Страница 2 из 13
– Злопамятная ты, Варька, столько лет прошло, а ты все обижаешься на то, что она твоего бывшего мужа покрывала с его внебрачным сыном.
– Давай оставим эту тему, пока обсуждение не зашло слишком далеко, – предостерегла я, и Аннушка послушно согласилась:
– Да как хочешь. Твоя бабушка, в конце концов, я-то чего переживаю?
– Действительно. Так что насчет риелтора – поможешь?
Аннушка задумалась на пару секунд:
– Попробую. Ты, конечно, в центр снова хочешь?
– Было бы неплохо. Только знаешь… что-то менее пафосное, чем у меня было. Нет, хорошо бы тоже дом со своей парковкой и огороженной территорией, но не такой огромный. Цена вопроса значения не имеет.
– Хорошо быть богатой вдовой, да? – весело ляпнула Аннушка и тут же осеклась: – Ой, Варь… прости, пожалуйста, я совсем что-то… не обращай внимания, а?
Я зажмурилась и изо всех сил вцепилась ногтями в бедро – это обычно помогало мне взять себя в руки и не разрыдаться. Самый быстротечный брак в моей жизни по злой иронии был заключен с человеком, которого я любила. Всего сутки я пробыла женой, превратившись в одночасье в богатую вдову крупного чиновника, вращавшегося «в верхах». Всего сутки… А ведь мы с Русланом могли быть очень счастливы и прожили бы все, что нам отмерено, в любви. Как оказалось, свыше нам были отпущены всего одни сутки. Всякий раз, когда думаю об этом, внутри снова начинают тлеть угли, причиняя невыносимую боль.
Я была замужем дважды – и оба брака окончились моим поражением. Но если из первых отношений я сумела выйти практически без потерь, хоть и с оскорбленной гордостью, то финал вторых до сих пор убивает меня точно так же, как тогда, на проспекте в Санкт-Петербурге, когда Руслан на моих глазах шагнул прямо под несущуюся на красный свет машину. Все можно пережить. Равно как и привыкнуть к мысли, что теперь ты снова одна. Нужно время и укромное место, возможно, еще и именно поэтому я уехала сюда, во Францию. Это очень одинокое дело – становиться вновь целой по окончании отношений. Когда они закончились, эти отношения, то к тебе словно возвращается та часть души, которую ты отдавала другому человеку. И пережить это новое ощущение приходится в отрыве от всех – только тогда процесс пройдет быстро. Да, безусловно, будет больно – очень больно, ведь это сродни хирургической операции – приживлять обратно часть души. Зато потом все снова станет как прежде, и ты будешь готова вновь отдать кому-то этот самый кусочек, пусть и немного меньший, чем раньше. Был бы адресат…
– Варь, – лепетала где-то там в трубку Аннушка, – Варь, прости меня. Ты ведь знаешь, что я сперва говорю, а потом уже думаю…
– Да при чем здесь ты, Аня… дело разве в тебе… в общем, поищи риелтора, буду очень благодарна.
– Конечно, я все сделаю. А… ты когда планируешь вернуться?
– Когда будет, куда возвращаться.
– То есть все от меня зависит? Чем быстрее найду, тем быстрее ты приедешь?
– Молодец, уяснила. Все, Аннушка, пей свой кофе, он уже наверняка остыл, а мне пора, – вздохнула я. – Мне срочно нужен променад на местный рынок.
Мы распрощались, я отодвинула от себя телефон и наконец позволила себе расплакаться.
Приходящая ко мне убирать дом раз в два дня Жанетт, разбитная веселая молодуха с румяным круглым лицом и тонкой талией, очень контрастировавшей с крутыми бедрами и пышной грудью, была крайне удивлена, когда застала меня рыдающей в кухне.
– Мадам чем-то расстроена? – присев на корточки и стараясь заглянуть мне в лицо, спросила она.
– Голова очень болит, – соврала я, вытирая слезы.
Жанетт поднялась и развила бурную деятельность, полезла в аптечный шкафчик, достала таблетки, налила воды в стакан, поставила все это передо мной на стол:
– Не нужно плакать. Пейте лекарство и непременно идите на воздух, не стоит сидеть в душном помещении. Посидите в саду, там на клумбе зацвели какие-то цветы, заметила, когда шла к вам. Идите, мадам, а я пока сварю вам бульон – хотите?
– Лучше буйабес, – пробормотала я, вспомнив, какой чудесный рыбный суп варит Жанетт.
