Командующий фронтом

Тюрьма в Алексеевске двухэтажная, старая, но крепкая, сложенная из красного кирпича. Семеновцы и калмыковцы сгоняли в Алексеевск заподозренных в сочувствии к большевикам, пытали их, секли и угрожали расстрелом.

Ольгу Андреевну поместили в общую камеру на первом этаже. Никого из арестованных она не знала и ни с кем не собиралась заводить знакомства, хотя бы потому, чтобы к ней не приставали с расспросами о Лазо. Гуку она еще в вагоне рассказала, по просьбе Агеева, о детях. Он не стал расспрашивать, откуда она знает, а лишь крепко сжал ее руку повыше локтя в знак благодарности.

В камере он отвоевал для Ольги Андреевны местечко у окна и сам устроился рядом.

В первый же день ее вызвали на допрос. Молодой следователь по неопытности небрежно задавал вопросы и нехотя записывал.

— Подумайте сами, — говорила Ольга вкрадчивым голосом, — я одна на белом свете, голодаю, заболела туберкулезом и, чтобы спасти свою жизнь, отправилась пешком в тайгу к одной старушке-родственнице. Пришла, а она еще осенью умерла. Я обратно, а тут жандарм меня задержал. Он был пьян и даже не посчитался с тем, что я больная женщина. Это бесчеловечно…

— Вас задержали в тот момент, когда вы спорили с конторщиком Бородинского прииска? — спросил следователь.

— Да! Но жандарм был не менее пьян, чем конторщик, господин следователь. Вообразите себе морозный вечер… Ваша жена или сестра идет по улице и навстречу ей пьяный. Она пытается пройти мимо, но пьяный загораживает дорогу, продолжая кричать, что она, то есть ваша жена или сестра, исковеркала ему жизнь… И вдруг появляется жандарм. Пьяного он отпускает, а вашу жену арестовывает. За что? Скажите сами, за что? Кто я такая? Вольнослушательница Томского университета. Или теперь стыдно заниматься в высшем учебном заведении?

Ольга еще долго говорила и так утомила следователя, что тот не стал больше допрашивать и приказал увести ее обратно в камеру.

Ночью Гук спросил:

— Ну как, отпустят?

— Должны отпустить. Никаких улик нет, мне надо до Томска добираться, учиться.

— Родители далеко?

— Я сирота.

— Как бы и мои детишки не остались под открытым небом. Матери у них нет, а меня отсюда не выпустят. Боюсь, что в Макавеево переведут.

— А там что?

Гук тяжело вздохнул:

— Там не допрашивают, там то пальцы переломают, то глаз выколют, то раскаленным гвоздем пятки прижгут, пока богу душу не отдашь. Только один человек оттуда бежал, такие страсти рассказывал, что волосы дыбом становятся: будто сам Семенов проколол глаза четырем казакам за то, что они у Лазо помощниками были, а потом их спалили на раскаленных углях.

— Кто эти казаки? — дрожа спросила Ольга.

— Братья Балябины и их посельщики.

Ольга прикусила губу до крови.

На другой день ее снова вызвали к следователю, и тот, допросив, опять приказал увести в камеру. Возвратившись, она увидела Гука у решетки окна. Он ласково махал кому-то рукой. Ольга подошла и посмотрела через его плечо в окно. На улице стояла девочка. Гук пошарил в карманах, нашел какие-то деньги, завернул в тряпочку, открыл окно и выбросил ее на снег. Девочка подбежала к тому месту, где упала тряпочка, подняла ее, зажала в руке и ушла. Через час она вернулась, подкралась к окну и тихонько постучала. Гук открыл окно.

— Папаня, я купила тебе хлеба и колбасы.

— А где Николка и Васятка? У кого вы живете?

— Ты о нас не думай. Поешь, папаня!

Просунув руку между прутьями решетки, Гук схватил Леночку за ручонки и стал целовать их. Леночка, не выдержав, заплакала. Ольга, тоже просунув руку, погладила девочку по головке.

— Не плачь, доченька, — утешала она ее.

На третий день Ольгу по-обычному вызвали к следователю, снова допросили и увели в камеру. Так длилось две недели.

И все эти дни Леночка прибегала к окну. Заключенные собирали небольшие деньги, бросали их через решетку девочке, а та покупала для них когда сало, когда колбасу и хлеб.

