Горький дым

Теперь Рутковский мог вполне оценить осторожность и предусмотрительность руководителей Центра, которые готовили его к разведывательной деятельности. Тогда Максим продолжал работать в издательстве, трудился, как все редакторы, не пренебрегая своими обязанностями, записался даже на курсы изучения немецкого языка, хотя посещал их не так уж и часто. Язык, а также все, что требовалось, преподавали ему индивидуально: вождение автомобиля, самбо, микрофотографирование, умение коротко и содержательно писать донесения...

Наконец даже работники службы охраны станции уверились в благонадежности Рутковского. Лишь тогда ему предложили поехать в Цирндорф, где находился лагерь для тех, кто оставался в Федеративной Республике Германии и просил права политического убежища. Люди жили там месяцами в грязных казармах, однако новые хозяева Рутковского побеспокоились, чтобы ему не ставили палки в колеса: Максим заполнил несколько анкет и вернулся в Мюнхен. Здесь его принял Лодзен. Сообщил, что с завтрашнего дня может приступить к работе в отделе анализа и исследований украинской редакции радио «Свобода».

Рутковский засмотрелся на розы и не заметил, что навстречу идет его коллега по отделу, невзрачный мужчина невысокого роста с носом-пуговкой, пан Сопеляк, который, наверное, для того, чтобы компенсировать изъяны в своей внешности, отпустил большую бороду «под Хемингуэя». Седая борода не очень украшала Сопеляка, однако он старался держаться степенно, даже надменно, по крайней мере с новичками типа Рутковского или с работниками ниже рангом — машинистками и курьерами. Между тем стоило ему узнать, что человек имеет высокого покровителя или ждет повышения, как он резко менял курс. Коллеги посмеивались над Сопеляком, но не открыто, считая его человеком, способным написать донос или напакостить каким-нибудь другим способом.

Пан Сопеляк преградил Максиму путь, развел руки, будто собрался обнять, но не обнял: стоял с распростертыми объятиями и сладко улыбался.

— Пан Максим уже чуть ли не месяц сотрудничает со мной, — сказал наконец, сложив руки на достаточно заметном животе, — а мы так и не поговорили по-настоящему. Может, пан слышал, что я из Киева?

Да, Рутковский слышал. Слышал, что Сопеляк, который до войны успел поучиться в аспирантуре Киевского университета, остался в оккупации и сразу пошел в созданную гестапо грязную газету «Нове українське слово». Верно служил фашистам, удрал вместе с ними, женился в Мюнхене на сотруднице радио «Свобода», бывшей харьковской актрисе, которая играла характерные роли в театре во время оккупации и с первых дней организации РС пошла туда диктором. С того времени много воды утекло, жена Сопеляка пани Ванда стала специальным корреспондентом, а пан Виктор так и засиделся на газетных вырезках. Считал себя обойденным судьбой и начальством, всячески угождал последнему, на этом и держался: Рутковский слышал, что заведующий отделом Кочмар давно хотел освободить Сопеляка за бездарность, но за того вступился сам Лодзен.

— Так что слышно в Киеве? — спросил Сопеляк тонким голосом, будто Максим только вчера приехал оттуда и имеет свежие новости.

Рутковский развел руками, как будто извинялся за свою неосведомленность, отступил, давая дорогу Сопеляку, однако маленький папа Хэм, как иронично называли Сопеляка коллеги, не двинулся с места, напротив, схватил Максима за пуговицу и, притянув к себе, спросил:

— Вы знаете, куда попали?

— Догадываюсь.

— Нет, вы не знаете, куда попали. Сборище бездарностей.

Рутковский отступил на шаг.

— Тем не менее я высокого мнения о способностях уважаемого пана.

Тот расцвел в улыбке.

— Я и говорю, способных людей тут затирают. Лишь моей Ванде удалось как-то продвинуться, но я с ужасом думаю: даже Ванда могла так и остаться диктором. Понимаете, Ванда.

— Быть диктором на такой радиостанции и знать, что твой голос знаком многим!

Сопеляк замахал руками:

— Она и сейчас сама читает свои передачи. Свои, и, кстати, талантливые, а не компиляции из газетных вырезок, которые готовим мы с вами.