– Хорошо, мадам, и непременно чесночные гренки, правда? Вы ведь любите.
– Спасибо, Жанетт.
Я выпила таблетку, выбралась из-за стола и, захватив шаль и книгу, побрела в сад, окружавший мой дом со всех сторон. Я специально выбирала дом с садом, помня, как об этом мечтал Руслан. Не знаю, возможно, такой выбор приближал меня к нему хотя бы в мечтах. Я часто сидела в плетеном кресле под старым каштаном, чудом оставшимся здесь с каких-то незапамятных времен, как сказал мне риелтор, и растравляла себя мыслями о Руслане. Сад оказался прекрасным убежищем, успокаивавшим и навевавшим умиротворение. Вскоре я стала страдать чуть меньше, как будто горе мое немного притупилось. Но по-прежнему ночами во сне вдруг возникало лицо Руслана, и я вскидывалась с подушки, хватала сигарету, давилась табачным дымом и слезами и долго не могла уснуть, успокоиться.
Бесцельно перелистывая страницы книги и совершенно не видя текста, я сидела в кресле, завернувшись в большую расписную шаль – предмет нескрываемой зависти Жаннетт. «Надо будет ей из Москвы такую привезти», – подумала я и даже не удивилась тому, как буднично рассуждаю об этом – словно вопрос с поездкой уже решился.
– Хорошо, допустим, я купила квартиру, даже отремонтировала и обставила ее – это примерно полгода, не меньше, – начала я рассуждать вслух по-русски, словно опасалась, что кто-то может услышать меня здесь, в густых зарослях. – Допустим, даже приехала. Дальше что? Какая мне разница, где сидеть дома – здесь или там? Здесь хоть зимы такой не бывает. Правда, это не великое преимущество. Может, пойти к Димке Кукушкину, на работу попроситься?
Дима Кукушкин был моим партнером по адвокатской практике, и именно ему я переуступила контору, когда уезжала. Он, конечно, не сможет отказать мне, но вот только будет ли рад? Он же лучше других знает мои профессиональные амбиции и понимает, что с моим появлением… Хотя разве плохо, если с моим появлением в контору потекут новые-старые клиенты? Я не стану претендовать на партнерство, буду, так сказать, приглашенной звездой. А что? Это довольно неплохая идея – и денег мне, собственно, больших не нужно, чисто символический гонорар, ибо работать даром – даром работать, как было написано на табличке в кабинете одного моего знакомого отоларинголога. Но, конечно, Димочке нужно сперва позвонить и обсудить с ним перспективы такого сотрудничества.
Остается бабушка. Конечно, ей можно не сообщать о моем возвращении, но это как-то совсем уж… Я единственная внучка, мама моя – бабушкина дочь – давно живет в Швеции со своим забыла-каким-по-счету мужем. Бабушка сильно немолода, хотя еще довольно бодра и по-прежнему преподает в консерватории, хоть и всего три часа в неделю. Этот пробел в педагогической деятельности она с лихвой компенсирует вкладом в музыкальное образование сына моего первого мужа, известного композитора и дирижера Святослава Лемешинского. Вот такая случилась «Санта-Барбара» в нашей интеллигентной и даже слегка рафинированной семье. Светик завел любовницу, не переставая при этом жить со мной и искусно изображать любовь и иногда даже страсть, любовница родила мальчика, оказавшегося очень способным к музыке – с генами Светика немудрено, даже природа не отдохнула. Потом любовница погибла, и Светику пришлось заняться воспитанием сына самостоятельно. У нас детей не было и быть уже не могло – моя юношеская история с роковой любовью и неудачным абортом, а Светик, хоть и поддерживал мое убежденное нежелание предпринимать какие-то шаги в направлении деторождения, втайне, оказывается, мечтал о наследнике. Собственно, он его и получил – вместе с одобрением, покровительством и всяческой помощью со стороны моей бабушки, как на грех, тоже мечтавшей о правнуках. В итоге я оказалась в этом счастливом треугольнике совершенно чужой и ушла, разведясь со Светиком и рассорившись с бабушкой, воспитавшей меня практически с самого рождения. Со временем мы, конечно, помирились, но отношения уже не были прежними. Я даже из Франции звонила ей периодически, хотя и понимала, что делаю это скорее для очистки совести. Что-то внутри так и не давало мне до конца простить бабушкин поступок. Восемь лет она знала о существовании Макара и молчала, не сказав мне ни единого слова. Сила воли плюс характер…