Страница 18 из 69
Дом, требовавший росписи, находился километрах в пяти от Кабодиёна, в крупном кишлаке. Как только мы с Ниной, Йокси и Каландаром прибыли на место, Эдик, остававшийся на объекте вместе с Ычу, свалил в Душанбе. Работа заключалась в следующем: Каландар намечал на стенах контуры узоров, которые нужно было потом набивать по трафарету специальной гуашью. В качестве практического пособия у него имелось роскошное сталинское издание национальных таджикских узоров и орнаментов. Оттуда образцы можно было передирать без проблем в любом количестве. А главное, объект получался абсолютно аутентичным. Каландар намечал линии, Йокси с Ычу и Ниной набивали плоскости по трафарету специальной гуашью, а я вписывал в орнаментальные рамки куфической вязью выдержки из Корана.
К нашему приезду оставалось обработать лишь внешнюю стену дома, да поставить в одной комнате вдоль потолка фриз. «Резной фриз» Каландар отливал в гипсе с помощью формопластового шаблона, а потом вручную раскрашивал каждую деталь. В целом получалось довольно забойно. Обработанный нами дом выглядел как расписной самаркандский мазар, вызывая восторг заказчика и его челяди. Недвижимость принадлежала семье Рахмонкула — мистически настроенного молодого человека, обучавшегося Корану и проявлявшего интерес, как выяснил Йокси, к гностической постановке вопроса. Мы все вместе обсуждали звездными вечерами вопросы мироздания и символизма пророческих знаков, оставленных людям великими маарифами традиции.
Слухи о чудесном доме Рахмонкула, расписанном заморскими усто, стремительно распространялись по округе. Через пару дней нас, делавших последние штрихи, посетил человек из Кабодиёнского райисполкома и спросил:
— Ну что, а покрупнее заказ выполнить сможете?
— Без проблем! О чем идет речь?
Речь, как выяснилось, шла о том, что местные бароны решили воспользоваться моментом пребывания в их краях знаменитых «эстонских мастеров» (мы все, за исключением Каландара, были таллиннцами) и заказать нам роспись какого-нибудь видного объекта в центре города. За соответствующую плату наличными, разумеется. Это звучало заманчиво. На следующий день нас пригласили в райисполком к главному начальнику. Как выяснилось, в Кабодиён должен был приехать какой-то очень важный гость, перед которым требовалось блеснуть сервисом. В связи с этим местные власти решили отремонтировать старую чайхану у реки, дабы она стала местом отдыха высоких гостей.
— Расписать чайхану сможете?
— Запросто. Сколько заплатите?
— А чтобы не только расписать, но еще что-нибудь эдакое придумать?
— Все зависит от сметы.
Мы держались как заморские профессионалы, знающие себе цену. В конце концов начальник сказал, что согласен заплатить нам двадцать пять тысяч рублей (то есть по пять штук на человека), если в течение месяца мы распишем ему чайхану. Помимо этих денег — так сказать, авансом — мы получали от кабодиёнских властей индивидуальные номера в местной гостинице, открытый счет в главной городской чайхане и специальное помещение под бюро в здании райисполкома.
Слово «райисполком» местное население толковало как сложносоставное из «раиса» (то есть «босса», «начальника») и «полка». «Райис-полком» значит что-то типа «раис-полковник» или раис, командующий полком подчиненных. Само здание Кабодиёнского райисполкома, включая наше бюро, выглядело так, словно здесь недавно был сделан евроремонт. Невероятная чистота стен и полов бросалась в глаза. Всюду — удобная современная мебель, а главное — кондиционеры! В нашем бюро было несколько столов с телефонами, журнальный столик, удобные кресла, диван, холодильник, телевизор, видеоплеер. Принесли специальную чертежную раму. Дали в подручные молодого человека в галстуке, с дипломом архитектора, а также выделили несколько девушек-секретарш, которые тут же стали проявлять чудеса услужливости по части чая и закусок. В общем, инструментарием для творчества обеспечили полностью. Оставалось засучить рукава.
