Страница 32 из 107
«Как будто все, — подумал Лазо, — ничего не позабыл».
В дверь постучались.
— Войдите!
В комнату вошел член ревкома Гаврилов. Он был невысокого роста, плечист, крепко сложен, русые волосы зачесаны назад, лицо гладко выбрито. Посмотрев на Лазо, он покачал головой:
— Ну и зарос ты, Сергей Георгиевич.
— Отращиваю бороду и усы.
— Не ко времени, — пошутил Гаврилов, — иностранных послов надо сейчас принимать.
— Сами заявились?
— Я, что ли, их привел?! В приемной сидят… С секретарями, переводчиками. Поговори с ними, узнай, чего хотят.
— Тяжелая миссия, товарищ Гаврилов. С кем хочешь поговорю, даже с белым генералом, а для этих господ нужен особый язык.
— Выручай, Сергей Георгиевич. Ты в институте разные науки проходил, военное училище кончал, а я, кроме церковноприходской школы, ничего не видел.
— Ладно, — согласился Лазо, — но только если не так скажу — пусть ревком не осудит. Я ведь не дипломат, а недоучившийся студент и бывший прапорщик.
— Кто же тебя осудит? Подумаешь, иностранные послы!
— Какие они там послы?! — возразил Лазо. — Всего-навсего консулы. А вообще ты прав — надо с ними поговорить. Зови их, товарищ Гаврилов, и сам садись рядом со мной.
Надменно и чопорно в кабинет вошли двенадцать человек. Лазо поднялся и слегка поклонился.
— Садитесь, господа! — предложил Гаврилов и широким жестом показал на стулья.
— Quel porc-épic![3] — донеслись до Лазо слова, сказанные своему соседу одним из консулов в черном сюртуке и в белом стоячем воротнике.
Лазо чуть заметно усмехнулся и посмотрел на лысого, с нафабренными усами француза лет шестидесяти.
— Господин переводчик, — предложил Гаврилов, — сообщите коменданту города, кто присутствует.
Переводчик бесстрастным голосом стал называть фамилии:
— Консул Соединенного королевства сэр… Консул Французской республики… Консул Соединенных Штатов Америки… Консул Японии… Советник Соединенного королевства господин…
Переводчик долго и нудно перечислял фамилии. При этом каждый, продолжая сидеть, слегка кивал головой при оглашении его фамилии.
Лазо, обведя всех пытливым взглядом, остановился на французском консуле и произнес, грассируя:
— Bonjour, messieurs![4]
Консул, услышав французскую речь, смущенно опустил глаза.
— Если вы не возражаете, господа, — продолжал Лазо, — то мы будем беседовать по-французски. Я и мой коллега, — Лазо склонил голову перед Гавриловым, — в переводчике не нуждаемся.
Гаврилов досадовал, что не понимает чужого языка, но он с нескрываемым восхищением смотрел на Лазо, который свободно изъяснялся с консулами, и, судя по их лицам, выражавшим то сожаление и настороженность, то видимое удовольствие и благосклонность, безошибочно пришел к выводу, что им придется принять условия ревкома. Внимание консулов было приковано к большим властным глазам Лазо.
— Господин комендант, — скрипучим голосом произнес английский консул на ломаном французском языке, отчего его сосед, француз, скривился, словно выпил горькой настойки, — мы требуем от новой власти письменной гарантии неприкосновенности нашей жизни и нашего имущества.
— Власть наша действительно новая, господин консул, — ответил Лазо, — но народ ее называет советской властью, и я прошу присутствующих в дальнейших переговорах так ее и именовать. — После короткой паузы он продолжал: — Перейду к существу ваших требований. Почему вообще возникли требования? Какие основания у господина консула Соединенного королевства опасаться за свою жизнь и за свое имущество?
— Значит, господин комендант, — заключил консул, — вы нам дадите письменную гарантию?
— Я этого не говорил, — твердо ответил Лазо. — Неприкосновенность гарантируется всем послам и консулам, но дополнительных письменных гарантий, которых вы требуете от революционного комитета, Советское государство и представители на местах не дают, равно как и ваши государства не дают таких особых письменных гарантий нашим послам и консулам.
