Психопат

Браун Чарли Хо

Психопат

Ленни

6 утра. Я выключил будильник и потянулся. Сел на кухне и закурил. За окном непроницаемая темнота. И холод.

Сегодня я снова должен идти. Закутаться в одежду. Выйти наружу. Они снова будут на меня смотреть.

Они всегда на меня смотрят. Я им не нравлюсь. Им не нравится, как я выгляжу. Не нравится, как я говорю. Не нравится, как я пахну. Не нравится, как я дышу.

Я пытаюсь задобрить их, всё время улыбаюсь им. Но они всё равно смотрят на меня. Они меня ненавидят.

Кислый дым догорающего фильтра обжог мне язык. Я потушил бычок.

Надо поесть. Я достал из холодильника варёный картофель в пластиковом контейнере.

С макаронами много возни. Курицу приходится очищать от костей и хрящей. Нужно что-то попроще. Китайская лапша быстро надоедает. Яичница с сосисками тоже. К тому же сосиски для меня дороговаты. Так что я решил есть либо гречку, либо картошку. И гречка была в прошлом месяце. Теперь месяц картошки.

На готовку не остаётся времени.

Но я мог бы поесть. Вкусно поесть. Даже приберег было денег, чтобы купить себе что-нибудь в МакДоналдсе. Но в тот вечер за кассой сидела очень красивая девушка. Я застеснялся. Мне пришлось уйти.

Я достал из холодильника картофель и обернулся. Подошёл к холодильнику и стал разглядывать резиновую прокладку между дверцей и корпусом. Провёл по ней пальцем.

С ней всё в порядке. Но можно ли быть в этом уверенным?

Я открыл его и снова закрыл. Снова открыл и снова закрыл. Потом ещё раз. И ещё.

Всё нужно делать тщательно.

Я закрыл глаза, прислонился головой к холодильнику и выдохнул. Стал считать.

Раз, два, три...

В какой-то момент всё теряется. То есть в одну секунду ты стоишь на своей кухне и считаешь про себя возле холодильника, а мгновение спустя ты уже оказываешься в тёмной холодной солёной воде и всё тело невыносимо жжёт от удара о водную гладь, так будто бы тебя сбросили с обрыва. Ты не должен быть здесь. Ты должен стоять у себя на кухне возле плиты и высыпать холодный картофель в сковородку. Но это никого не волнует. Просто в какой-то момент они выбивают из под тебя табуретку, и ты не знаешь где ты, какой сейчас день, месяц, год, жив ты или мёртв, почему вообще всё это происходит именно с тобой?

Темно как в аду. Будто барахтаешься в цистерне с нефтью. Какие-то вспышки. Едва заметные фигуры. Слышишь только стук сердца и бульканье воды. Внутри - едва живой. Всё плывёт как от удара поленом. Просто медленно падаешь вниз и ждёшь, что будет дальше.

Снизу на меня смотрит человек. Что-то кричит мне, он в бешенстве.

Я плыву к нему. Вода вокруг начинает трескаться, словно зыбкий осенний лёд. Только не по сторонам, а вглубь. Трещины появляются каждый раз, когда оно скоро рухнет.

Человек внизу становится всё ближе и ближе, и в какой-то момент я могу различить его черты. Это моя мама и она что-то кричит мне. Не знаю что именно, слышу только какие-то обрывки, понять ничего нельзя.

Трещин становится всё больше, они становятся всё шире, вода из них хлещет наружу. Я делаю последние усилия, плыву к ней, гребу руками и ногами. Её слова разносятся по воде раскатистым эхом, обрывки её голоса перебивают друг друга, слова одной и той же фразы звучат в хаотичном порядке, не дожидаясь своей очереди, встают то в начало, то в конец предложения, ускоряются и замедляются, рассеиваются по сторонам, закручиваются спиралями вокруг трещин и накладываются друг на друга бесконечными самоповторениями, пока наконец не собираются в одну точку и не выливаются на меня одним плотным упорядоченным потоком, звучащим на фоне всего предшествующего как уравнение, из которого бесконечно исключали взаимосокращающиеся переменные и наконец получили конечный результат:

- ..., ты понял меня, мелкий ублюдок?! Всё у тебя никак у людей, всё через задницу!

