Командующий фронтом

…Ночь. На столе слабо мерцает керосиновая лампа. На полу спят вповалку бойцы. Склонив голову набок, спит в кресле Лазо — сон одолел и его.

Утром — наступление.

За ночь выпал глубокий снег. Проваливаясь по самые колени, связной добрался до штаба и доложил Лазо:

— Поезда застряли в пути.

Рассчитывать на помощь уже нечего было. Тогда Лазо решил начать ложное наступление у здания Русско-азиатского банка и привлечь к этому участку внимание противника, а главный удар нанести у дома Географического общества и прорваться к осажденным.

Отряд Селезнева первым открыл огонь. Красногвардейцы, зарывшись в снег, изредка постреливали. Им ответили: сначала застрекотал один неприятельский пулемет, потом второй.

— Вперед! — скомандовал Селезнев и, бросив гранату, свалился в сугроб. Пуля сразила командира, попав ему прямо в сердце. Растерявшиеся дружинники начали беспорядочную стрельбу.

Лазо выжидал, когда на участке Селезнева разгорится бой. Прибежавший связной доложил, что их постигла неудача, но о гибели Селезнева почему-то умолчал. Чтобы спасти положение, Лазо тут же крикнул: «Вперед!» — и связные передали его приказание. Ни ожесточенный огонь юнкеров, ни глубокий снег, мешавший бежать, не могли остановить Лазо. Преодолевая усталость, он перебегал с одного тротуара на другой, подбадривал бойцов, и повсюду слышался его призыв:

— Ни шагу назад! Только вперед!

Осажденные в Белом доме, отодвинув от окон столы, напряженно следили за боем, но принять участие в нем не могли — ни у кого не было патронов.

Неожиданно цепь юнкеров разорвалась. Осажденные, обрадовавшись, бросились через улицу навстречу красногвардейцам, подбирая по дороге брошенные неприятелем винтовки. В это время из-за угла показались казаки. Работникам Центросибири грозила гибель, но их спас Лазо — он бросил гранату в сторону казаков. Граната ударилась о стену каменного дома и разорвалась. Полетели осколки, сразив несколько казаков. Лазо, выбежав вперед, бросил вторую гранату, но не успел отбежать к своим и очутился среди набежавших со всех сторон юнкеров. Его схватили, обезоружили и отвели в штаб.

Вечером из Канска прибыл отряд, потом пришли в город шахтеры из Черемхова. Всех их направили на селезневский участок. Назавтра стало известно, что вторая партия красноярских красногвардейцев, покинув застрявший в снегу поезд, пешком добралась до Иркутска. Вместе с этой партией возвратился Степан Безуглов.

Ночью ревкому сообщили, что юнкера захватили Лазо и ему угрожает смерть. Весть эта дошла до дружин. Повсюду находились желающие пробраться к белым и спасти своего командира.

— Я с закрытыми глазами по городу пройду, — сказал какой-то парень в коротком ватнике, дежуривший в штабе. — Пустили бы меня на ту сторону.

— Пустое говоришь, Аким, — ответил ему другой. — Надо всем отрядом навалиться на беляков.

— Жаль мне его. Хороший человек! — сокрушался Аким. — Поцарапало меня пулей, я чего-то скривился, а Лазо уже спрашивает: «Ранили, браток?» — «Нет», — отвечаю и прячу руку, ведь на ней кровь. А он свое: «Гляди, говорит, если ранили — не стыдись, скажи». Вот заботливый командир!

— Паря, — неожиданно раздался голос незнакомого человека. — Ты по ком убиваешься?

Перед Акимом стоял Безуглов в кубанке.

— Ты как попал к нам?

— Я при Лазо, можно сказать, помощником состою. Вернулся из Красноярска и не могу найти его.

— Разве не знаешь, что юнкера захватили Лазо?

— Лазо, говоришь? — испуганно переспросил казак, но, взяв себя тут же в руки, добавил: — Так я себя не пожалею, а его спасу. Ты дружку говорил, что знаешь город.

— Каждый уголок. Казак задумался.

— Подскажи, где погоны раздобыть, — неожиданно сказал он.

— Зачем?

— А сам не соображаешь?

Аким улыбнулся:

— Понял, казак, ей-богу, понял. В садике убитые юнкера и казаки, похоронить еще не успели, с них и снимем погоны.

