашалота с осьминогом. И наш бедный Павлик каким-то образом ввязался в нее… прервал ее. Ведь кашалот даже не воспользовался своей победой. Он бросил добычу, не полакомившись ею.
– Тогда ясно, что Иван Степанович видел того же кашалота, что и Марат, – задумчиво сказал капитан.
Горелов перестал ходить, и все молча смотрели на капитана, чувствуя, что сейчас решается судьба Павлика.
– Ну, ничего! – сказал наконец, подняв голову, капитан. – Кашалот от нас не уйдет.
Горелов посмотрел на часы – было уже шестнадцать часов с минутами – и торопливо обратился к капитану:
– Простите, Николай Борисович. Я зашел сюда доложить вам, что мне необходимо выйти из подлодки и проверить работу двух левых дюз. Я сегодня осматривал их изнутри и снаружи. Они, кажется, слегка засорились, и возможно, что придется разобрать их и прочистить. Разрешите, я сейчас же займусь этим.
– Две дюзы вышли из строя? – живо повернулся к Горелову капитан. – Когда же это могло случиться? Ведь мы пришли сюда с исправными дюзами.
Горелов замялся. Он тяжело переступил с ноги на ногу и медленно сказал:
– Я и раньше замечал что-то неладное в их работе…
– Товарищ военинженер, – холодно заговорил капитан, – почему вы мне не доложили об этой неисправности раньше? Вы не исполнили самого элементарного требования правил распорядка на военном корабле в боевых условиях. Я вынужден поставить вам это на вид! Товарищ военинженер, эти дюзы совершенно вышли из строя или нет? И если нет, то сколько процентов мощности они потеряли?
Красные пятна покрыли лицо Горелова.
– Дюзы из строя не вышли, товарищ командир, и потеря мощности незначительная – процентов пять – восемь.
– Отлично! – Капитан повернулся к обоим ученым: – Вы можете на некоторое время оставить без надзора свои аппараты и приборы?
– Можем! – в один голос последовал ответ.
– Подлодка идет в погоню за кашалотом. Приготовьтесь!
– Ура, командир! – вскричал слабым голосом Марат. – Ура, дорогой командир!
Капитан улыбнулся ему и обратился к Горелову.
– Федор Михайлович, – сказал он смягчившимся голосом, – немедленно приведите в готовность двигатели. Потеря даже десяти процентов мощности в данном случае не имеет значения.
Горелов побледнел так, как это бывает иногда с очень смуглыми людьми: его лицо стало серовато-желтого, воскового цвета, но возле скул играли желваки, и глаза смотрели твердо и решительно.
– Товарищ командир, – сказал он чуть хриплым от волнения голосом, – в качестве главного механика считаю своей обязанностью доложить вам, что подлодка должна оставаться на месте. Отправляться без прочистки дюз слишком рискованно. В особенности… из-за какого-то мальчишки, который, в сущности, уже давно и наверняка погиб…
Чувство дисциплины, которым так гордятся советские моряки, взяло верх, и после первого невольного движения, похожего на подготовку к прыжку, Марат остался неподвижно лежать на койке с расширившимися глазами, вытянувшись, как тугая струна. Зоолог пробормотал что-то, хотя и невнятное, но определенно яростное. Комиссар молча, но пристально смотрел на Горелова. Шелавин растерянно моргал и переводил близорукие глаза с Горелова на капитана и обратно, потрясенный такой свободой обращения с «подводным богом», каким всегда был в его глазах командир подлодки.
Лицо капитана оставалось холодным, но глаза смотрели твердо, в упор, и, как всегда в таких редких случаях, это производило необычайное впечатление.
– У нас не совещание, на котором можно было бы критиковать мои распоряжения, – не повышая голоса, сказал капитан. – Потрудитесь немедленно выполнить мой приказ. За работу дюз в пределах пониженной на десять процентов мощности вы несете полную ответственность. За недопустимую дискуссию в условиях боевого похода на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Вы можете удалиться к своему посту, товарищ военинженер.
