Страница 6 из 69
Я сошел на повороте. Автобус укатил, оставив за собой клубы пыли. Я двинулся к ступе. Чтобы подойти к ней, нужно было пересечь небольшое поле, по пояс в жестких и острых колючках. Наконец я оказался перед обрывом и увидел внизу круглый котлован, посредине которого возвышалась куполообразная голова центральной ступы. И ступа, и стены котлована были усеяны тысячами круглых гнезд каких-то летающих тварей, а в щелях и развалах породы еще угадывалась геометрия келий и коридоров древней вихары. Я взобрался на купол, осмотрелся.
Вокруг меня во все стороны простиралась плоская полупустынная местность. Метрах в трехстах отсюда, по ту сторону дороги, располагались строения какого-то сельскохозяйственного комплекса. До ближайшего кишлака было не менее двух-трех километров. Наличие человеческого жилья можно было определить по вкраплениям зеленых оазисов в голой, к северу переходящей в гористую, местности. Было тихо. Солнце клонилось к западу. Я прикидывал, чем бы теперь заняться. Процедуру вызова джиннов нужно было начинать ближе к полуночи. Следует сказать, что у меня не было с собой ни еды, ни палатки, ни каких-либо иных вещей, за исключением авоськи с арбузом, который я купил в Курган-Тюбе, да двуструнной цамбры. Еще в кармане лежал завернутый в фольгу шарик чернухи, который я взял с собой из Душанбе на всякий случай, чтобы не проводить процедуры инвокации совсем уж всухую. Я сел на куполе ступы, поджав ноги. Отщипнул допа. Достал инструмент, ударил по струнам.
Неожиданно передо мной возникло несколько фигур. Это были пять-шесть подростков, которые спросили, что это я тут такое делаю. Я представился туристом, интересующимся археологическими объектами. Подростки рассказали, что пару лет тому назад в Аджина-Тепе приезжал некий высокопоставленный буддийский монах — то ли из Бирмы, то ли с Цейлона — в сопровождении многочисленной челяди. Всех поразило то, что монах совершено спокойно ходил босиком по этим стремным колючкам, по которым и в ботинках не очень-то погуляешь! Потом меня позвали пить чай в ближайший кишлак, но я отказался, сказав, что хочу повнимательнее изучить объект. Подростки исчезли. Я снова сел, поджав ноги. Запад алел. В синеющей пустоте начали появляться первые звезды. А вместе с ними появились и новые гости.
Это снова были ребята, но на этот раз — чуть постарше. Ассалому алейкум! Алейкум ас-салам! Узнав, кто я и откуда, молодцы начали рассказывать разные стремные истории про одиноких странников, которым случалось затемно оказываться в районе кургана. То какие-нибудь мистические огни плясали, то носились тени или раздавались пугающие звуки. Я ответил, что как раз хочу проверить все эти слухи и поэтому проведу ночь на кургане. Тогда мне сказали, что сельхозкомплекс на той стороне дороги — это свиноферма, вокруг которой по ночам носятся сотни голодных и очень опасных бродячих собак, а сама местность около кургана кишит ядовитыми змеями. Я все равно отказался от приглашения на чай и сказал, что хочу остаться. Ребята исчезли. Я снова сел, поджав ноги. Смеркалось. Где-то завыли собаки. Может быть, те самые, дикие? Потом заиграла восточная музыка. Передо мной вновь возникли человеческие фигуры. У одной из них в руках был транзисторный приемник. Это были уже молодые парни.
— А-а, Истония, — заулыбался один из них, — а у нас тут тоже русской власти нет и никогда не будет!
Как в воду глядел. Человек с приемником сказал, что его старший брат, услышав обо мне от мальчишек, прислал его сюда, чтобы передать приглашение на чай. Я снова отказался, но Младший брат объяснил, что если я не приду, то Старший посчитает, что он, Младший, недостаточно усердно меня приглашал и поэтому наедет на него. Единственным джентльменским выходом из ситуации было принять приглашение. Мы пошли в кишлак, и уже в сумерках добрались до дома, где жил Старший брат.
