Страница 12 из 70
Только обеспечить комфорт, присмотр и уход по мере своих скромных сил и возможностей. И да, убедиться, что подавать на меня в суд никто не собирается. Ивар Захариевич не смотря на все мои заверения и клятвенные обещания, что бью по голове я исключительно в целях самообороны и воспитания, так и не поверил в то, что травма не моих рук дело. Лишь отческим тоном пожурил за излишнюю эмоциональность и взрывной характер, попрощавшись со мною на этом и благополучно отключившись.
Я же ещё минут пять пялилась на телефон, не зная, обидеться на слова начальства или же всё же простить его, в виду почтенного возраста и прогрессирующего местами склероза. Не виновата ж я, что санитары всегда оказываются не в том месте, не в то время и совсем не в той компании!
Ну или просто мне «везёт» натыкаться на них, в те самые чудесные минуты, когда эта банда юных маргиналов готовит очередную пакость. А уж простить им подобное непотребство в нежно любимой прозекторской я могу исключительно посредствам тяжких, телесных повреждений…
И нет, это не моя вина, что Жорик получил перелом руки, Сёму контузило, а ещё парочку друзей обеспечило неприятными ощущениями всего организма в целом и в частностях. Я-то причём, если один не умеет правильно убегать, второй не научился уклоняться, а остальные пьют и жрут всё, что попадает в поле их видимости?!
Обиженно посопев пару минут, вновь переживая приступ острой мировой несправедливости, я допила залпом чай, принимая для себя тяжкое решение. И покосившись на увлечённого тыкающего в кнопки Жмурика, проворчала:
— Значит так, мой внезапно оживший пациент. Вскрытие показало… — Жмур вздрогнул и поднял на меня испуганный взгляд побитого оленёнка. Я аж подавилась воздухом на пару минут, после чего всё-таки продолжила говорить. — Ну прости, товарищ недо зомби, не умею я фильтровать собственную речь по одной простой причине — жалоб на неё от живых не поступало. Посему терпи Жмур, авось ожить умудришься! Ну так вот, вскрытие показало, что тебе, милый друг, предстоит долгая, счастливая жизнь здорового и полного сил человека… Но когда она наступит — я не имею ни малейшего представления, потому как моё непосредственное начальство сообщило следующую информацию: твой мозг не пострадал, но балакать на родном языке не позволяет. Боится он, понимаешь, Жмур? Боится, что тебе опять прилетит, стоит сболтнуть что-то на привычном русском.
Поставив кружку на стол, я почесала затылок и постучала пальцами по столу, добавив нерешительно:
— Ну или, как вариант, пока все последствия травмы не пройдут. Но сколько это займёт времени я, опять-таки, ни в зуб ногой. Всё, что я знаю, так это то, что терпеть тебе моё общество ещё несколько дней точно. А там, будем думать. Может меня осенит, может твои мозги на место встанут… А может переводчик сдастся и таки выдаст внятную речь, а не ту ахинею, которую он нёс… Но будем верить в лучше, готовясь к худшему…
На меня уставились недоумённым взглядом, одним движением бровей требуя пояснений по последнему заявлению. Я даже подивилась такой уникальной возможности, не говоря ни слова, поведать собеседнику всё, о чём думаешь и что знать хочешь. И хмыкнув, пояснила:
— В твоём случае, худшее, товарищ Жмур, это возвращение в морг. Но уже в качестве конкретного пациента, конкретного стола и к конкретному патологоанатому. И поверь, мой недо труп… Ты не захочешь знать, что за этим последует.
Молчание, повисшее на кухне, можно было пощупать руками. Я угрюмо разглядывала собственные ногти, размышляя о том, что при всей своей нелюбви к живым людям, я не имела ни малейшего желания вновь увидеть Жмура на секционном столе. Я вообще не люблю говорить об этом, но в глубине души, каждый раз, когда снимаю простынь с очередного клиента, подсознательно молюсь о том, что бы это не был кто-то из моих знакомых.
Привыкнуть к Смерти нельзя. С чужой можно просто научится сосуществовать, но с той, что может прийти по души близких, даже мимолётно прошедших через твою жизнь, я, увы, так и не научилась мириться. И почему-то остро не хотела, что бы едва знакомый, в общем-то, мужик, пусть и очень красивый, вновь прошёл через мои руки. Только уже в качестве привычного, мёртвого тела.
