Страница 12 из 88
- Вранье, - убежденно ответил Петр.
- Он сам так сказал, - веско возразил Михаил.
Некоторое время помолчали. И Петр, и Михаил знали цену словам. Научил их этому Федор, умевший и лгать, и хитрить, и уклоняться от истины, и умалчивать правду. Одно было несомненно, если Федор прямо говорил что-то, то так оно и было. Да вот только в спину он не бил. И учеников своих наставлял - победить ударом в спину - значит поиграть бой. Навсегда.
Михаил вздохнул и продолжил:
- И знаешь же, с тех пор, как Кузьма родился, ни разу клинок не обнажал. Ни саблю, ни дагу, ни кинжал. Скальпелями только балуется.
- Балуется... Я так саблей не смогу, как он скальпелем.
- Сравнил мыша с горой. Где он учился, да как, да сколько веков? А ты того только и умеешь, чему он тебя научил. А он... кончились наши разговоры, вон, идут, рыболовы... Глянь-ка, щуку какую Кузьке приманил!
Петр выглянул в окно. Кузьма нес в сетке здоровенную щуку, и сияющий его вид говорил о многом - и о том, что мальчишка и думать забыл о Пушкине, и о том, что щуку поймал он сам. С какой-то долей неощутимой помощи Федора.
- А ты говоришь... Если бы он со мной на рыбалку хоть раз пошел... Я бы наверно, со страху бы помер...
Когда Кузьме исполнилось двенадцать лет, он в очередной раз задумался об ограничениях, наложенных на него родственниками. Обычный серый осенний день шел, как шел. Федор приехал как обычно. Дверь, как всегда, открыта - заходи, кто хочешь. Федор хотел. На веранде - ни души. Значит - все на кухне. Если вообще кто-то есть в доме. Федор снял куртку и ботинки, нашел «свои» тапочки и прошел темным коридором на кухню. В кухне горел неяркий свет, у плиты колдовала Людмила. Кухня, ее гордость и любимое место в доме, состояла из двух частей.
Первая - старинная, отделанная диким камнем и кирпичом, с огромным камином, переделанным в очаг, с пучками пряных трав и косичками лука, причудливыми банками солений и медными, ярко начищенными кастрюлями. Вторая - суперсовременная - кафель, фаянс, сталь, мягкие обтекаемые линии, кобальт и хром, синий, серый и белый. В центре композиции царил огромный холодильник кобальтового цвета, скрывающий достаточно еды, чтобы прокормить армию средних размеров. В углу кухни стояла плита, ослепительной окраской и размерами ничем не уступающая холодильнику. В ней сейчас пеклись пироги.
Федор несколько секунд постоял в тени, рассматривая ярко освещенную кухню, пахнущую пирогами и кофе, корицей, мятой и чем-то таким, от чего у Федора всегда щемило сердце... Обжитым домом.
- Привет, Феденька, - сказала Людмила, не поворачивая головы.
- Привет, Мила, - ответил Федор, выходя из тени, но, оставаясь за порогом, - Как ты всегда меня узнаешь?
- Не знаю, Федь... Ты какое-то тепло приносишь... Не знаю. Знаю, что это ты. Ты что на пороге стоишь?
- Уже не стою, - Федор прошел в кухню, в круг света.
Мила достала из недр ослепительно-синей плиты огненный противень и, через несколько мгновений Федор с наслаждением впился в лавово-горячий пирог.
Из ниоткуда, как все кошки, возник Тихон, расчесал лапами усы и завел любимую песню:
- Расскажу я вам, дети мои, сказку...
- Ты, давай рассказывай, а мы пока пироги есть будем, - сказала Людмила, а Федор добавил:
- С мясом.
- А мне?! - возмутился кот.
- Так ты же не хочешь? - удивилась Людмила, - Ты же сказки рассказывать станешь?
- Позже расскажу! - заявил Тихон и тут же утянул с противня только что отрезанный кусок.
Сказки были отложены на неопределенный срок, Людмила и Федор с облегчением вздохнули.
Утолив первый голод, Федор долго пил чай и рассказывал Людмиле почему студенты лечфака нуждаются в тотальной лоботомии, она смеялась, пришел из школы Кузя и они долго болтали о пустяках. Наконец, весь чай оказался выпит, пироги съедены, Кузя отправлен учить уроки. Федор поднялся в кабинет Михаила Петровича.
Когда он вошел в кабинет, Кузя сидел на подоконнике и смотрел в окно.
- Что случилось?
- Ничего, - скучным голосом ответил Кузя.
- А! Значит, все хорошо, - согласился Федор, - Принеси мне, пожалуйста, «Альберта Великого».
- Он на столе лежит, - ответил Кузя, не пошевелившись.
- Спасибо, - вежливо ответил Федор, подошел к столу и, сев за него начал читать старинный травник, сам не заметив, как углубился в изучение рукописи, присланной Михаилу на экспертизу.
Кузя продолжал сидеть на подоконнике, хотя Федор краем глаза видел, что ему очень неудобно сидеть в такой позе. Федор делал вид, что ничего не происходит до тех пора, пока Кузя, не повернулся к нему лицом и не спросил:
- А ты можешь вызывать огонь? Ты можешь заколдовать ветер?
- Могу... А что случилось? - озадачился Федор.
- Дедушка сказал, что мне нельзя заниматься магией!
- Значит нельзя, раз Михаил Петрович сказал.., - пробормотал смущенный Федор.
- Значит, я никогда не стану ведьмаком?! - резко спросил Кузя.
- Кузя, что случилось, кто тебя обидел? - совсем беспомощно спросил Федор.
- Никто меня не обидел! - взвился Кузьма, спрыгнул с подоконника и выскочил из библиотеки раньше, чем Федор успел открыть рот, чтобы ответить.
Несколько минут Федор сидел в раздумьях, обдумывая, что и как делать, для хоть какого-нибудь исправления ситуации... Вызывать огонь? Колдовской ветер? Что за черт?!
Так ничего и не поняв, Федор пошел искать Людмилу.
Людмила была где всегда - на кухне. Обложившись книгами и рукописями со всех сторон, она что-то увлеченно писала, перечеркивала, поправляла, записывала какие-то сноски на других листках и продолжала писать на том же самом листе, что и сначала.
- Мил, ты очень занята?
- Нет, Федь, не очень. Мне тут просто мысль пришла, я ее решила записать. Если вольфрам...
- Нет, солнышко, Милушка, химию свою оставь, - взмолился Федор, зная по опыту, что про металлические сплавы Людмила могла говорить часами, если не сутками, - Ты мне лучше скажи, что случилось с Кузей?
- Ой, он весь день сегодня смурной.
- Да я уж видел! Странно. Пока мы плюшки трескали, он веселился...