Страница 21 из 45
Карплюк смотрел некоторое время, как танцует Мартинец, и сказал осуждающе:
— У вас, пан Иван, ноги как на шарнирах. Могут открутиться...
Мартинец махнул рукой.
— Вам не испортить мне настроение, — только и ответил. — Но учтите, живу на двенадцатом этаже и дверь на балкон открыта...
Карплюк невольно посмотрел на открытую балконную дверь, а Иван злорадно погрозил ему пальцем.
— Я, когда напиваюсь, делаюсь буйным, — предупредил Мартинец.
Карплюк инстинктивно передвинулся в глубь комнаты.
— Не сходите с ума, пан Иван. Нам на сегодня хватит одного...
— Ну, я вам скажу! — Мартинец повалился на кресло. — Комедия, да и только. Давно такого не видел.
— Вот-вот! — поддакнул Карплюк, задвигал ушами. — Типичный сумасшедший. Вы же видели, как сам мистер Мак...
— Что Мак! Игра идет по большому счету. Не удивлюсь, если сам американский президент примет Засядько.
— Ну? — предостерегающе поднял руку Рутковский. — Надеюсь, до этого не дойдет. — Максиму хотелось как-то предупредить Мартинца, чтобы не очень раскрывался перед Карплюком. В принципе Мартинец нравился ему своей искренностью и непосредственностью, на РС никто не осмеливался быть хоть чуть-чуть самим собой, а Иван не держал язык за зубами, и говорили, что его вызывал и предупреждал сам Лодзен.
— Может, президент и побрезгует принять Засядько. — Мартинец танцевал какое-то странное танго. — Кому охота быть оплеванным? В прямом и переносном смысле?
— Так вы думаете? — вытянул до конца шею Карплюк.
— Бедные мы и несчастные, если делаем из Засядько фигуру.
— Ну какая же Засядько фигура! — попробовал еще раз одернуть его Рутковский.
«Да, — подумал, — какое мне дело? В конце концов, этот Мартинец также подонок. Правда, другой на его месте сидел бы и не чирикал, а этот хорохорится, выходит, что-то человеческое сохранилось в нем».
— Какая фигура? — рассердился вдруг Мартинец. — Неужели ты не видишь? На этой неделе на нескольких языках передадут интервью с Засядько. Может быть, кто-нибудь услышит, поверит... А мы говорим: станция «Свобода», правдивая и честная информация, слушайте нас...
— Вот-вот, — похвалил Карплюк. — У пана Ивана есть свое мнение, и к нему нужно прислушаться.
— И, исходя из этих соображений, вы перескажете его завтра Кочмару? — уставился на него Мартинец.
Да, он не такой простой, Иван Мартинец, знает, с кем имеет дело, но должен также знать, что Кочмара ему не побороть, — на что же рассчитывает? Возможно, просто не может держать язык за зубами? Есть такой тип людей: ничего не пожалеет для красного словца.
Шея у Карплюка сама собой спряталась в воротник и голова виновато склонилась набок.
— Пан Иван, я не такой!
— Такой или не такой — посмотрим.
— Клянусь вам, может быть, кто-нибудь... — недвусмысленно покосился на Рутковского.
— Максима не трогайте! — сразу понял его Мартинец. — Он еще не испорченный.
— И сам пан Лодзен ему доверяет.
— Все вам известно... Но... — Мартинец увидел, что девушки несут блюда с закусками. — Но сегодня у нас ветчина и красная рыба. Вам известно, сколько стоит красная рыба, пан Карплюк? Ладно, я не буду портить вам аппетит, но должны знать, что семгой нужно закусывать только водку, желательно «Столичную», и как раз такую мы и будем пить.
— Надоело виски, — согласился Карплюк и потер руки.
— Да-да! — выкрикнул Мартинец. — Но «Столичная» — это еще не все. Сегодня я вас угощаю, господа... Угадайте чем?
— Армянским коньяком? — вытянулась шея из воротника у Карплюка.
— Нет, господа, есть горилка с перцем!
— Для женщин! Только для женщин, — предложила Стефа.
— Хотя бы по маленькой рюмочке... — попросил Максим жалобно.
— Только по маленькой.
Семга и в самом деле оказалась вкусной, Рутковский отдал ей должное. Карплюк выпил две полные рюмки водки, немного опьянел, налил до краев третью, поднял и начал торжественно:
— Предлагаю тост... Выпьем за нас, за наши идеи.
— И у вас есть свои идеи? — не без ехидства спросил Мартинец. — Интересно...
— Да, есть, — качнул головой Карплюк, — и горжусь этим.
