Одержимость

Алекс натянула тренировочный костюм и тихо, чтобы не разбудить Фабиана, вышла в коридор. Радуясь возвращению сына, завязывала узелок на память: отменить назначенную на вечер встречу, чтобы они могли побыть вместе, может быть, сходить в кинотеатр, а потом в китайский ресторан. Сын вошел в прекрасный возраст – студент второго курса в Кембридже, начинает ясно понимать, как устроен мир, но еще полон энтузиазма юности. Он был ей хорошим собеседником, товарищем.

Она пробежала обычным маршрутом – по Фулхэм-роуд, вокруг Бромптонского кладбища, – потом забрала с крыльца газеты и молоко и вернулась в дом. Ее немного удивило, что Фабиан не разбросал, как обычно, повсюду в холле свою одежду, да и машины его она не заметила у входа, но, возможно, он припарковался на другой улице. Она поднялась в спальню, чтобы тихонько принять душ и одеться.

Прикинула, разбудить ли его перед уходом, но в конечном счете прошла в кухню и оставила там записку: «Дорогой, вернусь в семь. Если ты свободен, можем сходить в кино. Целую. Мама».

Потом посмотрела на часы и заторопилась.

Когда она добралась до парковки на Поланд-стрит, ее настроение ухудшилось. Она машинально кивнула сторожу, въезжая на пандус. Чувствовала: что-то не так, но не могла понять что, а потому обвиняла в своей мрачности Дэвида. Выражение лица Фабиана выбило ее из колеи: он словно скрывал от нее некую тайну. Было ощущение, словно существует заговор, о цели которого не осведомлена только она.

3

Секретарша положила на стол третью стопку пухлых конвертов. Алекс недоуменно посмотрела на нее:

– Джули, это все сегодняшнее?

Она взяла конверт, неуверенно посмотрела на него. «Миз Алекс Хайтауэр, Литературное агентство Хайтауэр» – было написано огромными, кривыми, словно пьяными, буквами.

– Надеюсь, он не переделал рукопись.

– Только что звонил Филип Мейн – спрашивал, расшифровали ли вы его послание. Возможно, он шутил, но я не очень уверена.

Алекс вспомнила проявленные негативы и усмехнулась.

– Я ему перезвоню, когда разберусь с почтой.

– То есть недели через две.

Алекс взяла канцелярский нож и принялась искать место, свободное от липкой ленты.

– Звонил некто Уолтер Флетчер, хотел узнать, прочли ли вы его рукопись.

– Мне это имя ничего не говорит.

– Он жаловался, что рукопись у вас уже почти неделю.

Алекс уставилась на полки рядом со столом, заваленные рукописями романов, пьес, сценариев фильмов.

– Уолтер Флетчер? А как название?

– «Развитие племенных танцев в Средние века».

– Вы шутите! – Алекс отпила кофе. – Вы ему сказали, что мы не работаем с такой тематикой?

– Я пыталась. Но он, кажется, абсолютно убежден, что его работа станет бестселлером.

Алекс разорвала конверт и вытащила бесформенный комок схваченных резинкой потрепанных бумаг толщиной в несколько дюймов.

– Это ваше. – Она передала бумаги секретарю.

Та поморщилась, приняв тяжелый пакет. Положила бумаги на стол, уставилась на первую страницу с ее почти нечитаемым шифром орфографических ошибок, вымарываний и подчеркиваний красным карандашом.

– Похоже, в его пишущей машинке не было ленты.

– Нужно во всем видеть хорошую сторону. По крайней мере, это не написано от руки.

Прогудел интерком, и Джули сняла трубку.

– Вас – Филип Мейн.

Алекс помедлила несколько секунд.

– О’кей. – Она нажала кнопку. – Ты спятил, – сказала она. – Совсем съехал с катушек.

Послышалось обычное шмыганье, за ним кашель, неизменно похожий на хрюканье, а за этим долгое шипение: он глубоко затягивался неизменной крепкой сигаретой «Кэпстен», которую то извлекал из усов, то снова заправлял в них желтыми от никотина пальцами – указательным и большим.

– Так ты поняла? – В его низком спокойном голосе слышалось мальчишеское возбуждение.

– Поняла? Что я должна была понять?

Шмыганье, кашель, шипение.

