Паутина миров

– Останови! Хватит! – Лещинский уже понимал, что все без толку. Необратимое уже свершилось. И не было точки сохранения, чтобы переиграть ситуацию заново: не поддаться на уговоры чужака, не позволить себе воспылать к нему доверием. Лучше было утонуть вместе с ним в штормовом море. Или остаться на растерзание рептилоидам.

Ничего уже не изменить. Горят в огне Оксанка и профессор Сахарнов, Корсиканец и Данелян, Гаррель и Полынов. И все… Все!

Пол задрожал. В окна ударил ярчайший свет, а затем башню окутало плотное облако пыли. Очередной горячий торнадо принялся гулять по Космодрому.

Лещинский почувствовал, как кренится Диспетчерская. Невдалеке грянул взрыв, и прочнейший плексиглас покрылся сетью трещин.

И тогда Лещинский ударил. Отчаянно и зло. Вложив в движение всю силу и все чувства, что переполняли его в эти страшные секунды.

Апперкотом в челюсть. Словно молотом.

Руку словно раскаленным стержнем прошило от кулака до локтя. Раздался сухой треск; Тарбак запрокинул голову, взмахнул руками и упал, роняя кровавую слюну, через перила на лестницу. Отсчитал спиной ступени и свалился бесформенным кулем поперек коридора.

Лещинский стоял посреди зала, безвольно опустив плечи. Стена пыли и дыма мешала рассмотреть, что творится снаружи. Грохот и тряска прекратились.

На пультах гасли огни. Малые «привидения» снова сбились в кучу возле большого, переплетения узоров внутри их блекли и таяли. Словно в сказке, когда со смертью Кощея его магия теряла силу, а армия и дворец обращались в прах, то же самое происходило в Диспетчерской. Тарбак был мертв, и разбуженные им силы снова впали в летаргию.

Лещинский не знал, что делать дальше. Мысль, что он стал соучастником убийства тысяч людей и нелюдей, сводила с ума. От нее тошнило и бросало в жар. А что, если он покинет башню и окажется один на один с опустевшим миром? Единственное разумное существо – на всю планету! Это достойное наказание за то, что он позволил маньяку, маскирующемуся под простофилю, сделать свое дело.

Медленно и шатко, словно тяжелобольной, он двинулся прочь из зала.

По лестнице вниз. Перешагнуть через лежащего в луже крови и собственных нечистот мерзавца Тарбака. В инженерную… На подъемник…

Лещинский передвинул рычаг. Заныли электромоторы, платформа поползла вниз. Из-за того, что башня наклонилась, спуск был неровным, и Лещинскому пришлось стоять, вцепившись в трос.

А вокруг клубились дым и пыль. Город было не разглядеть. Даже громада монтажно-испытательного комплекса едва просматривалась сквозь мглу. Что-то еще горело, искрили оплавленные волноводы, било факелом синее пламя из пережженной газовой трубы. Багровела, остывая, канава в метр глубиной – след, оставленный на земле мазерным лучом.

Лещинский побрел в сторону города.

Необходимо выяснить, что стало с Колонией. Может, кто-то уцелел? Может, кому-то нужна помощь?

От пыли и дыма хотелось кашлять. Сейчас бы пригодилась противопылевая маска, которую он потерял, удирая от ящеров. И совсем не думалось о том, что с собой у него – пустая фляга и ни крошки еды. А до Колонии – идти и идти через охваченные пожарами и перепаханные мазерами кварталы.

Задрожала земля, из-за серых клубов донесся низкий гул и ритмичный лязг. Через миг в дымной круговерти возникли светлые пятна фар. Бронеход на полном ходу вырвался из мглистой завесы и едва не затоптал Лещинского: тот чудом успел отпрыгнуть в сторону.

– Эй! – заорал вслед боевой машине гвардеец. – Стой! Стой, блин!

Бронеход перешел на шаг и развернулся.

Этой машине сильно досталось. Фонарь был разбит, половина брони отсутствовала, вместо левого пилона с орудийной подвеской – бахрома оборванных волноводов и разбитые гидравлические приводы. Баланс веса был нарушен, поэтому бронеход кренился и хромал.

– Браза! – раздался усиленный матюгальником знакомый голос.

– Гаррель? – у Лещинского отлегло от сердца. – Твою мать, Гаррель! Браза! Живой! – Он чуть было не кинулся обнимать шасси бронехода.

– Где абориген? – взволнованно спросил Гаррель.

– В башне! – взмахнул рукой Лещинский. – Он мертв. Я его убил. Это он все устроил… Браза, что там с Колонией?

