Страница 99 из 116
Сложными, а иногда трагическими оказались судьбы не только членов Музыкальной секции ГАХН, но и их научного наследия. Политика унификации, приведшая в 1930–1940-х гг. к выработке единой системы музыкальной науки в СССР,[1025] в течение нескольких лет вывела теории Яворского и Конюса в разряд маргинальных,[1026] философия музыки Лосева до перестроечных времен не фигурировала в консерваторском курсе. На протяжении советского периода бо́льшая часть работ трех названных ученых (а в случае Яворского и Конюса – и до сих пор) оставалась неопубликованной, изданные же в 1900-х – начале 1930-х гг. труды не переиздавались. И если ситуация с музыкально-теоретическим наследием Лосева в настоящее время вполне позитивна, то многие (даже большинство!) работ Яворского и Конюса по-прежнему не изданы.[1027]
В ретроспективе, из нашего времени гахновский период развития музыкальной науки в России кажется поистине уникальным. Уникальны и сама ситуация, в которой музыкальная наука создавалась как бы «с чистого листа»; и многоаспектность взгляда на существо музыки в сопоставлении с другими искусствами; и разноголосица мнений тех, чьи имена и идеи долгое время оставались полузабытыми и приобретают теперь новый смысл.
Институциональный контекст эстетической теории
Ю. Н. Якименко
Хронология деятельности Философского отделения ГАХН
Необходимые замечания
(Вместо введения)
Вопрос об организации в Академии художественных наук Философского отделения (далее – ФО[1028]) еще не исследован в должной мере. Для авторов, освещавших в печати 1920-х гг. деятельность ГАХН, оно, как правило, не представляет особого интереса. Даже авторов статей об Академии из числа ее же сотрудников обычно больше интересуют достижения гахновских секций – театральной, музыкальной, литературной и пространственных искусств, а также (но в меньшей степени) Физико-психологического и Социологического отделений: результаты их деятельности можно предъявить «советской общественности». Кажется, лишь однажды в краткой хроникальной заметке констатируется ведущее положение ФО в структуре Академии – сведения о его работах предшествуют там информации о деятельности других отделений и секций.[1029]
I
Пока единственное, о чем достаточно уверенно можно говорить в связи с созданием ФО, – это дата организационного заседания, на котором принимаются выработанные Г. Г. Шпетом формулировка общих заданий и план его занятий.[1030]
Упомянутый план был представлен Ученому совету[1031] почти за месяц до принятия его Отделением, однако о том, как он разрабатывался и чьи идеи, помимо идей его будущего руководителя, нашли в нем отражение, исследованные к настоящему моменту материалы представления не дают.
Можно лишь принять к сведению сообщение А. А. Сидорова, что из прочитанных в Академии на рубеже 1921–1922 гг. докладов наибольшее значение для работ будущего ФО имели три из них. Это доклады Н. Я. Брюсовой о музыкальном творчестве в плане философского исследования (29 декабря 1921 г.),[1032] Ф. А. Степуна – «Проблематика художественного творчества» (20 января 1922 г.),[1033] а также доклад А. К. Топоркова «Кризис гуманизма и современное искусство» (23 февраля 1922 г.),[1034] где «намечался подход к постановке вопросов философско-художественного порядка… со стороны социологической».[1035]
Нужно отметить, что имя руководителя Отделения Г. Г. Шпета (если не считать даты его зачисления на работу[1036]) впервые возникает в сохранившихся документах Академии лишь 27 октября 1921 г., в связи с докладом Ф. А. Степуна «Кризис интеллектуализма западной философии (по поводу книги О. Шпенглера)» на пленарном заседании РАХН.[1037] Тогда как имена впоследствии значимых для ФО «коктебельцев» (А. Г. Габричевского, который сменил Г. Г. Шпета в должности заведующего ФО, А. А. Сидорова, М. А. Волошина) и И. В. Жолтовского появились несколько раньше.[1038] Доклад же по общим вопросам искусства,[1039] намеченный к прочтению в специальном заседании Академии 30 августа 1921 г., по предложению М. О. Гершензона поручался С. Л. Франку; об участии в его обсуждении Г. Г. Шпета на данный момент ничего не известно.[1040]
Столь же скупо освещены в архивных материалах и первые заседания вновь созданной структурной единицы. Их протоколы обычно содержат список присутствовавших, повестку дня (в случае если заседание не ограничивалось только заслушиванием конкретного доклада) и указание, что тот или иной доклад и прения по нему были застенографированы (однако сами стенограммы в делах отсутствуют). Возможно, данное обстоятельство связано с наличием в составе Отделения в начальный период его существования и принадлежностью к его руководству будущих пассажиров «философского парохода». Из документов конца 1920-х гг. известно, что Академии не раз приходилось давать разъяснения по этому вопросу, а также что в период чистки Президиум ГАХН назначил специальную комиссию, перед которой была поставлена задача «срочно пересмотреть и привести в порядок» академический архив.[1041]
В связи с вышесказанным, а также с тем, что в начале 1920-х гг. Академия еще не имеет своего лица и является для многих деятелей науки и культуры лишь одним из учреждений искусствоведческого характера, где они могли развить свою активность,[1042] в Хронологии уделено внимание трудам, готовившимся членами ФО именно в этот период. В их числе «Философия неравенства», «Смысл истории (опыт философии человеческой судьбы)» и «К. Н. Леонтьев» Н. А. Бердяева, «Эстетические фрагменты» Г. Г. Шпета и др. При всей спорности включения в Хронологию ФО сведений об изданиях, связанных скорее с индивидуальными интересами его членов, именно они могут оказать помощь при реконструкции тех точек зрения, противопоставление которых составило суть докладов и сделало историю Отделения в начальный период его работы «исключительно динамичной».
