Горький дым

«Пежо» стоял в точно условленном месте, и розы, правда немного увядшие, лежали на месте. Максим открыл дверцу, сел на переднее сиденье, спросив:

— Господин Висбах, если не ошибаюсь?

— Да, я, — ответил человек по-немецки и посмотрел на Максима с интересом. Был он средних лет, с залысинами, в очках, и вид у него был какой-то мрачный. Рутковский почему-то пожалел, что на связь с ним не вышел владелец вчерашнего бодрого баритона. — Петр Висбах к вашим услугам. — Он подождал, пока за угол повернет желтый «фольксваген», и тронулся, когда поблизости не было никого: потому и выбрано было это пустынное тихое место — могли легко установить, не следят ли за Рутковским.

«Пежо» выехал на широкую улицу, сразу вильнул налево: никто не прицепился им на хвост, и мужчина подал Максиму руку.

— Олег, — отрекомендовался он, — называй меня Олегом. Если ничего не случится, я буду поддерживать с тобой связь. Есть полчаса, хочешь, выпьем кофе?

— Нет, — отказался Максим, — повози по городу, мне приятно разговаривать с тобой по-русски.

Они ездили ночными, залитыми неоновым светом мюнхенскими улицами, и Максим рассказывал о своих первых шагах на РС. Олег слушал внимательно. Рутковский с самого начала обратил внимание на это свойство Олега: слушать, не задавая вопросов, пока собеседник не выговорится до конца. Когда наконец Максим умолк, Олег приказал:

— Давай!

— Что?

— Слепок ключа.

— Смотри, а я и правда заговорился.

— Бывает, — согласился Олег, — так бывает, когда долго не видишься со своими.

Максим подал коробочку со слепками. Олег спрятал ее осторожно, будто была из стекла.

— Ну ты и даешь! — похвалил.

— Случай.

— Какой же случай. Расчет.

— Могло бы и не случиться.

— Конечно, могло. Но когда появился первый шанс, ты его использовал. — Вдруг весело засмеялся. — Ключ от главного сейфа: об этом можно только мечтать!

— Когда сделаете?

— Вот что! — сказал серьезно. — Два месяца сиди и не рыпайся. Тебя переводят на новую должность и будут контролировать каждый шаг. Понимаешь, скрытые камеры, неожиданные обыски, запись разговоров и вульгарная слежка. Ключ получишь через два месяца.

— Да, — согласился Максим, — с собой носить его нельзя, а прятать где-то также небезопасно.

— То-то же. Через два месяца получишь и технику.

— У меня все.

— Когда ты сможешь приобрести автомобиль? — вдруг спросил Олег.

— Получаю не так уж и много... Но постараюсь...

— Нужно поскорее. Одолжи у брата. Кстати, как у вас сложились отношения?

— Нормально.

— А если нормально, грешно не воспользоваться. За два месяца немного отложишь, немного займешь — на первый взнос хватит. Покупай дешевую.

— Совсем дешевую не годится — престиж.

— Возьми «рено» или «фиат»...

— «Фиат» мне нравится. Придется идти на курсы водителей.

— Смотри, чтобы не догадались, что умеешь водить.

— Я уже думал об этом.

— Со мной будешь встречаться только в крайних случаях.

— Согласен.

— А если согласен, давай лапу, — Олег крепко пожал Максиму руку. — Раньше, чем через два месяца, не звони. И вот что... С этой панной Стефой... Осторожнее, прошу тебя, через нее на большую рыбу можно выйти. Я тут поверну в переулок, ты выходи. Ну будь, старик, сиди тихо, до встречи.

...На пресс-конференции для сотрудников «Свободы» выступал диссидент Леонид Засядько. Время от времени руководство станции, чтобы влить, так сказать, свежую струю в передачи, приглашало «признанных», как их характеризовали, деятелей антикоммунистического движения.

В число таких был зачислен и бывший советский гражданин Засядько. Он стоял за столом: маленький, рыжий и лысый, долгоносый, с морщинистым лбом, часто мигал глазами и тер лоб тыльной стороной ладони. Потом вытягивал платок и вытирал руку.

«Для чего такая длинная процедура, — удивлялся Рутковский, — не проще ли вытереть лоб?»

