Страница 8 из 19
Последний солдат
– Налей-ка еще нам по «сотке», Тенгиз, —Кричит через головы бывший танкист,А ныне – бездомный калека.– Я выпить желаю за взятый рейхстаг,За ногу в кустах и за душу в крестах,За нашу Победу. Налей-ка!Ему наливает безмолвный Тенгиз,Пока он бредет под осколочный визгИ вдовьи далекие вздохи, —Пока он ногой деревянной скрипитИ давится воздухом, крепким, как спирт,И ждет у обшарпанной стойки.Он с хриплым надрывом глотает сто грамм,Как будто срывает вагонный стоп-кран,Чтоб выйти в ночной глухомани, —Как будто вступает в последний он бой,Чтоб снова прикрыть своей рваной судьбойСтрану, что лежит за холмами.Последний защитник великой страны,В которой всегда все верны и равны,А коль не равны – то маленько.… Бездомная вьюга свистит по холмам,Качая во мгле привокзальный шалман…– Я выпить желаю. Налей-ка!«Перепела кричат во ржи…»
Перепела кричат во ржиВблизи часовни придорожной —Как будто чьи-то две душиПерекликаются тревожно.Какая тихая печаль!Как долог этот крик бессонный!Как будто теплится свечаНад покосившейся часовней.Вдали курьерский простучит —И смолкнут, обмирая, души.О, кто откликнется в ночиНа крик души моей заблудшей?Дождь идет
Дождь идет по российской глубинке —Мельтешит по суглинкам дорог,Обрывает кусты голубики,Обивает родимый порог.И висит над пустой колокольней,Утекая в бездонный песок.И сбивается с рифмы глагольной,И бросается наискосок.Он идет по бескрайним просторамЛетописной ковыльной Руси.Остывает в лесах за Ростовом,За Непрядвой в полях моросит.Он идет по заброшенным весям,Где давно не осталось живых,По таежным ночным поднебесьям,Мимо вышексторожевых.Мимо лагерных страшных погостов,Где рассвет – неизменно кровав,Где от слез задыхается воздухИ от горя чернеет трава.Он идет мимо тюрем, где до сихПор стреляют в затылок, в упор,Где во тьме надзиратель гундоситИ уводит в глухой коридор.Мимо черных разбитых землянокПолосою, свинцовой, сплошной,И солдатских высот безымянныхОн идет – проливной, обложной.И встает у межи той последней,Где кончаются беды и ложь,Этот долгий, безудержный, летний,Этот теплый, сверкающий дождь.Сашка
Кто заплачет над Сашкой Якутом,Над московским пропащим бомжом?!Вот лежит он, рассветом окутан,Финкой резан и водкой сожжен.Вот качается тенью бездомнойВ жуткой бездне за тонким ледком.И летят над судьбой его темнойСтаи птиц и кричат далеко.Свищет ветер над Сашкой Якутом,Режет листья острее ножаНад землей, по которой разутымОн ходил, и в которой лежатьНам придется когда-нибудь вместе,Подпирать верстовые столбы…Как не выкинуть слово из песни,Нас не вынуть из общей судьбы.Бабушка
На улице ВатутинаСтоял наш отчий дом.В июльский жар полуденныйПрохладно было в нем.На яблоках настоянныйСквозил небесный светНад древними устоями,Которых больше нет.Жила там наша бабушка —Стройна и высока.Была строга и набожна.И на подъем легка.Лишь окна светом тоненькимКраснели на заре,Она уже подойникомЗвенела во дворе.Потом ходила с ведрамиНа Волгу за водой —Тропиночками твердыми,По кромке золотой.И прибиралась в горнице —Ведь голова всему.Летала птицей-горлицейПо дому своему.Читала на ночь Библию,Как было испокон.И, как в годину гиблую,Молилась у иконНад каждой похоронкою,Над каждым из сынов —Над черною воронкоюСвоих бездонных снов…И горько пахло донникомНа утренней заре,Когда она подойникомЗвенела во дворе.И уходила с ведрамиВ небесные края —Анастасия Федоровна,Бабушка моя!К 23 февраля
Почему не призовут повесткоюМеня снова в армию советскую?Почему молчит тот военком,Что прислал бумажку мне казеннуюИ назначил молодость бессонную?Где лежит он? Под каким венком?Где лежит страна моя огромная,По которой от Баку до Гродно яМог проехать и проплыть без виз?! —Дым клубится над ее руинами,Над ее косыми украинами —Хохот бесов да разбойный свист.Пусть мы были немтыри и ватники,Но мы были в космосе и в АрктикеИ своей страной гордились мы!Пусть носил я крестик свой под тельникомИ ходил в пивбар по понедельникам,И не зарекался от тюрьмы!Но не нами предана и проданаИ с кровавой жадностью обглодана,И раздолбана, расчлененаНаша оклеветанная Родина.И себя винить не стоит вроде нам,Но – терзает, но – грызет вина.И пускай не ты один безмолвствовал,Когда всем нам не хватало воздуха,Когда самый главный, пьяный вдрызг,О свободе громко философствовал,И от их глумления бесовскогоТы в тоске и муке губы грыз!Где же был тот военком советский,Что бы мог призвать меня повесткой?Под каким теперь лежит венкомИ уже не вспомнит ни о ком?