Страница 11 из 12
В случае фрау Майер это и было основным терапевтическим средством: именно мой опыт бессилия вновь и вновь подводил меня к открытому феноменологическому взгляду на ситуацию. А с другой стороны, я вновь и вновь ощущал тот же страх перед отчаянием, от которого, как могла, защищалась фрау Майер.
Внесение фактического (принятие изменений как данности)
Осуществить второй шаг неспецифического экзистенцанализа – внесение фактического – стало возможным потому, что фрау Майер смогла слегка открыться для своей жизненной действительности и установить с ней отношения. Обнаружив в качестве первичной эмоции печаль, я пытался теперь найти утраченные, спрятанные, но все еще «живые» ценности. Это была фаза, во время которой мы целенаправленно затрагивали процессы отчуждения, интуитивно нащупывая ценное. Теперь следовало сделать темой работы защитные механизмы, обратившись к ее страху, о котором можно было сказать, что она с ним жила, но не переживала его по-настоящему. Ей было тяжело с ее страхом, потому что из-за своего дефекта она плохо могла контролировать себя, внутренние и внешние условия. Поэтому она сразу прибегала к крайним мерам, например, боролась против страха, вместо того чтобы его понять, тем самым только усиливая его. Она оборонялась против страха, либо замыкаясь в себе, отступая внутрь себя, либо компенсируясь через агрессию, и это давало ей временную разгрузку, но страх продолжал расти.
Я начал работу со страхом с того, что обратил внимание на привычку фрау Майер прятать лицо. Здесь у страха было какое-то содержание, и через него появлялся доступ к спрятанным или утраченным ценностям…
То, что фрау Майер прятала свое лицо, многое говорило об утраченном и о том, что защищалось. Симптом может немало рассказать о личности. Мы установили отношения с симптомом: «Вы понимаете, почему вы вынуждены прятать лицо?» Ответ: «Я не могу выносить, если кто-то видит, как я плачу». Да, она часто видела себя в зеркале плачущей и сама не могла видеть себя такой. Взглянув на себя, она каждый раз снова оказывалась в водовороте чувств. «Я не могу выносить, если кто-то видит, как я плачу». Что я должен был по этому поводу сказать? Успокаивать, лживо в чем-то уверять?.. Я не мог изменить это обезображенное лицо и не мог представить, что сам смог бы так жить. Она спросила меня, как бы я отнесся к тому, чтобы поменяться с ней? Хотел бы я иметь ее лицо? Я догадывался, что она имела в виду: мог бы я с этим жить? Вопрос глубоко задел меня, и я беспомощно замолчал. Я знал, что должен ответить на ее вопрос, хотя бы исходя из правил психотерапевтических сессий. Я только спросил: как она думает, мог бы я жить с ее лицом? Теперь мы оба молчали. Она прошептала: «Это так тяжело…» Что так тяжело? Потерять свое лицо? Мы говорили о том, что утрачивается в связи с утратой лица.
Вдруг она попросила меня: «Опишите, какое у меня лицо?» Этот вопрос мне не понравился, он содержал в себе что-то объективирующее, то, чего я не хотел поддерживать. Я спросил ее, не могли бы мы оба сесть перед зеркалом и рассказать друг другу о том, что мы видим. Она смотрела на себя и рассказывала мне, от какой операции остался шрам, почему один глаз кривой… Так или похожим образом проходили многие беседы, во время которых мы пытались внести фактическое. Мы занимались фактическим не непосредственно, а обходным путем и рассматривали дефект за дефектом. Вместе со мной и параллельно с моими стараниями она могла более полно воспринимать себя, подробно и внимательно рассматривать: она видела, что утратила, но видела и то, что она еще может, и то, чему могла бы заново научиться. Это была методичная инвентаризация ее страха, в ходе которой рассматривались вопросы: что является оправданным страхом, неуверенностью и грустью по поводу утраченного, а где оборона превращает страх в панику? Где я могу себе помочь, а где мне нужна помощь? Где я по праву отвоевываю пространство, а где я себя обманываю? Насколько велико мое свободное пространство? Где я делаю его для себя большим или меньшим, чем оно есть?