— Кажется, во время войны вы работали на киевской бирже труда?
— Да.
— И сколько парней и девушек отправил пан в Германию?
Карплюк втянул шею в воротник.
— Каждый делал свое дело...
— Конечно, один просто стрелял из автомата в Бабьем Яру, другой отправлял эшелоны с рабочей силой!
— Бросьте эти упреки. Сейчас многие американцы считают ошибкой, что поддерживали Советский Союз во время войны. Поговорите с паном Лодзеном...
— Я знаю его точку зрения.
— А если знаете, то чего цепляетесь ко мне? Вон Панченко: оберштурмфюрер СС — и никто его не упрекает.
— Э-э, господа, — остудила их Луцкая, — зачем вы спорите. Немцы были огромной силой, и этим грех было бы не воспользоваться.
— Так же, как сейчас американцы, — подтвердил Карплюк.
— А мы можем только болтать...
— Подгавкивать... — уколол Мартинец.
— Разве важна терминология? — Стефания допила водку. Смотрела холодно. — Пора понять, что без американцев не будет ни нас, ни радио, ни черта. Единственный наш шанс вернуться на Украину...
— С помощью американских штыков? — Злость вдруг закипела в Максиме.
Луцкая удивленно посмотрела на Рутковского: что с ним? Но Максим уже взял себя в руки: зачем выскочил? Тут все, кроме Гизелы, которой до лампочки эти проблемы — было бы вино и музыка, поют одно, возможно, на разные голоса, но хор, в конце концов, единый.
И его дело — молчать, слушать и запоминать. Вот так, Максим Рутковский, молчи и слушай, действительно уникальную водку с перцем закусывай баварской ветчиной, русской семгой и запоминай, ибо память сейчас — единственное твое оружие.
Весной Рутковский наконец купил автомобиль. Выбрал «фиат» красного цвета, хорошую мощную машину, способную делать сто пятьдесят километров в час.
Это событие обмыли после работы в буфете, и Максим на практике убедился, что «фиат» дает ему еще одно преимущество: теперь мог спокойно воздерживаться от спиртного, все пили виски и шнапс, а он минеральную, и это ни у кого не вызывало возражений: зеленый водитель, и действительно, не годится с первых же дней развращать его.
На протяжении зимы Рутковский изучал систему охраны и прохождения документов на станции.
Работа начиналась в половине десятого, в десять был пятнадцатиминутный перерыв на второй завтрак. Между двенадцатью и четырнадцатью часами в буфет привозили обед. Работа заканчивалась в полшестого. Оставаться после работы на станции могли дежурные редакторы, дикторы, а также работники, имеющие на это специальное разрешение начальства. Приблизительно до половины восьмого вечера в комнатах убирали, в девять вахтер закрывал их. Комнаты запирались только из коридора, и уединиться в них не было никакой возможности, что, конечно, не очень нравилось Рутковскому. Вынос каких-либо бумаг из помещения станции строго запрещался. Правда, вахтеры редко когда контролировали портфели и сумки сотрудников, однако такие случаи бывали, и виноватых в нарушении этого правила немедленно увольняли с работы.
Еще готовясь к выезду за границу, Рутковский детально ознакомился со структурой и направлением деятельности РС, деятельности, которая является наглядным примером того, как империалистические разведчики последнее время уделяют все больше внимания организации и проведению идеологических диверсий, подготовке провокаций, поддержке антигосударственных элементов и другим формам вмешательства во внутренние дела Советского Союза, а результаты этой идеологической диверсионной деятельности в свою очередь проверяются шпионажем.
В официальных инструкциях перед РС ставится такая цель: «...сеять враждебность между народами Советского Союза и народами других социалистических стран;
подрывать доверие к СССР, характеризуя Советскую страну как «некапиталистическую» державу;
распространять дезинформацию, подрывать веру в военную и экономическую мощь социалистических стран, разжигать националистические чувства».
В секретных американских документах, подписанных президентом Комитета радио «Свобода» в марте 1971 года, находим такие инструкции для комментаторов и редакторов РС:
«Мы должны помогать слушателям действовать эффективно, чтобы изменить существующую советскую систему...»
«Радиостанция может предоставить много информации, которая будет очень полезна при создании общих платформ для осуществления сопротивления режиму. Наши передачи должны заставить людей сомневаться в советской системе и в действиях Советского правительства».
В документе «Общее руководство по передачам радио «Свобода», утвержденном советом редакторов и бывшим президентом Комитета радио «Свобода» Х. Сарджентом в январе 1974 года, подчеркивается, что «...радио «Свобода» не согласно с коммунистической идеологией и открыто выступает против многих особенностей советской системы».