Не меньшую сложность, чем определение хронологических рамок начального этапа существования ФО, представляют и установление даты прекращения его деятельности, и периодизация его истории в целом.
В первом случае мы можем говорить лишь об осени – зиме 1929/1930 г., когда отменяется ранее утвержденный «большой производственный план». Взамен него вырабатывается план сокращенный, «который давал бы возможность Академии не прерывать своей научной деятельности на время реорганизационного периода, но давал бы возможность работать и осуществлять известные научные проблемы». Именно тогда сотрудники бывшего ФО подают «на основании постановления Бюро Научной Работы» ученому секретарю ГАХН заявления, в которых сообщают о намерениях «принять участие в работе» других ячеек[1043] Академии.[1044] Если же принять во внимание, что А. Г. Габричевский выступает по данному вопросу перед Ученым советом ГАХН летом 1929 г.,[1045] то время фактического прекращения деятельности Отделения сдвигается на еще более раннее время.
1025
Например, созданный в начале 1930-х гг. так называемый «бригадный» учебник гармонии (И. В. Способин, С. В. Евсеев, И. И. Дубовский, В. В. Соколов. Практический курс гармонии. Ч. 1–2) до сих пор остается базовым для обучения этой дисциплине в музыкальных учебных заведениях среднего звена (училищах и колледжах).
1026
Некоторые термины Яворского («интонация», «предыкт», «переменный», «увеличенный» лады и др.) были адаптированы советской музыкальной наукой.
1027
Например, неизданными остаются фундаментальный труд Конюса «Эмбриология и морфология музыкального организма» (1929, на русском и французском; ГЦММК. Ф. 62. № 72) и «Записи о музыкальном искусстве» Яворского (1916–1926; ГЦММК. Ф. 146. № 293).
1028
Здесь и далее замена полного наименования Отделения на ФО не касается цитат из архивных и опубликованных источников.
1029
ПиР. 1927. Кн. 4. С. 226–228.
1030
См. ниже: 1922, февраль, 20.
1031
Об Ученом совете Академии см.: Ю. Н. Якименко. Академия Художественных Наук в контексте культурной политики (1921–1929). Дисс. канд. ист. наук. Гл. I. § 2.
1032
В прениях по нему принимали участие С. А. Котляревский, Л. Л. Сабанеев, [Н. Е.] Успенский, Г. Э. Конюс, В. В. Тихонович и А. В. Бакушинский, а среди присутствовавших на этом заседании фигурирует Г. Г. Шпет – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 84, 86. По сообщению Н. Подземской, основой, объединявшей в 1920–1921 гг. многих членов кружка, из которого впоследствии возникла РАХН (В. В. Кандинский, А. Г. Габричевский, А. А. Сидоров, Е. Д. Шор, Р. Р. Фальк, А. А. Шеншин, Г. Г. Шпет), была наука о музыке (Н. Подземская. «Возвращение искусства на путь теоретической традиции» и «наука об искусстве»: Кандинский и создание ГАХН. С. 161).
1033
В прениях по нему принимали участие М. П. Столяров, С. А. Котляревский, П. В. Кузнецов, Е. Д. Шор, И. Д. Ермаков, Н. В. Петров, А. Г. Габричевский и А. А. Сидоров – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 90.
1034
Другое название – «Искусство и кризис гуманизма». В прениях по нему принимали участие С. А. Котляревский и П. В. Кузнецов – см.: Там же. Л. 96.
1035
НИОР РГБ. Ф. 776. Карт. 14. Ед. хр. 12. Л. 13 (11) – 14 (12).
1036
По материалам архива Академии, Г. Г. Шпет был зачислен в ее состав с 1 сентября 1921 г., вероятно по Физико-психологическому отделению, – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 13; Ед. хр. 6. Л. 4; Ед. хр. 21. Л. 5, 9; Ед. хр. 51. Л. 15; Оп. 10. Ед. хр. 716. Л. 11; А. И. Кондратьев. Российская Академия Художественных Наук. С. 416.
Однако, кроме статьи А. И. Кондратьева, иные источники, которые подтверждали бы сведения о Физико-психологическом отделении, нам неизвестны. Точно так же пока не находит подтверждения и сообщение О. С. Северцевой автору настоящей Хронологии о том, что своим появлением в РАХН Г. Г. Шпет обязан своему ученику А. Г. Габричевскому.