— Ну что же, господин комендант, мы согласны с такой формулировкой. У нас больше требований нет.
— Зато они есть у нас, — заявил Лазо.
Консулы смущенно переглянулись.
— Ты насчет офицеров не забудь, — шепнул Гаврилов Лазо.
— Представитель революционного комитета требует от вас, господа консулы, не вмешиваться в наши внутренние дела.
— Это вполне законно, — заметил француз.
— Не сомневаюсь, что законно, — сказал Лазо, — но вы нарушаете этот закон. В английском, американском, французском и японском консульствах укрылись главари контрреволюционного мятежа. Полковник Никитин у вас, господин французский консул… Полковник Иванов у вас, господин японский консул. Кто же дал вам право нарушать законы страны, в которой вы находитесь?
Слова Лазо вызвали замешательство. Консулы слушали, не зная, как оправдаться, но и молчать было неудобно. Тогда поднялся японский консул и заговорил на ломаном русском языке:
— Каспадина коменданта, я желает просить помирофание для поркофник Ифаноф.
Лазо строго, но вежливо ответил:
— Сначала я переведу ваши слова на французский язык, чтобы все коллеги их поняли.
Кончив переводить, Лазо встал:
— А теперь я отвечу вам и вашим коллегам. Революционный комитет требует, чтобы в течение двадцати четырех часов все белогвардейские офицеры были выданы представителю коменданта, который явится с соответствующим мандатом за моей подписью. Мандат будет написан на двух языках: русском и французском. Невыполнение нашего требования будет расценено как вмешательство во внутренние дела страны со всеми вытекающими отсюда последствиями. — Лазо помолчал и добавил: — Других требований у нас пока нет.
Консулы поднялись со своих мест. Гаврилов, не поняв, о чем говорил Лазо, шепнул:
— Может, рано отпускаешь? Насчет полковников надо бы поговорить.
— Договорился, — так же тихо ответил Лазо и вышел из-за стола.
Один за другим подходили консулы, прощаясь с Лазо и Гавриловым. Пожимая руку французу, Лазо не без едкости сказал:
— Comme vous voyez, nous nous sommes passés d’interprète[5].
— Вы блестяще владеете французским языком, господин комендант, — расшаркиваясь, ответил консул, — прямо как природный парижанин.
Вечером в комендатуру пришел пожилой, высокий, гладко выбритый человек в хорошо сшитой генеральской шинели.
— Проводите меня к коменданту! Я — бывший генерал Таубе.
Лазо тотчас принял его и предложил кресло.
— Чем могу быть полезен?
— Этот вопрос я собирался задать вам, молодой человек. Меня направила сюда Центросибирь на одну из командных должностей. Безоговорочно приму любое ваше предложение, ибо твердо решил служить трудящейся России. Вот мои документы!
— Очень рад, товарищ Таубе. Хочу предложить вам должность начальника штаба гарнизона.
— Осмелюсь спросить, кто начальник гарнизона?
— Я, — застенчиво ответил Лазо.
Таубе встал и, взяв руки по швам, произнес:
— Разрешите приступить к работе?
— Что вы, товарищ Таубе, сначала побеседуем, поужинаем, а потом уж о делах.
До глубокой ночи бывший генерал и бывший прапорщик вели дружескую беседу.
— Осмелюсь спросить, Александр Александрович, что привело вас, бывшего барона, генерал-лейтенанта, к большевикам?
Таубе с искренностью, свойственной людям пожилого возраста, повидавшего на своем веку хорошее и плохое, ответил:
— Предки мои действительно принадлежали к старинному дворянскому роду. Я закончил кадетский корпус, затем Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию генерального штаба. Служил на строевых и штабных должностях в царской армии, участвовал в русско-японской войне. Насмотрелся всего, и многое мне не по душе. В этой войне я перессорился со всеми генералами из штаба фронта и ушел из действующей армии.
3
Какой дикобраз! (франц.)
4
Здравствуйте, господа! (франц.)
5
Как видите, мы обошлись без переводчика (франц.).