Оно со звонким оглушающим грохотом раскалывается на части, и я, вместе с хлынувшими из неё потоками, падаю на пол своей кухни и выплёвываю проглоченную воду.

Одежда дымится. Я убираю со лба мокрые волосы, поднимаюсь на ноги и, хватаясь за дверные косяки, плетусь в ванную. Вытряхиваю на ладонь сразу четыре таблетки, проглатываю их и запиваю водой из под крана. Упираясь обеими руками в края раковины поднимаю голову и смотрю на своё отражение в зеркале. Он. Его взгляд. Его дыхание. Его ночная щетина. Даже родинка над верхней губой - его. Господи, я могу поклясться чем угодно, что человек в зеркале - это не я, но если я кому-нибудь об этом скажу - меня отправят в психушку.

Я снимаю с себя мокрую одежду и переодеваюсь.

Возвращаюсь на кухню, выкладываю холодный картофель из контейнера в термолоновую сковородку и зажигаю под ней конфорку. Всё нужно делать тщательно.

Закончив завтракать, я иду мыться. 6:40. 10 минут чтобы покурить. Полчаса чтобы позавтракать. Всё верно. Или нет?

10 минут чтобы покурить, полчаса чтобы позавтракать, сейчас 6:40. Ну, 6:42. Нет, всё правильно. Всё верно.

Отмечаю время каждый раз, когда заканчиваю одно дело и перехожу к другому. Как оказалось, вести рукописный дневник - дело слишком кропотливое и я стал делать снимки экрана своего смартфона. Большие белые цифры в верхней части дисплея указывают время, в которое был сделан снимок. В каком-то смысле, это всё равно, что фотографировать цифровые часы. В конце каждого дня я просматриваю снимки. Мой график довольно однообразен, а у меня неплохая память, так что к концу... К концу дня для меня не составляет труда просмотреть список всех сделанных скриншотов и соотнести их с пунктами моего графика. Когда дело сделано, я подсчитываю общее время, на которое я отступил от графика. То есть, если здесь я на две минуты опоздал, а там на четыре минуты пришёл раньше, то сумма времени, на которое я отступил от графика, составляет шесть минут. Моя задача - скорректировать график таким образом, чтобы исключить подобные упущения.

Я закатал левый рукав рубашки, в правую взял телефон и стал сверять время на телефоне с временем на наручных часах. Яркий рукав рубашки, чьи-то голоса, любое движение вокруг тебя - всё это отвлекает, мешает сконцентрироваться и, если ты хочешь выставить время ровно, об этом следует позаботиться.

Надеваю перчатки-мочалки. Зелёная для правой руки, синяя для левой. Подтягиваю каждый палец один за другим - перчатки должны сидеть ровно. Сначала нужно намылить левое ребро правой ладони, затем её тыльную сторону, правое ребро ладони, её внутреннюю сторону, левое ребро ладони... Нет, здесь я уже, кажется, мылил. Но выглядит оно не очень намыленным. На всякий случай намылю ещё раз. Не стоит рисковать из-за такой мелочи.

С левой перчаткой аналогично.

Дюйм за дюймом, начиная от кончиков пальцев ног и заканчивая шеей, каждая клетка кожи должна быть намылена. Чтобы не сомневаться в этом, некоторые части тела приходится намыливать по несколько раз, вновь и вновь возвращаясь к уже проделанной работе. Всё это, разумеется, занимает немало времени, но иначе нельзя, потому что если этого не сделать, весь оставшийся день будет испорчен.

На работу мне к девяти. 20 минут - чтобы одеться и выйти, ещё 20 - чтобы дойти до остановки. Час - чтобы добраться до работы.

Подошёл автобус. Я сел у окна и уткнулся в стекло. На улице темно, холодно и падает снег. А в автобусе тепло и уютно и я смотрю как снаружи сквозь падающие хлопья снега проносятся дома, деревья, тротуары и заправки... В которых тоже тепло, светло и уютно. Много люминесцентных лампочек сверху, а внизу всякие полезные и вкусные штуки в красивых упаковках. Если бы я мог, я бы весь день катался на вот этом вот автобусе, а потом шёл бы домой и ложился бы спать.

Наконец мы приехали, и я неохотно вышел на остановку.

Большой четырёхэтажный торговый центр. Стекло, металл, пластик, бетон - огромный мёртвый организм, питающийся людьми.