Грешник (ЛП)

Я хотел, чтобы Изабел позвонила мне и сказала, что была неправа, что я ей нужен, что она меня любит.

Я позвонил Леону:

— Товарищ. Не желаете ли пообедать со знаменитостью?

— Если бы я мог, — любезно сказал он. — Но у меня заказы до полуночи.

До этого были еще сотни лет. К тому времени Л.А. может быть уже мертв.

— Тогда завтра. Чили-доги. Запиши в свой ежедневник. В этот раз я за рулем.

Я сел в мустанг и поехал. Я не знал, куда направляюсь, но оказался в Санта-Монике. Я знал, что Изабел была здесь, но автомобиль не знал, что она не хочет меня видеть. Я заехал на большую крытую парковку и остановилcя там. Я хотел уколоться. Я коснулся своей кожи в том месте, куда вколол бы волка. Я почти чувствовал это. Я задумался, возможно ли было вызвать превращение без иглы или смены температуры, как в тот раз, когда от меня запахло волком, когда приперлись полуголые девушки.

Я сказал Джереми, что избавлюсь от этого.

Я избавился. Правда. Просто принять это по-настоящему оказалось сложнее, чем я ожидал. Нет. На самом деле, я знал, что будет непросто.

Завязать никогда не было просто.

Изабел находилась всего в нескольких кварталах. Я устал проверять свой телефон на наличие сообщений.

В машине становилось душно. Я открыл дверь и сидел на этой тусклой голубой парковке, трогая свое запястье и сгиб локтя, размышляя об исчезновении.

Я услышал свое имя.

— Коул? Коул?

Я повернул голову. Это был небольшой парнишка с большущим носом и засаленными коричневыми кудрями, стоящий прямо возле машины. Он был примерно моего возраста. Судя по его лицу. Дружеское сияющее выражение лица.

Он был фанатом.

Я убедился, что надел маску Коула Сен-Клера. У меня не было ручки, чтобы что-то подписать, но, может, у него есть.

— Хей, — сказал я, неохотно выходя из машины. Я закрыл дверь. — Что такое?

Он удивленно и пораженно объяснил.

— Я, ээ, я типа, не знаю, что сказать. Прости, мне, эм, неловко, ты просто, я…

— Все нормально, приятель, — сказал я ему. — Пользуйся возможностью.

— Клянусь, я не сталкер, это совершенно не так, — сказал он.

Не лучший способ завязать разговор, но я с этим уже сталкивался. Я просто ждал.

— Я видел, как ты сюда приехал, я как раз смотрел шоу, я большой фанат Наркотики. У меня вроде как есть все твои альбомы в двойном экземпляре, и я постоянно их покупаю, чтобы советовать их, эм, всем, кого знаю.

В том, что он сказал, не было совершенно ничего такого, но, по какой-то причине, я почувствовал легкую вибрацию в своем горле, когда он произнес «Наркотика». Оно сжалось, как при клаустрофобии. Я уже вел этот разговор, или очень похожий на него, в туре. Я как будто переживал воспоминание, а не сам этот момент. Как будто я проспал два года, а сейчас проснулся, никогда не оставляя свою старую жизнь позади.

— Это потрясающе, — сказал я ему. — Всегда приятно встречать фанатов.

— Подожди, — сказал он. — Подожди, это не все. Когда ты пропал, Коул…

В моих ушах зазвенело.

— Когда ты пропал, у меня тоже были не лучшие времена, — сказал он и закатал рукава. В кривых голубых тенях лестничной клетки я увидел его руки, покрытые шрамами. Следы от уколов и порезы. Но старые. Старые шрамы. — Но когда я услышал по радио, что ты был в реабилитационном центре, то подумал, что тоже могу это сделать. И я сделал. Именно это я и сделал, благодаря тебе. Потому что? если ты смог вернуться после этого, вернуться из мертвых, значит и я тоже мог. Ты изменил мою жизнь. Та ваша песня, ребята — я поместил гроб вовнутрь вам не нужно меня хоронить — я знаю, она о, о перерождении…

«Гроб из костей» не была о перерождении. Она была об ожидании смети. Все тогдашние песни были об ожидании смерти. У меня сдавило в груди.

