Страница 2 из 29
Картографические подходы к культурологическим исследованиям, их теоретическому ландшафту и дискуссиям уже имели место – но ни один не обращал свой взгляд на динамику теоретических изменений через призму «поворотов». До сих пор чаще всего рассматривают трансформации понятия культуры,[8] главным образом обращаясь к таким «дискуссионным областям», как культура повседневности и поп-культура, культурная идентичность, медиа и коммуникация, глобализация и транскультурная коммуникация,[9] или – к таким общепризнанным «методологическим системам», как новый историзм, культурная история, дискурс-анализ. Путеводной нитью выступает также и «расстановка смысловых акцентов»: история повседневности, историческая антропология, гендерная история, история поколений, история дискурсов и не в последнюю очередь теоретические системы отдельных адептов, предшественников, основателей. Комбинация таких звеньев реконструкции обнаруживается у историка Уте Даниель.[10] У Лоуренса Гроссберга, если взять его собственную «пространственно-временную карту текущего состояния культурных исследований»,[11] также можно натолкнуться на классификацию по «моделям» («модели культурных исследований»),[12] обнаруживающую ряд соответствий и со стороны немецких наук о культуре: культура как текст, культура как коммуникация, культура как различие, культура в отношении социополитического пространства, культура в отношении институций, культура как дискурс и повседневность.
В то же время все эти опыты картографирования и конкретизации по дискурсным сферам означают и существенное сужение до тематических комплексов. Настоящая книга предлагает пойти иным путем. Расхожим тематическим ориентациям здесь противопоставляется во многом методическая направленность «поворотов», вырабатывающих установки восприятия, оперативные подходы и концепции, а также аналитические категории. Их способность варьировать оптику и смещать акценты вкупе с более целенаправленной методологией позволяют не только испытать конкретные исследовательские подходы на степень их культурологической рефлексивности, но вместе с тем и локализовать их в определенном теоретическом дискурсе.
Следуя за различными «поворотами» в науках о культуре, необходимо в первую очередь вернуть в обращение и методологические подходы, потонувшие в гуле споров вокруг наук о культуре и позабытые. Они дают импульсы давно назревшему перепрофилированию наук о культуре, находящихся сегодня скорее в ситуации застревания. Под «застреванием» подразумеваются не только жаргонные тупики – как бы то ни было, одно упоминание глобализации, культуры, идентичности, межкультурности и т. д. открывает целый кладезь возможных ассоциаций и референций, создающих впечатление размытости и бесконтурности культурологических исследований. Кроме того, имеется в виду до сих пор открытая альтернатива: стоит ли разрабатывать науку о культуре в единственном числе как отдельный предмет или следует все же развивать науки о культуре во множественном – как перспективу, стягивающую вместе различные дисциплины, как «общедисциплинарную направляющую категорию»? Примечателен вектор этого вопроса в сборнике «Курс на культурологию», исходящий из институционализации наук о культуре: «В дебатах вокруг «науки о культуре» и модернизации гуманитарных наук довольно скоро обрела силу идея направить университетское образование в дисциплинарное русло, а исследовательскую деятельность – в междисциплинарное. <…> Культурология с такой точки зрения оказалась бы привилегией аспирантов, получивших солидные основы знаний в конкретной области и потому способных существенно расширить свой горизонт».[13] Стало быть, культурологически расширить свой горизонт можно лишь с опорой на дисциплинарное образование?
В то время как культурологи Хартмут Бёме, Петер Матуссек, Лотар Мюллер в качестве возражения выдвигают идею «культурологии как базового предмета»,[14] выходящая за дисциплинарные границы перспектива «поворотов» свидетельствует в пользу иной концепции наук о культуре. Эта концепция изначально мыслится как общедисциплинарная, пересекающаяся с компетенциями самих исходных дисциплин. Стоит только изолировать проект наук о культуре в отдельный самостоятельный предмет или начать насаждать его просто в качестве дополнительной квалификации, как это незамедлительно приведет к его самоликвидации. Возможно, науки о культуре тогда действительно стали бы лишь эпизодом, «пусть и важной, но вре́менной ступенью в обосновании гуманитарных наук»[15] – из чего в своих рекомендациях по положению «гуманитарных наук» в Германии в 2006 году характерным образом исходит Совет по науке.
Напротив, проект наук о культуре сможет утвердиться, только если перешагнет «размытость глобальных притязаний»[16] науки о культуре в единственном числе (культурологии), а именно – если он будет пониматься как выходящий за рамки одного предмета ориентир, сцепление которого с различными дисциплинами оказывается непременным условием.[17] Однако это также означает, что и специфические дисциплинарные концепции и сферы исследования, а также их объекты изначально требуют совершенно иного подхода, если рассматривать их культурологически. Неизбежно придется искать средства сопряжения отдельных дисциплин: продуктивное преодоление границ, открытость международным исследовательским направлениям, признание многообразия перспектив и обращение к исследовательским областям, общим для данных дисциплин. Науки о культуре в этом смысле, по выражению Хартмута Бёме и Клауса Шерпе, оказываются «средством взаимопонимания… чтобы «диалогизировать» гетерогенные, узкоспециальные, изолированные друг от друга достижения наук, указать на их структурные сходства».[18] Подобные культурологические импульсы не в последнюю очередь поддерживают робко начатый диалог между гуманитарными и естественными науками.