Мы зашли в дом и оказались в большой, просторной комнате. Пол был устлан курпачами и завален подушками. Женщины молча принесли дастархан, чай, лепешку, фрукты, сладости. Выяснилось, что Старшего брата дома нет, но его прибытие ожидается с минуту на минуту. Младший брат включил телевизор — единственный нетрадиционный предмет в традиционном жилище. На экране высветился какой-то совковый черно-белый фильм типа «Ленин в октябре». Самое забойное было то, что Ленин, как и все остальные герои фильма, говорил по-узбекски. Это было на самом деле очень круто, и я непроизвольно начал застебываться. Младший брат не понял причины смеха. Когда я ему ее объяснил, он невозмутимо ответил:
— Ну и что же? Ведь Ленин на самом деле знал узбекский язык!
— Может быть, он знал и эстонский?
— Конечно знал! Ленин все языки знал. Потому и Ленин!
И я подумал: а ведь парень, как традиционалист, абсолютно прав! Верховному разуму подвластны все языцы, ибо из него исходят. И черно-белое кино превратилось в инициатическую ленту, где узбекские заговорщики валили либерально-декадентский трон психоделическими практиками тимуридовской Евразии.
Неожиданно во дворе засигналил автомобиль. На пороге комнаты возник Старший брат. «Мы сейчас едем на худои!»
Худои. Худои — в вольном переводе значит «гулянка». Более конкретно — это ориентальный тип застолья, только в кавычках, поскольку на Востоке собираются не вокруг стола, а вокруг дастархана — особого вида скатерти, которую кладут прямо на пол или на землю. Вокруг дастархана, если это возможно, расстилают курпачи — ватные одеяла, служащие для сидения или, при желании, чтобы на них возлежать. В зависимости от типа застолья в центр дастархана ставят чайник (лекгие посиделки) или казан с мясом (плотный схак). В случае ОЧЕНЬ плотного схака в центр дастархана ставится казан с пловом, заряженным широй. Может быть и так, что первая фаза спонтанно переходит во вторую, а потом в центр опять ставится чайник и приносятся сладости: халва, печак, казинаки, сухофрукты, конфеты и сахар. В хорошем худои — к примеру, когда совершают обряд обрезания, или по случаю свадьбы — бывает до полутора десятков смен блюд.
Как правило, все новички, впервые попадая в восточный дом, чудовищно переедают, чуть ли не до заворота кишок. Из всех моих знакомых только Йокси никогда не отказывался от нового блюда. Даже находясь уже в почти горизонтальном положении, он приподнимался, произносил с улыбкой будды «Хуш!» («хорошо») и принимал от гостеприимных хозяев очередную порцию чего-нибудь съестного. Лично я несколько раз переедал почти до обморока, не будучи в состоянии даже шевелить пальцами ног. Потом, как питон, лежал с полчаса, чтобы затем всего лишь поменять позу. Во всех ориентальных домах — я здесь имею в виду реальные кишлачные дома, где сохраняются древние традиции — гостей кормят прямо как на убой. Накормил — значит погасил, утихомирил. Включил пищеварительную моторику — выключил магическую суггестию. А нормальному гостю, собственно говоря, ничего больше и не нужно. Как говорит Лао-цзы, «совершенномудрый держит сердце пустым, а желудок — полным».
Как выяснилось, худои устраивает начальник Старшего брата со товарищи, которым последний рассказал обо мне со слов Младшего брата, в свою очередь узнавшего от мальчишек, что на Аджина-тепе сидит какой-то заморский гость. Мы сели в белые Жигули, стоявшие во дворе, и тронулись во мрак пустынной ночи.
Свет фар вырывал из черного пространства пыльную завесу из мельчайшего, микроскопического песка, надуваемого в определенные сезоны «афганцем» (так местные жители называют песчаные бури со стороны южного соседа). Столбы такой непроглядной пыли плотно окружали машину, когда вдруг раздалось резко нарастающее лаяние. Откуда-то сбоку, из темноты, на наш автомобиль набросилась свора огромных бешеных собак, которых, я думаю, было не менее полусотни, а то и поболее. Они бежали со всех сторон, шныряли под колеса, норовили вышибить мордами окна, зверски скаля зубы и роняя с высунутых языков обильную слюну.
— Это дикие собаки, — хладнокровно сказал Старший брат, — по ночам тут ходить опасно. Могут загрызть!
— Это они бегают вокруг свинофермы у Аджина-Тепе? — спросил я его.