Мартинец, сидевший рядом с Рутковским, довольно громко прошептал:

— Типичный шиз.

Максим не ответил. То, что Засядько страдает умственным расстройством, было ясно всем: потому и слушали его невнимательно и задавали только заранее подготовленные заведующими редакций вопросы. Правда, зачем весь этот маскарад с пресс-конференцией, когда ни для кого не было тайной, что передачу об этом выступлении Засядько на радиостанции давно записали, она получила одобрение высшего руководства и в ближайшие дни прозвучит в эфире.

Пресс-конференция должна была уже закончиться, все вопросы, как того требовало приличие, были заданы, правда, только на некоторые из них Засядько согласился ответить, хотя готовили его чуть ли не месяц. Готовили, не жалея денег. Жил он в «люксе» фешенебельной гостиницы «Арабелла-хаус» на всем готовом, и гонорар, как говорили, должен был вылиться в четырехзначную цифру.

Возможно, Засядько чувствовал, что не отработал полученные деньги, или просто уже не мог остановиться — стоял и выплевывал из себя слова, буквально выплевывал, и Рутковскому даже сделалось жаль тех, кто сидел в первом ряду. Но сразу же сообразил, что там разместилось начальство, вон виднеется лысина Кочмара — так им и нужно, после пресс-конференции придется принимать душ, чтобы хоть как-нибудь отмыться.

Мистер Роберт Мак, заместитель директора РС, который проводил пресс-конференцию, пробовал приостановить ее, но Засядько не сдавался: поднял руки, будто призывал в свидетели самого господа бога, — он напоминал теперь огромную безобразную жабу, — и начал все сначала.

Мартинец оживленно зашевелился на стуле.

— Единственный выход, — потер руки, — вызвать машину из психиатрической клиники. Вполне логичное завершение этого сборища, как тебе кажется?

Рутковский также считал, что небольшой скандал совсем не помешал бы, но интересно, как выкрутится из положения мистер Мак? Ведь вряд ли имеет под рукой смирительную рубашку.

Оказывается, он недооценил хладнокровия и выдержки мистера Мака. Тот решил просто: дело сделано, передачу подготовили, деньги Засядько уплачены — чего же церемониться? Не обращая внимания на разглагольствования сумасшедшего, кратко объявил, что пресс-конференция закончена, и пошел, не оглядываясь, в свой кабинет. Следом за ним поднялись все. Застучали сиденьями откидных кресел, голос Засядько утонул в шуме толпы, которая расходилась, а он все еще размахивал руками и старался перекричать всех, пока не остался один в пустом зале. Еще и тогда стоял несколько минут, бурча что-то под нос, потом в изнеможении опустился в кресло, опустил лицо на скрещенные руки и сразу, будто не произносил только что речь, не кричал, не брызгал слюной, заснул — и все.

Человек из внутренней охраны вежливо взял его под руку и повел к выходу.

— Финал, достойный участников, — констатировал Мартинец. Обнял Максима, спросил: — Что собираешься делать?

— Договорился со Стефой. Где-нибудь поужинаем.

— Перезвони, пусть едет ко мне. Спиртное есть, купим чего-нибудь поесть... Ну зачем тебе ресторан?

Максиму и правда не хотелось ехать в ресторан: с радостью согласился на предложение Ивана.

На улице шел мокрый снег — Рутковский посмотрел в окно, закутал шею шарфом и поднял воротник пальто. В дверях уже одетый стоял Мартинец: ему не терпелось, он всегда куда-то спешил, натура у него была живая — не мог спокойно сидеть на одном месте и несколько минут. Рутковский запер ящик стола, взял шляпу и увидел, что из-за плеча Ивана выглядывает улыбающееся лицо Карплюка.

— Куда вы, господа? — спросил так, будто они должны давать ему отчет о каждом своем шаге.

— На кудыкину гору, — не совсем вежливо объяснил Мартинец. И добавил категорично: — Не твое собачье дело!

Карплюк не обиделся. Он вообще никогда ни на кого не обижался. Только неодобрительно покачал головой и заметил:

— Я знаю, ты добрый человек, Иван, и нехорошие слова говоришь просто так, не думая.

Лицо Мартинца вдруг перекосилось от гнева. Сказал: