Страница 30 из 34
Даже скромные лягушки нуждаются иногда в лечении у психиатра. В припадке своего лягушачьего психоза они вцепляются в глаза почтенному гиганту-карпу и ослепляют его.
Крошечная мышь-землеройка усаживается карпу на голову и вгрызается в мозг. Жертва ныряет, мечется, бьется, стараясь сбросить смертоносного всадника — но напрасно. Землеройка не оставит добычу, пока не насытится.
Форель, обитательница чистых, быстрых и прозрачных горных речек, издавна пользуется любовью рыбоводов, разводящих ее в специальных проточных прудах. Не в пример прочим рыбам, красавица форель любит чистоту, и рыбоводы, зная это, содержат садки в возможной чистоте. Форелевый пруд — хрустальное зеркало свежей, прозрачной воды, где по золотому песку стайками ходят рыбы, оливково-зеленые вверху, с черными отороченными голубыми пятнами на боках.
Прожорливый налим не найдет в нем ни червей, ни водяных пауков, ни улиток, ни даже мух и комаров, танцующих над гнилыми тинистыми водами. Форелей в определенный час кормят мясным фаршем. И только беззаботные лягушки, прыгающие и плавающие везде, где есть вода, организуют вечерами на берегах пруда свой оглушительный джазбанд.
Лягушачья кость — тонкая, нежная и мягкая— ничуть не похожа на рыбью. Грубая, толстая и колючая рыбья кость переваривается без остатка, а лягушачья — предательски остается в желудке целиком.
Представьте себе, что форелевый пруд на несколько дней остался без призора. Голодные форели в поисках пищи набрасываются на лягушек. После полудюжины проглоченных лягушат положение в желудке форели становится странным, затем трудным и, наконец, угрожающим. Скелеты переварившихся лягушек распирают внутренности, продырявливают бока— и через несколько часов красавица-форель жалко и мертво всплывает, брюхом вверх на зеркальную поверхность пруда…
Инстинктивная забота о будущем поколении заставляет лосося сквозь сотни смертей, покрывая тысячи километров кишащего опасностями моря, плыть к песчаным отмелям неведомой речонки, чтобы посеять там на песке зачатки будущих поколений. Пройдя гигантский путь вверх по течению, с необычайной силой, ловкостью и настойчивостью перепрыгивая через быстрины, запруды и водопады, огромная рыба чуть ли не ползком пробирается на такую мель, где ясно видна ее толстая голубовато-серая спина.
И здесь, после тысяч пережитых треволнений орел-белохвост, сложив мощные буровато-желтые крылья, камнем падает на беспомощного лосося и стрелой уносит его на прибрежные скалы…
Заботы о семье доставляют немало хлопот рыбам. В теплых водах Дальнего Востока водится маленький сом с мудреным латинским названием. Его самка мечет только несколько икринок, но зато крупных, величиною с большой лесной орех каждая. Возникает вопрос — как сохранить столь немногочисленное потомство? Сомиха решает его просто — отец и ближайшие знакомые сомы получают по икринке-орешку в рот и обязуются хранить эти икринки до тех пор, пока из них не выклюнется малек. Все это время самоотверженные живые инкубаторы не едят и доходят под конец до полного изнеможения…
А сколько паразитов гнездится на теле и в крови рыб — таких свежих, чистых и всегда — не правда ли? — вымытых в воде!..
В жабрах карася и леща живут особые клещики. О лени неповоротливого толстяка-леща среди рыбаков ходят легенды, но едва ли он спит спокойно, если его легкие день и ночь грызут отвратительные паучки. Скользкий пестрый налим почти всегда богато обеспечен глистами — иногда ленточными, весьма небезразличными и для человека. В прославленной налимьей печонке часто попадаются камни. Во внутренностях сига находят блестящие шарики, похожие на жемчуг. Опытная хозяйка спешит выбросить покойного владельца этих драгоценностей. И правильно: это едва ли не те же туберкулезные «жемчужины», что губят рогатый скот!..
Во французском Судане обитает особая разновидность сома. Во время десятимесячного» бездождного периода, когда все реки и озера высыхают, сом этот поселяется в земляных норках. Лунными влажными ночами он тяжело выползает оттуда, направляясь к туземным плантациям в поисках пищи. Дышет эта жертва африканского зноя посредством особого вспомогательного дыхательного аппарата, прикрепленного к жаберной дуге и позволяющего сому дышать на суше.
Рыбье «благополучие» и жизнь «беспечальная» — вещь чрезвычайно сомнительная. Чувстввовать себя «как рыба в воде» — далеко не идеал счастья…
ОБО ВСЕМ И ОТОВСЮДУ
КАКОВО ПАДАТЬ С ВЫСОТЫ В 3000 ФУТОВ.
— Прыгну или нет?
Один момент колебаний, затем прыжок в пустоту. Живот как будто сжимается, дыхание захватывает…
Лечу и считаю — два… три… шесть… Падаю быстрее! Двенадцать… тринадцать… Верчусь, кружусь, перевертываюсь вниз головой, медленно, как на медленно работающей фильме… Двадцать семь, двадцать восемь… Рука хватается за шнур парашюта… Пора дергать! Тридцать один! Пора!..
С треском раскрывается парашют, чуть не разбивая вас вдребезги. Остальное похоже на сон. Плывешь по воздуху… Земля приближается… Вы оглядываетесь и ищете места, куда пристать… Под вами зеленая лужайка… Вы касаетесь ее ногами… Кончено!..
Это описание принадлежит военному летчику Берго, который проделал описанный прыжок. Он пролетел 400 метров, прежде чем раскрыть парашют.
Его товарищ Бозе проделал то же самое, но он пролетел 500 метров, а потом уже дернул за шнур парашюта. Оба прыгнули с аэроплана, находившегося на высоте 1000 метров. Опыт был проделан с целью установить, может ли летчик пролететь достаточное пространство, прежде чем успеет дернуть за шнур.
Когда человек падал с большой высоты и разбивался, то обыкновенно говорили, что он умер раньше, чем упал на землю. Оба летчика опровергают это предположение. По их словам, человек совсем не теряет сознания, когда летит с высоты.
«Я мог нагнуться и сбросить с себя галоши, мог сделать другое такое же простое движение, пока летел, — утверждает летчик Бозе. — Мне не было дурно. Я дышал свободно».
Что касается мыслей, то обыкновенно утверждают, что перед летящим с высоты проносится вся его жизнь. И это тоже оказывается неправда, — Бозе, по его словам, думал об обеде…
СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ НЕ СПАТЬ.
Два врача Чикагского университета — Фишер и Кейтман — проделали недавно интересный опыт для выяснения действия на человека бессонницы. Они выдержали без сна 115 часов, при чем за ними все время следили ассистенты, которые не давали им уснуть. Первые сутки прошли сравнительно легко, но на вторые появилась усталость и нежелание работать, а ночью очень сильно клонило ко сну между 2 и 4 часами, когда все кругом было тихо. На третью ночь приходилось напрягать все усилия, чтобы не заснуть. «Присутствие ассистента раздражало меня, — рассказывает Фишер, — я готов был его побить, когда он тряс меня, хотя вполне сознавал эту необходимость.
На четвертый день меня повели в кабачок. Но я очень недолго интересовался танцами и пением, и если бы меня оставили хоть на минуту в покое, я бы прислонился к стене и заснул бы даже стоя. Болели глаза, но аппетит был волчий. На пятый день я совершенно никуда не годился. Я ни о чем не мог думать, кроме сна, и в 10 ч. вечера меня оставили, наконец, в покое».
Во все время борьбы со сном, оба врача подвергались частому осмотру ассистентов, которые отмечали давление крови, дыхание, рефлексы и температуру. Доктор Кейтман делает следующий вывод из проделанного опыта. Сон наступает в результате полного ослабления мускулатуры. Напряжением мускулов можно прогнать сон. Но когда человек доходит до пределов усталости, мускулы ослабевают сами собой, и он засыпает независимо от своей воли. Нервное напряжение ведет за собой напряжение мускулов, которое мешает сну. Дыхание, работа сердца и давление крови понижаются по мере продолжения бессонницы, но химических изменений в крови не происходит.