— Когда я услышал, что ты записываешься в городе, то понял, что это подходящее время. А когда увидел, как ты приехал сюда, понял, что это мой, это мой шанс сказать тебе спасибо. И показать тебе…извини, она еще не полностью зажила, — парень немного повернулся и задрал рубашку. Кожа на его спине была красной и раздраженной из-за свежей татуировки.

Прописные буквы гласили «я поместил гроб вовнутрь/вам не нужно меня хоронить». И дата. Дата, когда он вышел из реабилитационного центра или еще что. Он наверняка хотел, чтобы я спросил. Но я не стал.

В этом не было ничего такого, кроме того, что он взял цитату о желании умереть каждую секунду каждого дня и набил ее на своем теле, потому что не понял. Тем не менее, на самом деле, в этом не было ничего такого, потому что она значила то, что подразумевал он сам.

Но я знал, что она значила изначально, и то, что он навсегда оставил на своем теле мое желание умереть, было сродни удару в живот. Это чувство не прошло, когда он опустил футболку.

— Это невероятно, мужик, — сказал я ему. — Тебе идет. Давай…давай стукнемся кулаками.

Он вздрогнул, потер левый глаз, а затем сделал самый робкий удар кулаком, известный человечеству. Он выглядел так, как будто вот-вот упадет.

— Я просто хотел сказать тебе, — снова сказал он, — как ты вдохновляешь. Я не хотел отвлекать тебя от твоего…чего-то там. О боже, это лучший день в моей жизни.

Повернувшись, я сделал для него легкую волну рукой. Спустившись по лестнице, я услышал, как подо мною эхом загрохотал металл. Мои ноги стали ватными, а пульс неожиданно ускорился.

Он все сделал правильно. Он не набросился на меня. Не попросил расписаться на лице или на члене. Просто выговорился и пошел дальше своей дорогой. Он завязал и незаслуженно приписал мне бремя своего восстановления.

Но мое восстановление было таким хрупким. Что, если тот, кого вы приняли за лекарство, сам оказался все еще больным? Я пожелал вернуть тот оптимизм, что был у меня здесь в первые дни. Мою стальную решимость.

К тому времени, как я добрался до «Блаш», моя кожа стала липкой. Я чувствовал, как замирало мое сердце. Мой мозг твердил: паническая атака. Мое тело просто кричало. Каждая клеточка моей кожи посылала в мой мозг тысячу сигналов в секунду. Бежать. Сражаться. Убираться отсюда к черту.

Здесь нечего было бояться. Не из-за чего было паниковать. Но затем я подкину в голове изображение той татуировки, как лопата подкидывает могильную грязь. И мой живот скрутит. Это ощущалось, как резкое падение температуры.

Снаружи не холодно, сказал я самому себе. Даже преувеличив, нельзя было сказать, что там холодно. Я посмотрел на улицу и вообразил палящее солнце, сияющее в зеркалах автомобилей, белый свет, согревающий фасады зданий. Но мой мозг выл от холода. Мои руки покрылись мурашками от ненастоящего холода.

Я знал, что чем чаще я провоцирую превращение, тем большая вероятность того, что оно произойдет случайно. Я играл в эту игру вот уже несколько недель.

Нет.

Я позвонил Изабел. Мои пальцы дрожали уже настолько, что мне сложно было попадать по кнопкам.

Ее голос был еще одной холодной вещью в этом белоснежном дне.

— Калпеп…

— Магазин пустой?

— Коул, это не…

— Он пустой? — она должна была сказать «да», потому что я уже был здесь, мое лицо отражалось в черном зеркале на двери, а рука уже держалась за дверную ручку. Мне нужно было зажать голову между колен, подышать в чертов бумажный пакет, закрыться в комнате, достаточно далекой от облаков и всего мира. Мне нужно было убраться с улицы.

— Ага. Эй, что…

— Прости, — сказал я и повесил трубку. Я швырнул свой телефон, кошелек и ключи в горшок с растением возле двери.

Это не происходит.

Но оно происходило.

В ту секунду, когда я толчком открыл дверь в «Блаш», в ту секунду, когда воздух из кондиционера поразил мою уже и без того холодную кожу, все уже было кончено.

Изабел стояла между стендами с одеждой, уставившись на меня. Ее лицо выглядело каким-то странным, как будто я не мог его рассмотреть.

Мой желудок скрутило. Кожа натянулась. Дыхание сбилось. Я не мог сказать ей, что происходит. Но ей и не нужно было объяснять.