Взгляд, направленный на культурные повороты, не расставляет финальных акцентов. Всякий раз он вынуждает задаться вопросом (оставляя его открытым): что будет потом? С точки зрения культурных поворотов науки о культуре вовсе не выстраивают линейную цепочку теоретического «прогресса». Им присуща, напротив, большая вариативность развития, рождаемая тем или иным «поворотом» теоретической мысли – это вполне может быть поворот обратно или конструктивный обходной путь, смещение акцентов, смена перспективы или направления.
Что же понимать под «поворотами»? Не подчиняют ли они под знаком очередной новой «моды» – как внушает нам само выражение turn – познавательный процесс определенной необязательности и контингентности? Или же они как раз таки обретают познавательную ценность в качестве «способа историзации и трансформации кантовского a priori»?[19] В любом случае эти «повороты», вводя новые идеи и категории, меняя направления и модифицируя теории, являются знаменательным явлением – как в их собственных контекстуальных связях, так и с позиций реструктуризации «научного поля»[20] в науках о культуре и обществе.
Для контекстуализации культурологических «поворотов» прежде всего решительно важно, что толчок им дала принципиальная переориентация на «культуру» («Культурный Поворот»), благодаря чему они упразднили сциентистские, зачастую позитивистские и экономистские толкования социального и заставили в корне пересмотреть феномены символизации, языка и репрезентации. Язык и текст были осознаны как формообразующие и движущие силы социального действия и на уровне теории раскрыты в свойственной им двуликости: сначала в культурно-семиотическом плане «культуры как текста», затем в направлении социально и материально более насыщенного уточнения – «культуры как текстуры социального». В политико-экономическом контексте культура понимается здесь как «процесс трансфера», «который «переводит» социальное в символическое и накладывает на него таким образом некую текстуру, то есть накладывает на ткань социального присущие жизненному миру значения».[21] Такое «возвращение» социального уже на уровне самой культурной «текстуры» – на что указывает Лутц Муснер – означает вместе с тем уход от склонности постмодерна к рассеиванию «жестких» общественных измерений в «более мягкие» сферы культуры, смысла и дискурса. Это (постмодерное) размягчение обширного социального анализа всякий раз выводило культурологию на след, который скорее ведет в мир знаков, повышает значимость плюрализации и эклектизма, поощряет эпистемологическое мышление и вместо биполярных противопоставлений требует подчеркивать многообразие различий. Все это выливается в конечном счете в разложение «великих повествований» и смежных смысловых связей, которые уже не справляются с растущей фрагментацией в глобализованном модерне.
8
О реконструкции наук о культуре через различные толкования понятия культуры см.: Urte Helduser, Thomas Schwietring (Hg.): Kultur und ihre Wissenschaft. Beiträge zu einem reflexiven Verhältnis. Konstanz 2002, S. 8 ff.
9
См.: Hepp, Winter (Hg.): Cultural Studies Kontroverse. S. 12 ff.
10
Ute Daniel. Kompendium Kulturgeschichte. Theorien, Praxis, Schlüsselwörter. Frankfurt / M., 2001.
11
Lawrence Grossberg. Globalization and the «Economization» of Cultural Studies // Bundesministerium für Wissenschaft und Verkehr, Internationales Forschungszentrum Kulturwissenschaften (Hg.): The Contemporary Study of Culture. Wien, 1999, S. 23–46, здесь – S. 36.
12
Ibid., S. 31.
13
Böhme, Matussek, Müller. Orientierung Kulturwissenschaft, S. 208.
14
Ibid.
15
См. «Рекомендации к развитию и поддержке гуманитарных наук в Германии» Совета по науке от 27.01.2006 (http://www.wissenschaftsrat.de / texte / 7068-06. pdf), S. 11 («В настоящее время все больше знаков указывает на то, что возврат к „культуре“ и культурологии представляет собой хоть и важную, но все же ограниченную во времени ступень в обосновании гуманитарных наук»).
16
См.: ibid., S. 12.
17
Рекомендации Совета по науке бьют в ту же точку, предостерегая от «переплавки (гуманитарных наук. – Д. Б.-М.) в некую науку о «культуре»» (ibid., S. 12). И все же они склонны к противоположной реакции. Потому что, не учитывая дисциплинарные опоры культурологических переориентаций, они ратуют за возвращение в дисциплины, за поддержку внутридисциплинарной коммуникации и за концентрацию на «развитии дисциплинарных стандартов» (ibid., S. 69), «ведь чересчур поспешно принятый культурологический ракурс может оттеснить на задний план передачу принятого в дисциплине метода» (ibid., S. 68).
18
Hartmut Böhme, Klaus R. Scherpe (Hg.): Literatur und Kulturwissenschaften. Positionen, Theorien, Modelle. Reinbek, 1996, S. 12.
19
Heinz Dieter Kittsteiner. «Iconic turn» und «i
20
См.: Pierre Bourdieu. Narzißtische Reflexivität und wissenschaftliche Reflexivität // Eberhard Berg, Martin Fuchs (Hg.): Kultur, soziale Praxis, Text. Die Krise der ethnographischen Repräsentation. Frankfurt / M., 1993, S. 365–374, здесь – S. 374; о теории полей см.: idem. Sozialer Raum und «Klassen». Leçon sur la leçon. Zwei Vorlesungen. Frankfurt / M., 1985; подробное изложение теории полей см. в книге: Joseph Jurt. Das literarische Feld. Das Konzept Pierre Bourdieus in Theorie und Praxis. Darmstadt, 1995.
21
Musner. Kultur als Textur des Sozialen, S. 82.