Вот уж не знаю, то ли выражение лица у меня было говорящее, то ли ещё что… Но внезапно парень отложил игрушку в сторону, встал. И обнял меня. Прижал к животу, поглаживая по голове, а я только глазами успевала удивлённо хлопать, открывая и закрывая рот. Совершенно не зная, как реагировать на его действия и что вообще сказать.
И надо ли что-то говорить?
— Так, лапы прочь от государственной собственности, — пихнула его кулаком в бок, отстраняясь и нехотя высвобождаясь от чужих объятий. Провела пальцами по волосам, фыркнула, сдувая непослушную прядь с носа, и глянула на часы. — Оу, эпическая богомышь… А время-то поджимает, товарищ Жмур и ещё как поджимает. Как любезно оповестило меня моё же горячо любимое руководство, ждёт меня подвиг немыслимый, в анналы истории войти грозящийся… — весело хохотнув от вида недоумения на лице парня, я всё же снизошла до пояснений. — Ночная смена меня ждёт, труп ты мой разговорчивый. А значит, в ближайшие несколько часов задача минимум — подготовить тебя к существованию на чужой территории в гордом одиночестве. Задача максимум — купить ещё и продуктов, а то мой холодильник богат всем чем угодно… Кроме продуктов. А голодная смерть это не круто для такого брутального типа, как ты.
Парень заинтересованно вскинул брови, хитро сощурившись и скрестив руки на груди. От такого пристального и даже оценивающего взгляда (прости меня, заведующий психоневрологическим отделением, не светит тебя увидеть меня в пациентах в ближайшее время, ох не светит, а жаль!) где-то внизу живота зашевелились глупые бабочки. Тут же павшие смертью храбрых от рук моих откормленных тараканов, шикарной породы и штучного экземпляру. Потому как, каким бы красивым не был сей бывший труп…
Но на его добродетель я покушаться не собиралась, не собираюсь и… Ладно, возможно, когда он наконец-то заговорит на родном русском, пусть даже не совсем литературном, я подумаю об этом ещё раз.
Вот только пока претендовать на данное симпатичное тело мне медицинская этика чуть-чуть не позволяет. А собственная совесть (откуда только взяться-то умудрилась?) и вовсе грозит всеми карами небесными на непутёвую голову бедного патологоанатома. Так что, сняв себя с табуретки, я утешающее похлопала Жмурика по плечу, доверительно сообщив:
— Да красивый ты, красивый. Не спорю! Поэтому, дабы ты по-прежнему радовал глаз окружающих своей красотой, придётся мне добраться до магазина. Ты, в отличие от меня, на фастфуде и прочем непотребстве вряд ли проживёшь.
И добавила, уже скрывшись в комнате себе под нос:
— Ну или проживёшь, но очень недолго. Гастрит это страшная штука, а язва желудка вообще кошмар. Если, конечно, говорить про заболевания, а не про характеристику одной милой девушки с очень отвратительным характером. Эх… Сам себя не похвалишь, ни одна зараза тёплого слова не скажет! Что за жизнь? Всё сама, всё сама…
И вздохнув прискорбно, я принялась собираться, попутно вспоминая, где ближайший магазин и собирался ли он работать в праздники.
Спустя два часа, один забег по магазинам, три ссоры с продавцами и пять взбудораженных мною лично и невольными помощниками очередей, я для себя уяснила одну вещь! Вот правду говорят же, хочешь жить — умей вертеться!
А хочешь жить хорошо — умей не только вертеться, но правильно и рационально распределять время, деньги и собственные возможности! И следуй своему плану, да. С чем, лично у меня, периодически возникают прямо-таки глобальные проблемы. И я осознала это как никогда чётко, стоило мне выйти-таки за пределы супермаркета, где удалось купить всё необходимое.
Что делает умный человек? Либо едет закупаться на машине, либо закупается в ближайшем магазине, дабы не тащится через полгорода с огромными мешками в руках. Что делает патологоанатом в моём лице? Морщится от вида полупустых полог местного продуктового, чешет затылок и пешком топает до крупного магазина самообслуживания в нескольких кварталах от собственного дома.