Горький дым

Максим назвал сумму. Полковник присвистнул.

— Ого! — сказал он.

— Лакута не уступит.

— Ну хитер! — вдруг оживился полковник. — И все же мы должны быть уверены в истинной ценности списка. Сделаем так: пусть назовет подряд десять фамилий. Понимаете, подряд, а не вразброс — десяток своих людей у него могут быть и так, а список составлен или по алфавиту или по групповому принципу. Тут он нас не оставит в дураках: мы поручим своему человеку проверку. И знаете кому, — оживился он вдруг, — вашему брату.

— Юрию?

— Мне нужен человек умный и с деловой хваткой.

— У него же дела...

— У нас у всех дела, однако, когда затронуты высшие интересы!.. — сказал полковник с пафосом, а закончил совсем прозаично: — Кроме того, мы ему хорошо заплатим.

Рутковский подумал, что все складывается благоприятно. Юрий доверяет ему, и о результатах поездки он узнает из первых уст.

— А он справится? — спросил.

— Не волнуйтесь, — уверил полковник, — дело не очень сложное, и мы постараемся помочь господину Сенишину.

Во время обеденного перерыва Рутковский позвонил Олегу и договорился о встрече на завтра — вечером планировал снова заняться копированием секретных документов.

Встреча состоялась на шоссе, которое вело к Гармиш-Партенкирхен. На сорок первом километре Максим съехал на обочину, поднял капот и сделал вид, что копается в моторе. Машины пролетали рядом с ним, не снижая скорости, — наконец он увидел и белый «пежо». Олег ехал не очень быстро, километров семьдесят в час, он даже не взглянул на «фиат» Максима, проехал не останавливаясь. Рутковский подождал несколько минут и, уверившись, что за Олегом нет хвоста, двинулся следом.

«Пежо» стоял метрах в двухстах в стороне от шоссе, в густом подлеске.

— Что случилось? — Олег даже забыл поздороваться.

— Не волнуйся.

— Мы же договорились: встреча лишь в крайнем случае.

— Так и есть — срочное дело.

Олег открыл дверцу «пежо»:

— Садись в середину.

Максим немного удивился таким методам предосторожности, однако возражать не стал. Олег включил радио и лишь тогда повернулся к Рутковскому.

— Нужно связаться с Центром, — пояснил Максим и рассказал о событиях последних двух дней.

— Завтра сообщу в Центр, — пообещал Олег.

Рутковский в душе немного обиделся: он ожидал, что Олег хотя бы как-то выскажет свое отношение к его, Максима, умению ориентироваться в обстановке, ну и похвалит, он не ребенок, ему не нужна похвала, но так, хотя бы несколько подбадривающих слов... А вместо этого сухое: проинформирую Центр...

Он передал Олегу копии документов, тот молча спрятал их и только тогда сказал:

— Сейчас ты вышел на передний край, я очень тебя прощу: будь осторожен. И вот что: этот Лодзен, насколько нам известно, своего не упустит. Пирог у Лакуты большой и действительно вкусный, а Лодзен не такой дурак, чтобы отдать свой кусок. Если узнает, что ты взял комиссионные, будет действовать более уверенно. Но не перегни палку. Списки мы должны получить любой ценой.

— Как будто я этого не понимаю! Будем ждать результатов поездки Юрия. На завтра у меня назначена встреча с Лакутой, и думаю, Сенишин на той неделе начнет проверку списков.

— Вот гад!

— Ты про Юрия?

— Он тоже, но я о Лакуте.

— Ты бы видел его: олицетворение респектабельности.

— А стань поперек дороги — вгонит пулю не задумываясь.

— Если бы знал, на кого сейчас работает... — тихо засмеялся Рутковский.

— Ему наплевать на кого! Лишь бы заплатили деньги.

— Точно, старая свинья, продаст и мать.

— Ну будь. — Олег включил мотор, а Максим стоял и смотрел, как выбирается из леса «пежо». Думал: как приятно знать, что в этом огромном чужом городе ты не один и друг всегда может прийти на помощь. А в том, что Олег — друг, он не сомневался ни минуты, хотя виделись они лишь второй раз.

Рутковский не ожидал этого звонка и был искренне удивлен, но факт оставался фактом: звонил сам Воронов и приглашал к себе в отель. Только вчера он приехал из Парижа и хотел непременно встретиться.

