Мясник

Она выставила руку, в которой держала свое оружие, вперед, прямо перед собой и осторожно оглядывала «стаю», упреждая каждое движение.

— Ну, — говорила она чуть хрипловато, — кто хочет? Ну давайте, что же вы?

Все пятились, не желая связываться, но, когда Таня повернулась спиной к Бочонку, тот бросился ей на спину и повалил вниз, прямо на пол беседки, в которой, собственно, и происходило все это действо.

И тут же все остальные набросились на поверженную Таню, но в это время прозвучал другой голос:

— Стоять, бляди! Всем стоять, убью всех на х…

До этого мгновения Андрей держался в тени и вообще никак не вмешивался в происходящее. А теперь он стоял посреди круга, держал в руке нож, который только что выпал из рук Тани, и, бешено вращая глазами, орал:

— Назад! Кому говорю?! Все — назад!!!

По иерархии Андрей был вторым после

Генки, не какая-то там «шестерка». Поэтому все снова попятились. С трудом Таня поднялась на ноги.

Генка к тому времени пришел в себя. Он одобрительно кивнул своему «заместителю».

— Правильно, Андрюха, — сказал он: — Так интереснее. Ну-ка дай сюда этот ножичек.

С этой минуты действие разворачивалось с участием только трех «актеров»: Генки, Тани и Андрея.

Все остальные — статисты.

Андрей стоял в середине. С одной стороны — Генка, с другой — Таня. Оба смотрели на него, а он переводил взгляд с него на нее и с нее — на него.

— Я кому сказал? — удивленно протянул Генка. — Дай сюда пику, ты…

Таня ничего не говорила. Только смотрела на него, как будто усмехаясь чему-то своему.

— Долго будешь башкой-то вертеть?! — не унимался Генка. — Быстро сюда пику прислал!

Наконец Андрей решился и протянул нож Тане.

— На, — сказал он. — Только дергай отсюда, и побыстрее. Ясно?

Таня молча кивнула и пошла к выходу из беседки. Никто не проронил ни слова. Даже Генка. Прежде чем выйти совсем, Таня обернулась и, не встречаясь глазами больше ни с кем, прямо и открыто посмотрела на Андрея. Кивнула головой и ушла. Никто ее не остановил.

А потом Андрей повернулся и с вызовом посмотрел на Генку. Тот был настолько ошарашен поведением своего, казалось бы, самого верного оруженосца, что даже не стал связываться с уходившей Таней. Все его внимание было приковано к нему, его лучшему другу Андрюхе, с которым его связывала такая крепкая дружба и которая теперь была поставлена под сомнение.

— Ты чего, Андрюха? — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, начал Генка. — Ты чё — погнал, что ли? Знаешь, что за такие дела бывает Нужно было немедленно восстановить пошатнувшийся авторитет. А то ведь тебя уважать никто не станет. Тот же Бочонок в любой момент пошлет куда подальше и прав будет. Нельзя оставлять все как есть.

— Геныч, — поднял руку Андрюха. — Если ты хочешь «разборок», они будут. Мне все равно, как «мочиться» — без свидетелей или прямо сейчас, у всех на глазах.

Ты только знай, короче, две вещи: во-первых, я тебя «чехлить» не собираюсь, и авторитет твой признаю перед всеми, ты у нас командир. Во-вторых, за эту телку я любому пасть буду рвать, и мне плевать на авторитеты. Если ты мне ее отдаешь, зуб даю, что ты у меня по гроб жизни командир, и я никогда ни за что тебя не подставлю, даже если ты будешь не прав. На любой «разборке» я буду поддерживать тебя. Короче, выбирай. Или у тебя ко мне предъява — и мы мочимся, или ты отдаешь эту телку мне — и я никогда против тебя не возникну. Как скажешь, короче, так и будет.

Генка сразу все понял, что он скажет, едва только этот мудак рот раскрыл. Понятно, что он втюрился в эту сикуху, не выдержал, в какой то момент повел себя неправильно, а сейчас спасает положение. Любой скажет, что движения Андрюха делал неправильные, но сейчас в этом не каждый будет уверен. В общем то, все правильно. «Мочиться», конечно, можно, но не факт, что он сегодня сильнее Андрюхи. «Душка» тому тоже хватает, а настроен он, кажется, не хуже его, Генки. Не стоит рисковать, пожалуй. Если он хочет эту бабу пусть берет, не жалко. Никуда она не денется. Все едино рано или поздно, но будет она и на коленях перед Генкой ползать, и минет исполнять. И после каждой порции спермы спасибо говорить. Никуда это от него, от Генки, не уйдет. Просто надо быть умным.

