Командующий фронтом

На Шлиссельбургском проспекте, недалеко от заводских ворот, группа рабочих вела между собой беседу. Сергею приглянулся рабочий в порыжевшем от времени пиджаке и в таких же штанах, заправленных в голенища старых, давно не чищенных сапог. Из-под черного картуза с потускневшим козырьком выглядывала прядь русых волос.

Подойдя к нему, Сергей смущенно спросил:

— Обуховские?

— А то какие же?!

— Хотел поговорить с вами.

— Говори! — сказал рабочий.

— Мне бы с глазу на глаз.

— Ладно, пойдем в сторону.

Сергей мялся, не зная, с чего начать, но, встретившись с приветливым взором рабочего, приободрился.

— Я студент, — сказал он. — У вас бывает здесь Дмитрий Клещев?

— Кто он такой?

— Такой же студент, как и я, только постарше меня.

— Не знаю такого.

Сергей сразу приуныл.

— Деньги, что ли, занял и не отдает? — спросил шутливо обуховец.

— Что вы, милый человек, в деньгах ли счастье? Клещев — мой друг и учитель, он давно собирался свести меня на этот завод, но только пришлось ему недавно скрыться, и с тех пор его след затерялся.

— Правду говоришь?

— Обидный вопрос.

— А ты не обижайся. Как тебя зовут?

— Сергей Лазо, проживаю я на Подьяческой, шестнадцать. Заходите ко мне!

— А меня Никанор Жарков. Уж лучше ты ко мне заходи.

Они простились, и Сергею стало тепло на сердце, словно он уже разыскал Кодряну.

Медленно угасал июльский день. С Невы тянуло прохладой.

Сергей шел мимо заборов, за которыми лежали пыльные пустыри — бедно выглядела Охтенская сторона. Он направлялся к Жаркову, жившему за Обуховским заводом, почти у деревни Мурзинка. Будь это осенью, когда над столицей висит непроглядный туман и весь день моросит дождь, не так просто было бы добраться до жилья Никанора Алексеевича. На Охте легко в такую пору увязнуть в болоте по самое колено. А сейчас, летом, пересохшая грязь искрошилась, и при малейшем ветре тучи пыли неслись над пустырями.

Дом, в котором жил Жарков, стоял посредине переулка. Грязный двор с трех сторон окружали каменные флигели с галерейками, по которым можно было пробраться в любую из квартир. Желтая краска давно поблекла от дождей и пыли, флигели выглядели грязно-серыми. На стенах отчетливо проступали пятна сырости, а там, где облупилась штукатурка, видны были бурые кирпичи.

Перепрыгнув через ров, Сергей вошел в глубь двора и с трудом разыскал квартиру Жаркова.

Никанор, стоя на коленях, мастерил на продажу лохань. У окна сидела женщина с гладко зачесанными назад волосами и в ситцевой кофточке. При виде незнакомого человека женщина настороженно посмотрела на Никанора, но его приветливые слова, обращенные к Сергею, успокоили ее.

— Нашел ты меня…

— Как видите.

— Садись, пожалуйста, к окну! А ты, Анфиса, уступи место гостю, — обратился Жарков к жене, — мы с ним побеседуем.

— Наверно, такой же, как Тихон, — сердито сказала она. — Учат они тебя дурости, а я с детьми голодаю. И чем они тебя приворожили? Тьфу!

— Постыдилась бы при человеке, укоризненно заметил Никанор, качая головой, — может, он сам голодный.

Сергею стало неловко. Только сейчас он понял, что и до забастовки Жаркову с семьей трудно жилось. Анфиса вышла на улицу.

— Ты не обращай внимания, — успокоил Никанор Сергея, — она смирная и добрая, но сейчас нужда… Сам знаешь…

Никанор не договорил и провел ребром ладони под подбородком.

Сергей сел на табуретку и долго мялся, пока наконец решил сказать то, о чем думал.

— Да, тяжело сейчас рабочим. У многих семьи… Хочу предложить студентам собрать денег и отдать их вам.

— Благородное дело, ничего не скажешь.

— Вот я и решил посоветоваться с вами. Если согласны, завтра же начну собирать.

Когда Сергей, поговорив обо всем, собрался уходить, Никанор, отыскивая свой картуз, сказал:

— Погоди, пойду проводить.