По опубликованным недавно воспоминаниям М. Г. Шторх, А. Г. Габричевский и Г. Г. Шпет «были давно знакомы. Габричевский происходил из московского университетского круга, из очень такой интеллигентной состоятельной семьи, находившейся в родстве с Грановским и Станкевичем; его отец – первый русский бактериолог, его именем названа улица в Москве и научный институт. Когда Александр Георгиевич был совсем мальчиком, то в гимназию не ходил, получал домашнее образование, занимался всеми искусствами сразу и изучал античную литературу под личным руководством академика Корша. А гимназию окончил экстерном. К нему приглашали лучших учителей. В частности, приходил учитель философии, папа… Когда они уже вместе работали в ГАХНе, то называли друг друга “Саша” и “Густав” и на “ты” были. Габричевский был дружен не только с папой, но и с мамой, и даже мы, дети, знали его так хорошо, что называли Сашей, а не Александром Георгиевичем, как полагалось бы по чину нашему, – настолько он был близким. И так как он жил на Моховой, то есть пять минут ходьбы между домами, то очень часто запросто заходил к отцу» (цит. по: Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх. С. 117).
Однако версия попадания Г. Г. Шпета в Академию, которая напрашивается по прочтении мемуаров Марины Густавовны, – иная, чем у О. С. Северцевой: все происходит через наркома А. В. Луначарского. Дочь философа, в частности, сообщает: «ГАХН придумал Луначарский. Все-таки Луначарский был образованный человек, в отличие от многих наших вождей, вроде Калинина или еще кого-то, которые совсем не были образованны. В ГАХНе собрались изгнанные из других учреждений философы и люди искусства, которые не подходили новой власти вследствие своей немарксистской идеологии. Это была элита интеллигенции. Островок культуры в советской России, которая вот-вот становилась другой». И еще: «Уж не знаю, кто и как ее сделал, но уцелела фотография: папа в студенческом сюртуке за решеткой в Лукьяновской тюрьме среди других студентов. Кстати, он проходил по одному делу с Луначарским, тоже киевлянином, выпускником Первой киевской гимназии, где он и вступил в марксистский кружок. В юности они были знакомы, и даже дружны. И это потом во многом определило папину судьбу» (Там же. С. 61, 113–114).
1037
Известен также под названием «Кризис интеллектуализма в западной философии». См.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 45. ГАХН. Отчет 1921–1925. С. 6, 82. Помимо Г. Г. Шпета в обсуждении доклада Ф. А. Степуна участвуют С. А. Котляревский, А. А. Сидоров, В. Ф. Переверзев, Н. Г. Машковцев, К. А. Кузнецов и М. А. Петровский.
1038
Так, доклад А. Г. Габричевского «о пространстве и времени» (другое название – «О временной и пространственной форме»), вошедший в план занятий Академии в связи с разработанным В. В. Кандинским циклом «Основные элементы искусства» 22 августа, читается 15 сентября 1921 г. (РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 1; Ед. хр. 3. Л. 15, 16). А. А. Сидоров появляется в документах Академии как участник дискуссии по этому докладу, а до учреждения РАХН, еще в рамках НХК Гохкома, – в связи с обсуждением доклада Н. Е. Успенского «Роль позитивных наук при изучении общих путей художественного творчества» 4 августа 1921 г. То же относится и к А. Г. Габричевскому. Все вышеназванные деятели входят в состав образованной на этом заседании комиссии по организации при НХК научной лаборатории, предназначенной для работы «в физико-техническом и психофизиологическом направлениях» (РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 7об. – 8, 8об.). И. В. Жолтовский посещает заседания Академии с сентября 1921 г. (см., например, явочный лист к заседаниям Академии от 1 и 20 сентября 1921 г. – Там же. Ед. хр. 3. Л. 8, 19), а М. А. Волошин рассматривается в качестве потенциального сотрудника будущего филиала Академии в Крыму, организовать который предлагал в августе 1921 г. заместитель заведующего Крымнаробразом Я. А. Тугендхольд (Там же. Ед. хр. 1. Л. 5, 6), в будущем также сотрудник ГАХН.
1039
«Значение искусства для научного знания» – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 4.
1040
Там же. Ед. хр. 1. Л. 2.
1041
«Значение искусства для научного знания» – см.: РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 1. Ед. хр. 138. Л. 280.
1042
Помимо присоединенных к Академии институтов здесь можно назвать, например, Российский (позже Государственный) институт истории искусств (РИИИ – ГИИИ), Российскую (позже – Государственную) академию истории материальной культуры (РАИМК – ГАИМК), Научно-исследовательский институт археологии и искусствознания (НИИАиИ, сначала при I МГУ, с 1924 г. – в составе РАНИОН).
1043
Уточнение: слово «ячейка» в настоящей Хронологии не имеет отношения к правившей тогда партии или комсомолу и используется как синоним «структурной единицы» и «структурного подразделения». В этом составитель придерживается традиции, заложенной сотрудниками самой Академии, в частности П. С. Коганом и А. А. Сидоровым, см.: П. С. Коган. Российская Академия Художественных Наук. С. 60; [А. А. Сидоров.] Академия Художественных Наук. С. 211, 212.
1044
1929–1930, декабрь – январь, и 1929, октябрь, не ранее 20.
1045
1929, июнь, 14.