Капитан пристально смотрел в лицо Горелову. После мгновенного, почти неуловимого колебания Горелов молча поклонился и, опустив голову, шаркая большими ногами, медленно вышел из госпитального отсека.
Стоя в центральном посту возле вахтенного начальника старшего лейтенанта Богрова, зоолог едва почувствовал толчок от первого взрыва, в кормовой дюзе. Это было в шестнадцать часов пятнадцать минут. «Пионер» чуть вздрогнул и двинулся в путь. Старший лейтенант перевел рычажок на щите управления к следующему делению. Последовали новые взрывы – один за другим, все учащаясь, и зоолог чувствовал уже не отдельные толчки, а мелкую, почти сливающуюся дрожь.
Из соседней радиорубки через открытую дверь послышался голос старшего радиста Плетнева:
– Павлик!.. Павлик!.. Отвечай!.. Говорит «Пионер»… Говорит «Пионер»…
Справа на соседнем небольшом столике курсограф автоматически наносил на свою карту путь, пройденный подлодкой. Такой же курсограф помещался на столе возле щита управления.
У круглого стола в середине поста, над голубой картой рельефа дна Саргассова моря, склонился капитан. Не поднимая головы, он сказал:
– Александр Леонидович! Общее направление – зюйд, курс – зигзагообразный, через каждые пять минут менять с зюйд-веста на зюйд-ост и обратно. Выслать разведчиков обоих бортов на полную дистанцию. Корпус разогреть, идти на пару, глубина – пятьсот метров, скорость – восемь десятых. Надо учесть дюзы…
– Есть, товарищ командир! – ответил старший лейтенант Богров и точно повторил отданные ему распоряжения.
– Лорд, какую скорость может развить кашалот? – спросил капитан, выслушав ответ лейтенанта.
– Это зависит, капитан, – сказал зоолог, – от тех причин, которые приводят его в бегство, а также от пола, возраста, величины и силы данного экземпляра. Под влиянием простого испуга взрослый, средней силы кашалот-самец проходит от восьми до десяти и даже двадцати миль в час, а с гарпуном в спине, под влиянием боли, страха и ярости, он тащит лодку со скоростью до тридцати миль. Судя по рассказам Марата и Ивана Степановича о величине нашего кашалота, он, вероятно, делает сейчас не менее тридцати миль.
– Таким образом, – заключил капитан, выпрямляясь над столом, – он впереди нас на расстоянии шестидесяти – семидесяти пяти миль. Если только он резко не изменил направления, мы должны его найти и настичь не позднее чем через два – два с половиной часа.
В радиорубке голос Плетнева монотонно повторял:
– Говорит «Пионер»… Говорит «Пионер»… Отвечай, Павлик!.. Отвечай!.. Павлик!.. Павлик!.. Говорит «Пионер»…
На круговом и сводчатом экране мелькали тени больших и малых рыб. Они передвигались на нем со стороны носа подлодки к ее корме и таяли там, как небольшие бесформенные облачка. Ни малейших признаков движения подлодки зоолог не чувствовал: на полном ходу не было уже ни сотрясений корпуса, ни даже мелкой дрожи.
Между тем, как показывали приборы на щите управления, подводный корабль, окруженный тонкой оболочкой из горячего пара и делая около восьмисот взрывов в минуту, несся уже со скоростью семидесяти пяти миль в час.
Каждые пять минут «Пионер», плавно поворачивая, менял направление. Курсограф немедленно отмечал на своей карте эти повороты. Внезапно на экране, впереди по правому борту, показалась густая темная масса, быстро двигавшаяся наперерез подлодке. Под этим местом экрана тотчас зажглась красная лампочка и послышался звонок автоматической тревоги. И капитан и лейтенант, ничего не предпринимая, чтобы избегнуть встречи с этой массой, лишь внимательно следили за ее приближением.