За широкой улыбкой

Сегодня было проще: уже не было этого адского скопления народа, да и девиц сомнительного поведения тоже. Ребята Еремы (в том числе Боря), люди Алтухова, невесты да жены некоторых из них (как потом выяснилось; кстати, и Лена здесь тоже была). Ну, и непосредственно я с Гришей. Всего человек пятнадцать.

Да и на столе, вместо коньяка, виски и водки – чай; а по еде, как и прежде: фантазия серверовщика разгулялась на полную...

Больше всего я боялась того момента, когда Еремов затронет тему, из-за которой мы все здесь собрались.  Или даже сам Алтухов... Я понимаю, как это важно для Еремы, вернее, важно для меня, а вот для Гриши - сложно и ответственно. Что не могу подвести или показаться дурой перед таким человеком, как Виктор Семенович, однако… если наедине я и смогла это все озвучить, то так… здесь, при всех, да еще и незнакомых (не считая Гриши и Бори)… я не смогу. Я понимаю, что надо… Но не смогу.

Хватит из меня того года, пока суд шел. Сколько нервных срывов было – спасибо Фирсову, в психушку не попала. А так приходилось каждый раз возвращаться в тот ад, и все выворачивать из души наружу, на публичное обсуждение, дабы наконец-то те приняли решение: кто же из нас… врет.

Но опять я допускаю свою старую ошибку: почему-то считаю, что кто-то, что они - глупее меня. Что не смогут понять элементарного. А потому уже и поздний вечер наступил, а темы болезненной так и не прозвучало. Мало того, складывалось впечатление, что Алтухов вовсе не в курсе того, что со мной случилось (или ему просто плевать). Народ веселился. Шутки, байки и даже песни. Хохот не смолкал ни на миг.

- Ба-бо-ньки, ба-бо-ньки! – вдруг отозвался сквозь смех Виктор Семенович. – Поторопитесь в парилку! А то мы сейчас уже там засядем – и будете опять на нас губы свои дуть...

Зашевелились барышни, покорно покидая свои места.

Испуганный, пытливый взгляд бросаю на Еремова: слова Алтухова явно отдавали намеком желания остаться наедине. Но внезапно забросил мне руку на плечи Гриша – и прижал к себе. Короткий поцелуй в макушку. Не отпускает.

- Ладно, народ! Пошлите и мы тогда покурим, - послышался голос Бори.

Подчиняются уже и ребята.

Решаюсь на слова (едва различимо шепчу на ухо Ереме):

- Мне, может, тоже уйти?

Немного отстранился. Глаза в глаза:

- Нет, - коротко, но глубоко.

От страха внутри все сжалось...

Только захлопнулась дверь, как вдруг Григорий отодвинулся, выпустил меня из своей хватки.

Пристыжено опускаю очи, замирая слово перед судьей.

Шумный вздох – и вдруг прокашлялся Алтухов:

- Тамара...

Испуганно, учтиво перевожу, выстреливаю взглядом в глаза говорящему.

Молчу.

- Ты же понимаешь последствия всего этого?

Обмерла я, ошарашенная. Не дышу. Хотелось и вовсе сквозь землю провалиться.

«Чего этого?»

Словно понял вопрос. Продолжил:

- Будут вопросы – и нужны будут ответы.

Нервически сглотнула я слюну, робко киваю головой, соглашаясь: деваться некуда. Сейчас страшнее даже, чем на суде.

Громкое сопение, выдох – и отодвинулся, оперся на спинку лавки.

Барский взгляд на меня:

- Особые пожелания будут?

Ошарашено выпучила я на него очи. Несмело отрицательно качаю головой.

Вздернул бровью, хмыкнул. Взор около.

- Даже так?

И снова глаза в глаза, но я уже не выдерживаю – виновато опускаю взгляд.

Шумный выдох в очередной раз и внезапно отозвался:

- Ты правильно сделала, что… Некоторые вещи иногда по-другому не остановить: когда ваши законы не работают, наши – исполняют. Надо широким взглядом на мир смотреть, а не упираться, как баран в запертые ворота. Тогда много гадского можно предупредить, и много кого спасти. Так, ладно, Гриш, - хлопнул ладонями по коленям и неохотно встал с места. – Иди зови братву. Пойдем в парилку. А то девки наши… уж совсем там сварятся.