— Не надо, — возразил Сергей, — сам дорогу нашел, сам и уйду.

Он простился и вышел на улицу. За воротами стояла Анфиса, невеселые ее глаза были устремлены на пустыри.

— До свидания, — сказал он, обернувшись к ней.

— До свидания, — ответила Анфиса. — Не взыщите, что так встретила.

Сергей быстро вынул из кармана заранее приготовленную десятку и сунул ее в руку Анфисы.

— Это зачем? Не надо, — смутилась она.

— Я прошу вас. Это от студентов — бастующим.

— Спасибо! — прошептали ее губы.

Сергей не знал, что ответить, и поспешил уйти, но если бы он оглянулся, то увидел бы на глазах у Анфисы слезы.

…За окном вечер. Сергей сидит за столом и читает французскую книгу. На парадном позвонили. По прихожей мелкими шажками прошла хозяйка. До Сергея донесся мужской голос, потом в дверь постучала Татьяна Сергеевна и взволнованно произнесла:

— Сергей Георгиевич, к вам.

Сергей поднялся со стула и направился к двери. Он почему-то решил, что пришел Далматов или другой непрошеный жандармский офицер и снова предстоит неприятная беседа.

— Войдите! — крикнул он на ходу и толкнул дверь.

На пороге стоял подпоручик с черной курчавой бородкой. Сергей чуть не вскрикнул от изумления, но подпоручик, украдкой от хозяйки, приложил палец к губам и спросил:

— Вы Сергей Георгиевич Лазо?

— Да! Прошу ко мне!

Звеня шпорами, подпоручик переступил порог и плотно закрыл за собой дверь. Убедившись в том, что Татьяна Сергеевна покинула прихожую и ушла к себе, он улыбнулся. Сергей порывисто обнял нежданного гостя.

— Федя, родной!

— Тсс! — предупредил подпоручик. — Не Федя и не Митя, а Виталий Витальевич Щеглов, подпоручик семнадцатого Архангелогородского полка.

— Это правда?

— Не все ли равно? Важно, что меня теперь и сам Далматов не узнает.

— Где ты пропадал столько времени? — спросил Сергей. — Жандармы обыскали двор, но не нашли тебя.

— Двор-то проходной. Я скрылся, а через два дня уехал в Иваново и работал там по заданию партии. А тебя тогда задержали?

— Даже допрашивали, угрожали, пытались разузнать о тебе. Далматов знает тебя как Кодряну, а не как Клещева.

— Не выдала? — Кодряну показал в сторону столовой, где находилась хозяйка дома.

— Нет! Благородная старушка уверяла шпика, что у меня никто не бывает.

— Что ты успел за это время? — поинтересовался Кодряну.

— Ничего!

— Жаль, что я не успел познакомить тебя с одним студентом твоего же института, он бы заставил тебя как следует поработать…

— Кто это?

— Высокий такой, в пенсне, маленькие усики, глаза карие…

— Уж не Всеволод ли Сибирцев с четвертого курса?

— Угадал!

Сергей сделал удивленное лицо.

— Я Сибирцева много раз встречал, но он какой-то замкнутый. Быть может, мне к нему завтра пойти?

— Думаю, что не застанешь его, он в Сибирь собирался. Много читаешь? — Не дожидаясь ответа, Кодряну подошел к полке, висевшей на стене, и стал просматривать книги. Среди учебников и книг по военным вопросам, которыми Сергей интересовался в последнее время, все еще красовались тимирязевские лекции.

— Хранишь как память или продолжаешь изучать? — спросил он.

— Лекции безусловно интересные, — ответил Сергей, — но в свое время я, увлекаясь ими, сделал много ошибок.

— Вот как, Сережа! Самобичевание! Очень хорошо признавать свои ошибки. В чем же они заключались?

— Я механически переносил дарвиновскую формулу борьбы за существование на человеческое общество. Законы же развития общества нельзя отождествлять с законами природы. Разве гнет капиталистов над рабочими или подавление забастовок можно объяснить дарвиновской борьбой за существование?

— Как же ты дошел до этой мысли?

— Маркс помог. Я прочитал его письмо, в котором он раскритиковал книгу Ланге «О рабочем вопросе».

Друзья просидели до полуночи, делясь воспоминаниями.

— Оставайся у меня, — предложил Сергей.

— Нельзя! Я в гостинице.

— Завтра придешь?