Максим знал Воронова еще по Киеву. Знал, правда, мимолетно: его, зеленого юнца, университетского литстудийца, старшие и более опытные товарищи затянули как-то на квартиру Воронова. Они знали, что тот любит общество, особенно студенческое, — терпимо относился к стихам и рассказам начинающих, а иногда даже расщедривался на бутылку-две для шумной и бедной компании.

Воронова знали и читали. В свое время его партизанский роман наделал шума, его издавали и переиздавали. Роман тот, правда, остался одинокой скалой в творчестве Воронова, после него он издал две повести — послабее.

Незадолго до встречи с Вороновым Рутковский напечатал в журналах несколько рассказов, считая их незаметными и незначительными, поскольку критика обошла их молчанием, и был приятно удивлен, когда Воронов, узнав его фамилию, сказал доброжелательно:

«Читал, и понравилось. Есть у вас, юноша, и глаз, и душа, души больше, но это не всегда на пользу».

Этого было достаточно, чтобы скоро студенческое общество объявило Рутковского талантливым и чуть ли не гением — Максим сам понимал всю неуместность этой гиперболизации, но все же было приятно.

Работая в издательстве, Рутковский узнал, что Воронов перестал писать: теперь его фамилия встречалась лишь под разного рода петициями и заявлениями и большей частью в компании с людьми примитивными, серыми, но шумливыми и воинственно настроенными. Потом он уехал за границу к каким-то родственникам, поселился в Париже и стал работать в русском эмигрантском журнале. Радио «Свобода» несколько раз передавало интервью с ним.

Побеседовав по телефону с Вороновым, Рутковский пошел к Кочмару. Он знал, что о каждом таком разговоре должен информировать начальство.

— Воронов в Мюнхене? — удивился пан Роман. — Вот это сотруднички! Воронов в Мюнхене, а я узнаю об этом черт знает от кого!

Рутковский обиженно поднялся, но Кочмар остановил его:

— Извините, пан Максим, я имел в виду совсем другое. Однако поймите и меня: Воронов мог бы выступить у нас на пресс-конференции. И он пригласил вас к себе? — переспросил недоверчиво.

— Именно поэтому я и осмелился вас побеспокоить.

— О чем разговор! Идите не задумываясь. Но для чего Воронов приехал в Мюнхен? — Кочмар уже крутил телефонный диск. — Господин Лодзен? Слышали, к нам прибыл Александр Воронов? Слышали? У него встреча в эмигрантских кругах? Мы должны этим воспользоваться... Кстати, Воронов пригласил к себе Рутковского. Полностью разделяю вашу мысль... — Он положил трубку и повернулся к Максиму. — Попробуйте договориться с Вороновым о выступлении по радио. В крайнем случае, небольшое интервью.

Рутковский уже принял решение.

— Я не пойду к нему один, — сказал твердо.

— Почему?

— Чтобы потом из меня не сделали козла отпущения. Кто знает, о чем хочет разговаривать со мной Воронов.

— Однако же он давно знает вас. Дружеская беседа.

— Все равно, один не пойду.

— Возьмите Карплюка.

— Чтобы Воронов указал мне на дверь через десять минут?

— Кого же?

— Мартинца.

— Мартинца... Мартинца... Свет клином на нем сошелся?

— Мартинец должен понравиться Воронову. Тем более что тот, говорят, не прочь выпить.

— Я бы не советовал, но берите кого хотите, — согласился наконец Кочмар. — Завтра утром жду вас с новостями. Конечно, приятными.

Воронов остановился в отеле далеко не первоклассном, и номер у него, хотя и двухкомнатный, был темный и обшарпанный. Он удивленно глянул на Мартинца — другой на месте Ивана мог бы растеряться, но Мартинца мало чем можно было пронять: он сам себе придвинул стул и развалился на нем, рассматривая хозяина. Максим представил его как «нашего земляка и теперешнего сотрудника станции, поклонника вашего таланта, который очень хотел познакомиться с вами», и Воронов немного оттаял, даже подал Ивану руку.

Подчеркнув, что он принимает гостей без претензии, Воронов вышел к ним в домашней куртке и пригласил не церемониться. Иван воспринял это по-своему: рассмотрел бутылки и налил всем виски, разбавив немного содовой.