После осмотра объекта, то есть чайханы, мы с Каландаром предложили начальству превратить ее в подобие сказочного корабля из «Тысячи и одной ночи»: помимо росписей сделать соответствующий дизайн, повесить клетки с певчими птицами, поставить сцену для музыкантов, положить ковры и т. д. Постепенно фантазия разыгрывалась. А что, если посадить сюда пару пальм? А может быть, вот здесь сделать мраморное крыльцо, а вон в том месте поставить беседку для курения под золотым куполом? В итоге мы предложили боссам сделать у воды парк с аттракционами и чертовым колесом, где реконструированная чайхана превратится в элитный ресторан «Синдбад-мореход».
Осуществление этого плана в полном объеме требовало сноса ряда мешавших объектов типа сапожной мастерской, парикмахерской и т. д.
— Ну что ж, идея хорошая. Значит, будем сносить!
Наша ставка за проект выросла до пятидесяти штук, то есть по десять штук на руки — очень неплохо. Управиться рассчитывали за месяц. Это при том, что набивать орнаменты по трафарету должны были специально отряженные для этого рабочие. В принципе, от нас требовались только идеи, а уж их техническое осуществление брала на себя кабодиёнская сторона. Ну что ж, за идеями, как нам представлялось, дело не станет.
Наше бюро в Кабодиёнском райисполкоме превратилось на непродолжительное время в центр притяжения для всех уважаемых людей района, желавших собственными глазами посмотреть на заморских мастеров, которые обещали превратить Кабодиён в город-сказку. Мы оттягивались в мягких кожаных креслах, положив ноги на стол и раззванивая на халяву в Таллинн, Питер, Москву, Душанбе и еще куда угодно. Девушки-секретарши летали в чайхану и на базар и приносили нам плов, дыни, виноград и прочую снедь. Я сказал, что без виски не могу творчески думать, и тут же в нашем холодильнике появилась словно из-под земли бутылка оригинального шотландского single malt. Наверняка контрабандная, из Афганистана, до границы с которым было от нашего бюро с полчаса езды. При желании можно было поехать на раисовом транспорте купаться на Чиличор-чашму — шикарный водоем у этой самой границы, считающийся святым местом.
В течение первых трех-четырех дней исполнения «заказа века» весь рабочий процесс состоял исключительно из дискуссий по поводу шрифта, которым следовало вывести на борту «судна» надпись «Синдбад-мореход». Каландар хотел ее делать персидским шрифтом несталик, я настаивал на «кока-кольном» варианте — белыми буквами по красному борту, со всеми характерными завитками. На пятый день Каландар сказал, что съездит в Душанбе заказать специальные краски, а там уже решим, что и как.
Итак, наш главный усто, на котором, собственно говоря, и держалась вся работа, отбыл за производственным материалом — на пару дней, как он сказал. Дня через четыре заказчик начал проявлять беспокойство:
— Где шеф?
— Шеф уехал в Душанбе за материалом.
— А когда вернется?
— Должен был вчера.
Прошло еще два дня. Мы звоним шефу. Он сообщает, что задерживается: трудно подобрать нужную краску. Оттягиваться в кабодиёнском бюро стало напряжно. Не очень хотелось без конца объяснять заказчику, что творческий процесс — дело тонкое, ну а найти нужный тон для надписи — это вообще сверхзадача, посильная только посвященным. Наша компания перебралась на постоянную дислокацию в отель, но по-прежнему пользовалась правом открытого счета. Шеф не возвращался. Еще через несколько дней чайханщик сказал, что заказчик отказывается оплачивать наши счета вплоть до возвращения главного художника. Это был тревожный сигнал. Ычу решил отправиться в Душанбе. И тоже исчез. А тем временем подготовительные работы разворачивались в полный рост. Бульдозер снес будку сапожника и уже начал подкапываться под парикмахерскую. Когда и она рухнула, а Каландар с Ычу так и не появились — причем телефон в Душанбе тупо не отвечал, я решил поехать сам и во всем разобраться на месте. В тот же день мы с Ниной по-тихому покинули отель и поймали попутку на Душанбе. Йокси остался сторожить позицию.
В Душанбе все оказалось далеко не так, как я себе представлял. Выяснилось, что вопрос о красках вообще не стоял на повестке дня. Как, впрочем, и вопрос о возвращении Каландара, и тем более Ычу, назад, в Кабодиён. У Каландара, судя по всему, начались очередные гонки (так вот о чем предупреждал меня еще в письмах Эдик!), которые мотивировались некими неблагоприятными импульсами, исходившими от какой-то там кабодиёнской фигуры.