Мясник

Она подняла брови домиком.

— В каком смысле? — она словно не понимала, чего от нее хотят.

— Ну, — замялся он. — В том самом.

— Как мужик, что ли?

— Ну… и как мужик тоже.

Она непонимающе на него смотрела.

— Ты чего это? — спросила она. — Плохо, что ли, знаешь меня?

— А что?

— А то! — отрезала она. — Ты что думаешь, я себя на помойке нашла? Сплю со всеми подряд? Так вот, запомни: я сплю только с теми, кто мне нравится. Понял?

— Со всеми? — Генка, кажется, снова обрел уверенность.

— Чего — со всеми?

— Со всеми, кто тебе нравится, — спишь?

Она внимательно на него посмотрела и устало вздохнула:

— Чего ты хочешь, Генка? Тянешь на меня? Чего пургу-то гонишь, а?

Он вдруг страшно разозлился.

— Да не тяну я, поняла? Я с тобой побазарить хочу нормально, по-человечески. Тебе чего ни скажи, все не нравится. Ну, спросил я, нравлюсь, мол, или нет, так нельзя уж и ответить, как полагается? Обязательно в залупу лезть надо?

Она тоже разозлилась:

— Это как — полагается? А, Генка? Ну давай, говори, как полагается? И что мне ответить? Ах, Генка, какой ты мужик клевый, я тащусь от тебя, как ты трахаешь меня классно, другого такого нет вообще на целом свете! Так, да? Я тебе кто — дешевка?

— Почему — дешевка? Почему сразу — дешевка?!

— Да потому! — заорала на него Чума. — Потому что дешевки только базарят, как хорошо, как классно им с мужиком. А я не люблю этого, понятно? Я, если мне мужик нравится, трахаюсь с ним и не ору об этом на весь свет! Понятно?

Генка замолчал. Надолго замолчал, он никак не мог понять одну простую вещь. И всеми силами пытался сейчас сформулировать самый обычный вопрос. Чума уже привыкла к этому молчанию и вздрогнула,

когда Генка снова заговорил, хотя он и не орал, тихим голосом спрашивал:

— Скажи, Чума, — спрашивал он как-то удивленно-задумчиво, — вот если я тебе скажу, что меня аж трясет всего, когда я к тебе притрагиваюсь или когда ты целуешь меня, и если я тебе об этом скажу, тебя что, обломает это?

Она ответила не сразу. Помолчала немного и вдруг ответила для него неожиданно:

— А ты сначала скажи. А потом я тебе отвечу.

— Что сказать? — растерялся Генка.

— Ну вот это самое, — объяснила ему Чума и снова замолчала.

Генка совсем растерялся. Что за телка эта Чума, что она вообще от него хочет?

Но, с другой стороны, он сам начал этот разговор, никто за язык не тянул.

И он сдался.

— Ладно, — сказал он, — слушай. Но только потом не базарь, что не понимаешь, о чем речь идет. Договорились?

Искорка интереса мелькнула в глазах Чумы.

— Договорились, — кивнула она.

— Короче, — начал Генка, — Я, лично я, тащусь, когда ты начинаешь меня раздевать сама. Мне нравится, когда после того, как мы трахнемся, ты суешь свой нос мне подмышку и начинаешь сопеть. Мне нравится, когда ты у меня подмышкой засыпаешь. Я тащусь, когда ты орешь подо мной,

когда ты царапаешься и когда ты меня кусаешь, чтобы не заорать еще громче. Понятно? Мне нравится трахать тебя, мне нравится гладить тебя, раздвигать тебе ладонью ноги, мне нравится, как ты кладешь ноги мне на плечи, как ты переворачиваешься на живот, потому что тебе хочется сзади. Мне нравится все, что ты делаешь со мной ночью. Я тащусь от тебя. Понятно?

Потрясенная Чума молчала.

— Ну? — спросил Генка. — Что ж ты молчишь?

А на нее словно столбняк напал.

— Чума! — повысил голос Генка. — Не слышу!

Она подняла на него глаза, и Генку вдруг словно током ударило — в глазах у Чумы блестели слезы.

— Ты чего? — дрогнувшим голосом спросил ее Генка. — Я тебя что, обидел?

Она даже не улыбнулась. Так и смотрела на него сквозь пелену в глазах и даже не пыталась смахнуть слезы со своих длинных ресниц.

— Генка, — сказала она. — Мне никто, никто до тебя не говорил такие слова.