Бронеход Гарреля развернулся. Из-под уцелевшего пилона вырвалась огненная стрела ракеты. Звякнул плексиглас Диспетчерской, и следом под куполом грянул взрыв. Горящие обломки посыпались на землю. Лещинский присел, обхватил голову руками.

– Ты с ума сошел?! – завопил он. – Абориген мертв! Зачем было палить?

Гаррель подвел бронеход к Лещинскому. От машины несло горячим железом, горелой изоляцией и мазутом. Лещинский с изумлением увидел, что сопло огнемета направлено в его сторону.

«Предатель. Изгой. Заслуживает смерти!» – стучали в голове мысли, точно молоток судьи, выносящего приговор.

– Я что-то делаю не так… – проговорил расстроенно Гаррель. – Смеющийся бог Шу-Арррель больше не улыбается мне…

– Браза, эта тварь обманула меня! – выпалил Лещинский уже сорванным голосом. – Абориген сказал, что ему нужно проверить орбиты станций, иначе они посыплются на город! Он сказал, что это его обязанность. Я ему поверил…

Бронеход шагнул вперед, Лещинскому пришлось попятиться.

– Это не должно было произойти, – продолжил отстраненным голосом Гаррель. – Я убил высокородного Нарреля, прежде чем остальные поняли, что хитники идут на переговоры. Я вовремя заметил нгена-шпиона, но он оказался живучим…

Лещинский развел руками.

– Что ты несешь, браза?..

– Я следовал за твоим бронеходом во время горячего торнадо, и я всадил тебе в корму гранату. Но ты не утонул в Канаве.

Лещинский обхватил руками голову, содрал бинты. Почувствовал, как из открывшейся раны стекает по щеке кровь. То, что говорил Гаррель, походило на бред. Арсианец сошел с ума, когда горячие торнадо обрушились на Колонию? Гаррель-Гаррель…

– Я направил бронеход на Космодром, когда увидел, что луч угодил точно в завод. Я понял, что это случилось не просто так. Но я не успел. Смеющийся бог не улыбнулся. Я облажался.

– Зачем тебе это все, браза? – Лещинский поднял взгляд на разбитый фонарь бронехода.

– Вселенную жрет раковая опухоль, – ответил Гаррель. – А я выжигаю больные клетки.

– Больная клетка – это я? – Лещинский окончательно запутался. Он пытался осознать мотивы Гарреля, но видел лишь цепочку убийств, подвешенную в воздухе.

– Нет, ты – мой друг, – ответил после недолгой паузы арсианец. – Я пытался предотвратить то, что произошло. И то, что может произойти в будущем.

– Погоди! – Лещинский выставил ладонь перед соплом огнемета, словно это могло его спасти. – Ты убил Нарреля, нгена и пытался убить меня, только чтобы Корсиканец не узнал об аборигене? Ты был в курсе, чем все закончится? Ты был в курсе, что Тарбак хочет уничтожить Колонию?

– Аборигену было наплевать на Колонию, – отозвался Гаррель. – Огонь орбитальных мазеров по населенным районам – лишь средство. Ему было нужно, чтобы больная клетка делилась. И она… Ты слышишь? – спросил он шепотом.

Лещинский размазал кровь по лицу. Завертел головой. Он ничего не видел, не слышал, не понимал. Реальность распадалась на вертлявые гранулы, в ушах стоял комариный писк, словно от контузии.

Подул ветер, и серые клубы на мгновение поредели. Там, за еще сильнее покосившейся Диспетчерской, среди битого стекла и горящих обломков, возвышалось влажно блестящее нечто.

Округлое, с червеобразными отростками в два ряда. Пульсирующее. Тщащееся закрепиться на бетоне то ли белесыми корнями, то ли щупальцами. Из разверстой пасти с похожими на лепестки челюстями доносятся хлюпающие звуки.

Оно всегда голодно. Оно способно лишь жрать и извергать съеденное.

Оно отвратительно, и кажется, что подобному нет места во Вселенной.

Ветер меняет направление и окатывает Лещинского волной удушливого смрада. Лещинский делает первый шаг навстречу повернутой в его сторону пасти.

– Гаррель! Стреляй! Стреляй, браза! – испуганно лепечет он, не сводя глаз со склизкого шара и беспокойных щупалец. Эта гадость – как живая черная дыра. Засасывает в себя, стоит оказаться в поле ее зрения или того чувства, что заменяет ей зрение. И лучше сгореть в напалмовой струе, чем быть поглощенным бездонным чревом.