Обмерла я даже, растерявшись. Как, и это всё? Или о каких «вопросах» и «ответах» он говорил?

О тех, что будут… после?

Поднялся с лавки Еремов. Добрая, нежная улыбка мне:

- Не скучай. Сейчас придет к тебе твоя группа поддержки. Главное, не забалуйте здесь без нас.

Хохочет.

Не сдержалась и я: усмехнулась в ответ, сгорая в растопленных нежных чувствах и  невольном смятении.

***

Не знаю, сколько времени прошло, пока они там парились, но казалось - целая вечность.

Наконец-то дверь распахнулась – вышли все. Все, кроме Бори и Гриши.

Шумный, нервический вздох, утопая, скрываясь в организовавшемся переполохе.

- А эти где? – сквозь смех поинтересовалась Лена.

Хохочет Алтухов:

- Посоревноваться решили: кто из них дольше там просидит.

Качает в негодовании та головой:

- Гос-споди, мужикам уже за сорок, а они всё, словно дети себя ведут.

- Ну, - загадочно улыбнулся Алтухов. – Не мужикам, но… есть такое дело.

- А помните, - вдруг отозвался кто-то из молодых людей Виктора Семеновича, - как наши гаврики соревновались? Даже неотложку потом пришлось вызывать.

Хохочет мужчина:

- Ты сейчас вон Тамару так напугаешь, что, бедная, тут же бросится спасать своего благоверного.

...

Но не успел народ еще доесть свои порции подоспевших копченых лещей, как вдруг скрипнула дверь. Мигом перевели все взгляды на «гостя».

- Бо-оря, - смеется одна из барышень, язвительно пропев. – Чего  так скоро?

- Ой, да ну его! – махнул рукой, спешные шаги – и присел на лавку, причем рядом со мной. Машинально сдвинулась я вбок, предоставляя больше места для товарища.

Рассмеялся вмиг звонко Алтухов:

- Вот оно как! Пока тот дурью там мается, этот уже быстро сообразил.

Захохотали и остальные (неловко сражаясь с эмоциями на пару с острыми косточками непослушной рыбины). Заулыбался и Кузнецов:

- А как иначе? – иронизирует.

Организовать себе строптивую на блюде, перекладывая из общей тарелки, и вдруг движение, приблизился ко мне, да шепотом на ухо:

- Иди к нему. Пусть не грузится. А то его уже там перемкнуло…

***

Пристыжено прячу взгляд, рдею от смущения. Несмело встаю.

- Правильно, - смеется Виктор Семенович. – Сходи, проведай. А то, может, ему тоже уже неотложку вызывать надо.

И снова смех грохочет, вот только страх уже не дает мне поддаться всеобщему веселью.

Слова Бориса не просто насторожили. А испугали. Что уже не так? В чем дело? Кто тому виной?

Едва я протиснулась, нырнула в душевую, как вдруг дверь парилки содрогнулась – и ко мне вышел распаренный, красный, как кумач, Еремов.

- О, Гриш! – замялась, зарделась я, невольно ловя взглядом его наготу. Живо отворачиваюсь, давая возможность прикрыться. Разыгрываю непринужденность в голосе: - Просто там народ уже волнуется...

- Народ, или ты? – тихо смеется. Вдруг пискнул кран – и зашипела вода.

Невольно оборачиваюсь, дабы оценить реальность догадки. Черт, и вправду, задумал мыться.

Увожу взгляд. Шаги ближе, дабы слышал меня, но взором скольжу около, подальше от цели.

- Боря сказал, что ты грузишься чем-то. Что-то произошло? – короткий, косой взгляд через плечо на Еремова, но тут же вновь осекаюсь.

Шумно, тяжело вздохнул Гриша:

- Ох, уж этот Боря!

Обмер молча, отчего вновь невольно делаю оборот.

- Не подсматривай! - вдруг брызнул на меня струей воды из душевой лейки, забавно взвизгнув, точно та честная девица.

Смеюсь невольно, еще сильнее разворачиваясь. И снова брызги, не давая даже раскрыть глаза. Мигом выставляю руки и с напором, напролом иду к нахалу.

- Перестань, Гриш! – отчаянно, недовольно бурчу. – Я же мокрой буду!