Генка и сам дивился: никогда еще он не говорил на эту тему так долго и так витиевато.

— А чего тогда плачешь? — спросил он. — Радоваться надо, что услышала наконец.

— Я и радуюсь.

— А плачешь зачем? — не понимал он.

— Ладно, — сказала Чума. — Замнем для ясности.

— Ну? — сказал он.

— Что? — снова строго посмотрела она.

— Я сказал, — пожал плечами Генка. — Ты обещала ответить, если я скажу. Отвечай теперь за базар свой.

Она не сразу ответила. Но когда ответила, Генка аж оторопел:

— Ген… — сказала она. — Я люблю тебя.

— Чего?! — переспросил ошарашенный Генка.

— Я люблю тебя, — повторила она.

— Брось, — сказал он.

— Отвечаю, — кивнула она головой.

— Ну ты даешь, — покачал он головой.

И они снова замолчали. Генка встал с

места, подошел к ней и осторожно погладил по волосам.

— Поцелуй меня, — попросила она, подняв голову и глядя на него снизу вверх.

Он нагнулся и очень нежно, едва касаясь, поцеловал ее в губы. Впервые в жизни он чувствовал к кому-то такую переполнявшую его нежность. Он даже испугался этого совершенно нового для него чувства, не сразу разобравшись в его природе. И сказал:

— Я тоже.

— Что тоже? — спросила Чума.

— Я тоже, — повторил Генка и замолчал.

Она поняла, что настаивать не стоит, во

всяком случае, сейчас. И промолчала.

А Генка опустился перед ней на колени и лицом зарылся в коленях. Она улыбалась чему-то своему и перебирала его давно не мытые волосы.

В последнее время Таня ничего не позволяла Андрею. Тогда, в машине, во время самого первого их «дела», словно кошка между ними пробежала. Хотя он, Андрей, вроде и не заметил ничего. Подумаешь, пригрозил своей девчонке «всю харю разворотить», ну и что, кто из этого проблемы делает, на то она и девчонкой его зовется, чтобы слушаться и делать так, как мужик ей велит. Не так, что ли?

Но логика Андрея не могла стать логикой Тани. После того, что она услышала от него, там, в машине, ей никак не удавалось заставить себя посмотреть на Андрея прежними глазами, когда он казался ей воплощением всего того, о чем она втайне мечтала.

В ту ночь она не позволила ему дотронуться до себя, как и в последующие.

— Ты можешь снова меня изнасиловать, — сказала она ему так холодно, как только смогла, — но учти, ты мне неприятен. И чем больше ты будешь настаивать, тем больше вероятность того, что у тебя ничего не получится.

— Чего? — переспросил он.

Не понял. С кем я связалась, думала Таня, он же не понимает самых элементарных вещей, почему я должна думать, что он — тот, кто мне предназначен Богом и судьбой.

— Чего ты, Тань? — не понимал Андрей. — Настроения нет, что ль? Так все в порядке будет.

— Не хо-чу, — раздельно повторила Таня.

Они промолчали, отвернувшись, сначала засопел, зло и обиженно, а потом задышал ровно и спокойно — уснул. Таня была слегка разочарована. Ей хотелось, чтобы он расспросил ее поподробнее, чем заслужил ее немилость, а уж она то ему все объяснила бы, и он раскаялся бы в том, что так грубо с ней вел себя. Но ничего подобного не произошло. Он отвернулся и почти сразу же заснул. И она разозлилась еще больше. Ну, все, думала она, теперь тебе придется постараться, что бы снова заполучить меня. Поплясать тебе придется изрядно, мой дорогой Андрюша. На следующее утро Чума как-то странно поглядывала в ее сторону, но ничего не говорила, молчала покуда. Хотя нет-нет да и взглянет на нее снова, и, казалось Тане, что смотрит на нее Чума с осуждением. Не выдержав ее молчаливого укора, она дождалась, пока Генка с Андреем куда-то вышли, и прямо спросила:

— Что ты на меня так смотришь, Чума?

Она старалась быть максимально вежливой, и поначалу это на Чуму действовало. Нейтральным голосом та ей ответила вопросом на вопрос:

— А что это ты сегодня молчала но-чью-то?

— А что? — растерялась Таня.

— Обычно ты так кричишь, что самой по новой хочется, — объяснила ей Чума. — А сегодня тебя будто и не трахали.

— А меня и не трахали, — спокойно ответила Таня.