— Не могу согласиться с уважаемым паном — считаю свою работу весьма полезной. — Начало разговора с Сопеляком напоминало провокацию, но для чего ему провоцировать Рутковского? А если не провокация? Зачем ему изливать душу малознакомому человеку?

Вдруг Максим догадался. В буфете с ним поздоровался Лодзен. Полковник уже успел выпить свой кофе, когда Рутковский пришел обедать, он подошел к столу Максима, присел на минутку, поинтересовался делами, будто сам не знал о них, порадовался, что все хорошо, и пошел, вернее, выплыл из буфета, высокомерно подняв голову.

И эта встреча не прошла мимо глаз Сопеляка.

Рутковский напряг память и вспомнил: да, чета Сопеляков за столиком под окном. Все сразу встало на свои места: Сопеляк на всякий случай ищет поддержки у молодого и перспективного работника, с которым на короткой ноге сам Лодзен.

Правда, Сопеляк предложил:

— Мы с женой так бы хотели услышать что-нибудь о Киеве. Родной город, знаете, и в последний раз я видел его разрушенным... Пан занят сегодня вечером?

Рутковский быстро прикинул: и такое знакомство может быть полезным. Завязывать как можно больше знакомств ему советовали в Центре. Конечно, к каждому из новых знакомых нужно относиться критично, с каждым играть новую роль, но и они играют, насколько Максим успел заметить, здесь никто почти никогда не разговаривал откровенно, никто не был собой, почему же он должен быть белой вороной?

— Вообще я собирался в кино, — начал на всякий случай уклончиво, — однако если пан имеет предложение интереснее?..

— Скромный ужин в ресторане, — расцвел тот в улыбке. — Мы с Вандой приглашаем вас в «Золотой петух», пристойное заведение, и готовят неплохо. За наш счет, прошу вас: немного спиртного и скромный ужин.

Рутковский в душе послал Сопеляка туда, где ему и полагалось быть. Говорят, что они с Вандой удачно спекульнули на каких-то акциях и имеют солидный счет в банке, а тут пан Виктор дважды за минуту предупредил, что ужин будет скромный — скряга проклятый, кому нужен твой ужин и немного спиртного, но сделай хотя бы хорошую мину при плохой игре. В конце концов, черт с ним. Тут чуть ли не все такие: считают каждую марку, только и разговоров о деньгах, вкладах, процентах.

— Хорошо, — согласился, — в кино еще успею.

— Так прошу вас в восемь. Кажется, пан еще не имеет машины, мы с Вандой заедем за вами.

Сопеляк отступил, освобождая дорогу Рутковскому, оглянулся, смотря ему вслед, и злые огоньки горели в его глазах. А Максим так и не оглянулся. Сразу забыл о Сопеляке, его волновала совсем другая проблема: как добраться к секретным бумагам, что хранятся в сейфах руководителя отдела пана Романа Кочмара и в комнате работников, которые изучали и анализировали сообщения корреспондентов РС и почту, приходившую на станцию? Все это интересовало Центр, а он пока что сидел только над газетными вырезками.

«Терпение, — любил повторять Игорь Михайлович, — терпение — наилучшая черта настоящего разведчика. Терпение и выдержка...»

А какое может быть терпение, если в соседней комнате, куда он может свободно входить, стоят вдоль стены стальные сейфы с секретными документами? Такие же документы с грифами «особенно ограниченный доступ» и «ограниченный доступ» лежали на столах сотрудников отдела, в них можно было заглянуть, пробежать, вроде случайно, глазами несколько строк, однако Максим не разрешал себе даже этого. Любопытство не поощрялось на станции, на любопытных смотрели с недоверием и в конце концов увольняли, здесь господствовала атмосфера сплошных подозрений и доносов, здесь каждый второй или третий был агентом внутренней службы охраны, и Рутковский не мог не считаться с этим. Всегда помнил, что основное задание, поставленное перед ним Центром, — разоблачение деятельности РС как филиала ЦРУ — требует холодного расчета, выдержки и терпения.

Еще в Киеве Рутковский был хорошо проинформирован, что РС занимается не только радиовещанием, хотя, конечно, пропаганда — не последняя цель этого института «холодной войны». Главное задание мюнхенской радиостанции — это сбор шпионской информации против Советского Союза и братских социалистических стран, она также исполняет функции руководящего центра эмигрантских организаций, координируя их деятельность против стран социалистического содружества.