Ночью казак и Аким, перескочив через забор, очутились в каком-то саду. Оголенные деревья стояли в белоснежном уборе.

— Это сад директора банка, — шепнул Аким Безуглову, — каждое воскресенье он в купеческом собрании в карты играет.

— Черт с ним! Давай веди!

— Еще через один забор перемахнем, а там школа прапорщиков. Туда юнкера арестованных свозят.

— Значит, туда и подадимся, только ты меня слушай, в разговоры не суйся.

Из школьных окон, занавешенных одеялами, пробивались тоненькие струйки света. У входа стояли часовые и тихо разговаривали.

Безуглов и Аким, затаив дыхание, прислушались.

— Зябко? — спросил один из часовых.

— Вроде потеплело, — ответил другой.

— Когда смена придет?

— Караульный отоспится, вспомнит.

— Неужто нас красные одолеют?

— Они без главного затихли… Тут в подвале, говорят, на допросе не признался.

— Из капитанов, сказывают.

— Какой там капитан?! Самозванец!

— Теперь все самозванцы…

Безуглов толкнул Акима в бок:

— Про Лазо толкуют.

Аким покачал головой.

— Идем! — сказал Степан. — Ты будешь вроде как арестованный. И винтовку свою мне отдай!

Аким послушно отдал.

— Кто идет? — спросил часовой у школы.

— Свои! — ответил Безуглов. — Веду арестованного.

Они подошли к зданию школы.

— Мерзнете, солдатики?

Часовые не ответили.

— Где тут подвал? Приказано этого мазурика посадить.

— Внизу, налево.

— Ну иди, чертова душа! — сердито приказал Безуглов и ударил Акима в плечо. — Там из тебя красную дурь выбьют!

Аким притворно заскулил.

— Не рассуждай, а то двину в зубы.

В полуосвещенном коридоре у дверей сидел на табурете солдат.

— Тут красный командёр сидит? — спросил казак, подойдя к солдату.

— Тут!

— Принимай еще одного командёра! Штабс-капитан приказал, завтра в расход пустим.

Солдат открыл дверь. Аким, волнуясь, переступил порог, а Безуглов, как ни в чем не бывало, повернулся и направился к выходу. Протянув часовым по папироске, попрощался:

— Счастливо оставаться, землячки!

Пройдя шагов двести, Безуглов остановился и прислушался — тишина. Тогда он возвратился. Услышав голоса часовых, он свернул в сторону и, обойдя школу со двора, притаился. Теперь Степан следил за двумя окнами, погруженными в землю и запорошенными снегом. «А вдруг я зря засадил парня? — думал он. — Загубят его юнкера. Вспомнит он меня перед смертью худым словом».

Прошло не то десять, не то пятнадцать томительных минут, но казаку они показались вечностью. И он снова подумал: «Нет, не погибнет парень. Сам взорвусь, а его спасу».

В одном из подвальных окон зажегся тусклый огонек. Вот он разгорелся и тут же погас. Это был условный сигнал. Безуглов успел холодной, почти одеревеневшей от мороза рукой зажать самому себе рот — иначе он крикнул бы от нахлынувшей радости. Достав из кармана две гранаты, он размахнулся и бросил их одну за другой в здание. В ночной тишине раздались два гулких взрыва. Не теряя времени, Степан подскочил к окну, где с минуту назад вспыхнул огонек, и сильным ударом сапога высадил раму.

— Аким! — крикнул он. — Я здесь!

— Тяни! — раздалось из подвала.

Упершись плечом в стену, Безуглов протянул руку и в темноте ухватился за полу шинели.

— Лазо, ты? — спросил Степан.

— Безуглов?

— Я, товарищ Лазо! Бежим!

И все трое скрылись в темноте ночи.

Ветер, разрывая тучи, гнал их за Ангару. В синие просветы выглянуло солнце. Свежий снег засверкал искристой чешуей, побелевшие деревья опустили ветви.

В комнате, в которой происходило совещание, снова собрались командиры дружин. Мягко ступая в валенках, просушенных заботливым Безугловым, вошел Лазо. Небритое лицо старило его, но в глазах светились задорные огоньки. Пробежав взглядом по рядам, он спросил:

— Почему не явился Селезнев?

— Убит, — ответил кто-то.

Наступило тягостное молчание.