– Это абсолютно новая форма коммуникации, новый язык. Мы эволюционируем от диалога в бессистемную коммуникацию, мутировавшую в кинопленку. Больше никто не берет на себя труд говорить, это слишком банально. Мы делаем фильмы, фотографируем, распространяем все это. Диалог слишком императивен – если ты слушаешь диалог, то он не дает тебе возможности развивать мысли, но когда ты проявляешь чьи-то фотографии, они говорят с тобой… часть твоей души уходит в них.

Алекс посмотрела на свою секретаршу и постучала себя по виску.

– Значит, тридцать шесть фотографий гениталий какого-то животного содержали некое послание ко мне?

Хрюканье, шипение.

– Да.

– До меня они донесли одну мысль: этот фаллос слишком мал.

Джули захихикала.

– «Органы видов».

– «Органы видов»?

– Название. Я придумал название.

– Название чего?

– Новой книги. Мы напишем ее в соавторстве.

Хрюканье.

– Филип, у меня много работы. Пятница – самый тяжелый день.

– Давай позавтракаем вместе на той неделе.

– Я буду очень загружена.

– А как насчет обеда?

– Я думаю, лучше уж ланч.

– Ты мне не веришь. – В его голосе слышалась обида.

– Во вторник. Во вторник я смогу себе позволить короткий ланч.

– Я заеду за тобой в час. Устроит?

– Отлично. Договорились.

Алекс покачала головой и повесила трубку.

– Филип Мейн? – спросила Джули.

Алекс кивнула и улыбнулась:

– Он сумасшедший. Совершенно сумасшедший, но, возможно, он сейчас пишет блестящую книгу. Будет прибыльное дело, если только он ее закончит.

– Ее кто-нибудь будет в состоянии понять?

– Нет. Поэтому она получит несколько наград.

Интерком заверещал снова.

– Да? – сказала Алекс.

– Миссис Хайтауэр, тут пришел полицейский.

– Полицейский?

Первой ее реакцией было чувство вины. Может, у нее есть просроченный штраф за парковку? Или кто-то пожаловался на нее из-за опасного вождения? Нет, исключено.

– И что ему надо?

– Хочет поговорить с вами лично.

В голосе девушки из приемной слышалась настойчивость. Может быть, приход полицейского напугал и ее?

Алекс пожала плечами:

– Попроси его ко мне.

Сотрудник полиции вошел, держа в руке фуражку. Посмотрел в пол, на свои безукоризненно отполированные туфли, потом поднял голову и остановил взгляд чуть ниже края стола. Алекс была поражена молодостью гостя: она ожидала увидеть кого-нибудь пожилого, но полицейский был не старше ее сына.

У него был сплющенный нос боксера, но мягкие, добрые голубые глаза с застенчивым выражением.

– Миссис Хайтауэр? – вопросительно произнес он, обращаясь к обеим женщинам.

– Это я.

Он скосил взгляд на Джули, потом посмотрел на Алекс, убрал руки за спину, чуть качнулся в одну, в другую сторону.

– Не могли бы мы поговорить наедине?

– Ничего страшного, моя секретарша давно работает со мной.

Он посмотрел на Джули, потом снова на Алекс.

– Я думаю, нам лучше поговорить наедине.

Алекс кивнула Джули, и та вышла, закрыв за собой дверь.

– Миссис Хайтауэр… я констебль Харпер, лондонская полиция.

Он часто заморгал.

Алекс недоуменно смотрела на него; в его присутствии она чувствовала себя не в своей тарелке.

– У вас, насколько я знаю, есть сын – Фабиан?

– Да.

Ей вдруг стало зябко. Она уставилась мимо гостя на серые крыши, видневшиеся через горизонтальные планки жалюзи. Дождь хлестал по стеклу, оставляя следы, как после слизняка. Мысли заметались.

Полицейский расстегнул верхнюю пуговицу мундира, потом снова застегнул, уронил фуражку, нагнулся, поднял. Взял себя в руки.

– У него красный «фольксваген-гольф джи-ти-ай»?

Алекс кивнула. Что он натворил теперь? Из полиции уже приходили полтора года назад, когда кто-то пожаловался на Фабиана за опасную езду. Она тупо кивнула, когда полицейский зачитал ей регистрационный номер машины.

– Он путешествовал по Франции?

– Да. Катался на лыжах с друзьями… потом поехал в Бургундию… на вечеринку… день рождения дочери приятеля моего мужа.