Переориентирование
Переориентирование всегда легко распознать на основании того, что клиент снова начинает ухаживать за новыми или старыми ценностями. Фрау Майер стала дважды в неделю заказывать машину для перевозки инвалидов с персоналом. Она вновь ощущала силу, чтобы следовать тому, чего хотела. Ее пробуждающаяся жажда жизни часто была даже слишком сильной, на грани ее возможностей. Но реалистичное переориентирование просто означает, что мы снова и снова вспоминаем о фактических условиях и таким образом справляемся с ситуацией. И вот она, полностью осознавая, насколько обезображено ее лицо, все же отправилась в путь. Первые контакты я устанавливал вместе с ней. Не могу сказать, что делал это с охотой, иногда мне было стыдно за здоровых людей. Обществу терапия необходима ничуть не меньше, чем инвалиду. Терапевт работает также и на задачу воспитания общества, способного к интеграции тех, кто отличается от других.
Вернемся к фрау Майер. Очень многое в ее жизни было сопряжено с диффузными состояниями страха. С ними можно было работать, используя метод дерефлексии[14] (см. Франкл, 1982. С. 198, 253). Но теперь это был не один только диффузный страх, это были конкретные страхи: что опухоль продолжит расти, что придется находиться в клинике, жить в интернате, «жалко» умереть… От этого трагизма Бытия я не мог ее избавить. Персональный экзистенцанализ исходит из утверждения жизни, любви к жизни, в которой человек может черпать силу, чтобы оказывать до конца сопротивление смерти и ее гримасам и, наконец, отдаться умиранию, принимая страдание. И все же в психотерапевтической теории нет ответа на вопрос о смысле человеческой жизни вообще, о том, ради чего эта женщина должна терпеть такие муки и потом все равно умереть, и умереть слишком рано… Для фрау Майер было важно найти ответ на вопрос о последнем смысле жизни, о том, какое послание скрыто в этом неповторимом «Бытии в направлении смерти». Она находила облегчение в молитве и медитации в духе Бонгеффера (198 5):
Кто я есть?
Одинокий вопрос насмехается надо мной.
Кем бы ни был, ты меня знаешь, потому что я твой, о Боже!
Заключение
Однажды в годы Второй мировой войны в Германии один врач пытался уговорить другого избавиться от глубокого инвалида посредством эвтаназии: «Разве это не более милостиво – дать умереть этому изуродованному человеку, которого мы ежедневно поим ценным молоком? Мы могли бы отдавать молоко маленьким детям!» Тот сказал: «Это самый важный человек в нашем городе. Нет иного человека, на примере которого такое количество людей, да и я сам учились бы жить».
Вот и я хотел бы закончить мою историю в том же духе. Я хотел бы сказать, что в результате встречи с этой женщиной-инвалидом я сам существенно продвинулся в работе со своим самым трудным случаем – с самим собой. По сути, терапия – это не столько успех в излечении пациента, сколько совместный рост. Тогда различия между тем, что есть дефект и тем, что есть терапевтическое средство, стираются, и дефект и немощь становится даром, а слабое обретает силу.
Литература
Bonhoeffer D. Wer bin ich? // Widerstand und Ergebung / Bethge (Hrsg.). München: Kaiser Verlag, 1985.
Frankl V.E. Ärztliche Seelsorge. Frankfurt: Fischer Verlag, 1983.
Frankl V.E. Ärztliche Seelsorge. Wien: Verlag Franz Deuticke, 1982.
Kühn R. Arbeiten am Schmerz // Reinhold Schneider / C.P. Thieder (Hrsg). Wuppertal: Brockhaus Verlag, 1988. 77f.
Längle A. Existenzanalyse und Logotherapie // Der Krankheitsbegriff in der modernen Psychotherapie / A. Pritz, H. Petzold (Hrsg.). Paderborn: Jungferma
14
Метод дерефлексии разработан В. Франклом в 30-е годы для лечения неврозов страха и высокой тревожности. Его цель – перенести внимание пациента с фиксированной установки достижения успеха любой ценой (в ее основе – переоценка успеха) на содержание деятельности. Благодаря этому удается противодействовать невротическому развитию, которое может возникнуть из-за преувеличенного самонаблюдения (гиперрефлексии). Показано применение в терапии сексуальных расстройств, неврозов, социофобий, нарушений сна.