— Черт с тобой, — махнул рукой Генка. — Бери ее, мне не жалко. Мог бы и раньше сказать. Я же не знал, что у тебя — любовь! — язвительно сказал он, и все вокруг облегченно засмеялись.

Вот еще одно, думал Генка, тебя ведь, милый мой, за язык не тянул никто. Сам сказал, что мой теперь навеки, только, мол, бабу дай мне. Все слышали. Даже если не прав я буду, да? Неосторожно, Андрюха, так обещания раздавать. Тем более при всех. Так что — мой ты теперь. И сучка эта тоже будет моя, рано или поздно. Нужно только быть умным и осторожным. А я умней тебя, Андрюха. Намного умнее. Так что все. Я и так, и так — в выигрыше.

Он улыбнулся Андрею и протянул ему руку.

— Давай петушка, братуха. Считай, что договорились.

Андрей с готовностью протянул свою руку.

Рукопожатие было крепким.

Хлынов знал, что последует за этим…

,Во первых, он спокойно добреется. И сделает это как можно тщательнее, осторожно снимая пену неизменным «шиковским» лезвием. Главное, что бы не порезаться, что бы не было царапин. Обходя прыщик, который выступил утром(с чего?откуда?может быть, простуда?). Вот так, воттак… Все. Закончили. Теперь — умыться. Немного туалетной воды. Что мы сегодня выберем? «Первый» или «Ночь»? Надо прислушаться к себе. Прислушались? Значит, «Ночь».

Во-вторых, надо одеться… Нет! Прежде всего — выйти на балкон и посмотреть, какая нас ждет погода. Заодно бросить лишний взгляд на машину тоже никогда не помешает. Особенно в такое злое время. Мало ли всякой шпаны!.. Что же, погода хорошая. Черное небо, звездочки блещут и тому подобная чеховская муть. Или не чеховская? Впрочем, какая разница.

Теперь можно и одеться. Джинсы, батник, куртка… А вот с носками — проблема. Что выбрать? Наверное, вот эти, черные в красный изящный горошек. Или эти, кобальтовые, в тон туфлям? Что же надеть? О Господи! Почему я такой кретин?! Все! Решено. Выбираю не глядя. Вот сейчас протягиваю руку — и все… Что у нас? Черные? Замечательно. Поехали дальше…

Резкий телефонный звонок остановил Хлынова возле самых дверей. Он замер. Медленна обернулся. Постоял немного, раздумывая, поднимать ему трубку или нет. Затем, вздохнув, все же решился.

— Да?..

— Олег Васильевич?

— Вас слушают, — спокойно произнес

Хлынов, тотчас же узнав голос своего заместителя, Космачева.

— Это Космачев.

— А… Это ты, — Хлынов как можно убедительнее зевнул.

— Я разбудил вас, Олег Васильевич? — осторожно поинтересовался заместитель.

— Ничего, ничего… — Хлынов еще раз зевнул.

— Олег Васильевич! Вы уж извините меня, — заюлил Космачев. — Я думал — время еще детское, что вы еще не спите… — Чуть заметная пауза, и Хлынов понял, что Космачев ждет его реакции на слова «детское» и «не спите». — Я бы вам и не стал бы звонить, но тут у меня… — Вновь пауза, вновь заместитель ждет, как шеф отреагирует на его слова.

Шельма, подумал Хлынов, обычная советская шельма, и ничем ты его не исправишь — ни посулами, ни криком, ни угрозами, а уж в меньшей степени — простыми, понятными словами. Все равно будет юлить и врать, врать и юлить… Тьфу!

Он вдруг представил, как сейчас Космачев развалился на своей знаменитой тахте, о которой знало все управление, как разглядывает ногти на левой руке, или нет, не разглядывает, а гладит этой самой рукой собаку — огромного и весьма глупого, мраморного дога по кличке Тарантино. Гладит и ждет, пока Хлынов — по доброте душевной и заботе отеческой, тьфу на всех! — начнет его расспрашивать первым.

— Так чего тебе, Космачев? — спросил Хлынов, презрительно усмехнувшись.

— Да тут у меня… — сделав третью паузу, Космачев наконец приступил к главному. — Олег Васильевич, разрешите завтра отсутствовать на «оперативке».