На пятнадцатый день Ольгу освободили. Она вошла в камеру, взяла свой мешочек, попрощалась с Гуком и ушла. Но через три часа после ее ухода произошло такое, что заставило Гука с нетерпением ожидать дочку. Когда она прибежала, он открыл окно, бросил вместо денег записку и сказал:

— Найди тетю Олю, которая была здесь со мной. Сегодня ее выпустили на волю, ищи ее и отдай ей записку.

Леночка быстро убежала. Расторопная девочка первым делом направилась на станцию. Она шмыгала в толпе, заглядывала в лицо каждой женщине и не вызывала ни у кого подозрений, всем казалось, что девочка ищет потерявшуюся в толпе мать или бабушку. И вдруг Леночка заметила женщину, похожую на ту, что сидела в камере за решеткой. Она благоразумно не бросилась к ней, но, не теряя ее из виду, спокойно подошла и чуть слышно окликнула:

— Тетя Оля!

Ольга Андреевна вздрогнула. Узнав девочку, она улыбнулась ей.

— Тетя Оля, вам записка от папани.

Ольга прочитала:

«Немедленно уезжайте. Прибегал следователь в камеру, кричал, ругался. Кто-то донес ему, что вы из отряда Лазо».

— Леночка, — сказала она дрожащим голосом, — мне надо сейчас же уехать в Рухлово. Как это сделать?

Ольга Андреевна понимала, что девочка бессильна помочь, но она невольно обратилась к ней, ибо, кроме Леночки, она в Алексеевске никого не знала. Каждую минуту к ней могли подойти, арестовать и снова увести в тюрьму.

— Тетя Оля, — быстро сообразив, ответила Леночка, — идемте к машинистам, может, найдется какой-нибудь папин знакомый.

Леночка знала, где обычно собираются паровозные машинисты, ведь она выросла на станции, многих знала в лицо и даже по имени. Они нередко приходили к отцу в Совет на станции Ин и приносили ей и братишкам леденцы или пряники. Но в Алексеевске ей не повезло — на станции творилась такая суматоха, что ничего толком нельзя было узнать.

К платформе подошел состав из теплушек, облепленных людьми. Они сидели на крышах, буферах и ступеньках. Леночка бросилась вперед, увлекая за собой Ольгу Андреевну, а та, полностью доверившись не по годам рассудительной и деловой девочке, послушно поспешила за ней. Подбежав к паровозу, Леночка смело крикнула:

— Эй, машинист!

Возившийся у топки машинист выглянул в окошечко.

— Дядя Митя, — обрадованно закричала Леночка и тут же стала карабкаться по ступенькам паровоза, позабыв об Ольге Андреевне.

— Ты как попала сюда? — удивился машинист с закопченным лицом.

— Дядя Митя, папаню арестовали.

— Арестовали, — повторил машинист, — худо дело.

— Он здесь в тюрьме сидит… Мы с Васяткой и Николкой приехали ему помочь.

— Ну какая от вас помощь?

— Папаня из окна мне деньги бросает, а я на них хлеб покупаю и приношу ему.

— А ребят зачем притащила?

— Не на кого было оставить.

— Привела бы ко мне. Дорогу, что ли, забыла?

— Так я ведь не знала, что папаню взяли. Прихожу домой, смотрю — ребят нет, кинулась на станцию, а там говорят: «Отца твоего японцы повели». Побежала по путям, нашла Васятку с Николкой, их солдаты били… Потом на паровозе приехала. Куда вы сейчас, дядя Митя?

— В Рухлово. Езжай со мной!

— Нельзя папаню бросать. А к вам у меня дело, дядя Митя.

— Какое?

— Папаня просил отправить в Рухлово одну тетю. Я раньше эту тетю не знала, но папаня наказал помочь ей. Возьмите ее на паровоз… Возьмете, дядя Митя?

— А где твоя тетка?

Леночка обернулась и, увидев Ольгу Андреевну, показала на нее рукой.

— Вон она стоит.

— Ладно, дочка! Скажи ей, чтобы далеко не уходила. Как дам свисток, пусть бежит к паровозу, я ее подхвачу.

— Ну, я пойду, дядя Митя, — заторопилась Леночка.

— Постой, — сказал глухим голосом машинист и стал шарить в карманах, — на вот деньги, я твоему папане должен.

Леночка стыдливо взяла деньги и, зажав их в руке, стала спускаться с паровоза. Подбежав к Ольге Андреевне, она объяснила, что той надо сделать.