Страница 14 из 36
К 1913 г. Сталин уже недолюбливал партийных теоретиков, соперников, которых он будет истреблять. В 1904 г. он встретил Каменева, в 1906-м – Рыкова, в 1912-м – Троцкого и Зиновьева, в 1913-м – Бухарина. Через двадцать лет они дорого поплатятся за то, что так высокомерно смотрели на Кобу.
Троцкому Сталин не понравился с первого взгляда: «Дверь внезапно распахнулась, без предупредительного стука на пороге появилась незнакомая мне фигура невысокого роста со смуглым отливом лица, на котором ясно видны были следы оспы». Коба, не поздоровавшись, налил себя чаю и молча вышел. Бухарин, который каждый день посещал ту квартиру в Вене, где жил Коба, испытывал к нему сложную смесь чувств – восхищение, привязанность, страх, доходящий до ужаса. Судя по письму (перлюстрированному охранкой) к некоей подруге, в буржуазной роскоши Вены Коба чувствовал себя не в своей тарелке. Несмотря на одобрение Ленина, русские интеллигенты в ссылке раздражали его. «Не с кем по душам поболтать». Встреча с тремя ближайшими соратниками Ленина – с Троцким, Зиновьевым и Бухариным – ударила по его самолюбию, и эту обиду он лелеял двадцать с лишним лет, пока не убил всех троих.
1913 г., год трехсотлетия династии Романовых, принес Кобе только позор и уныние. Для него наступил четырехлетний период безнадежного безделья. Все началось с того, что жандармский начальник Владимир Джунковский разоблачил Малиновского как агента охранки. Джунковский поступил так, может быть, не столько из высоких соображений (он, надо сказать, отказывался принимать доносы от учителей, священников или других непрофессионалов), сколько для нанесения точечного удара по левым депутатам, с тем чтобы их полностью деморализовать. Ленину трудно было поверить в предательство. Теперь большевики, казалось, превратились в нелепую горсточку обманутых интеллигентов, а их ЦК – в труппу марионеток в жандармском балагане. Хуже того, почти всех активистов-большевиков в России полиция сразу арестовала. Вообще же романовское торжество, экономический бум и новые либеральные законы приглушили недовольство пролетариата, что положило конец популярности большевиков.
Наконец, по мере того как Европа незаметно для себя приближалась к мировой войне, и в Германии, и в России социал-демократы становились партией уже не интернационалистов, а патриотов. Для них родина стала важнее, чем социализм. Революция была отложена на неопределенное время.
Еще до разоблачения Коба намекал Ленину, что Малиновский вставлял палки в колеса. В письме к заграничным большевикам Коба жаловался на «вакханалию» арестов. А в феврале вслед за Яковом Свердловым (первым главой будущего Советского государства) он был и сам арестован. Теперь его упекли на четыре года в самую глушь Сибири, в Туруханск, находящийся на пересечении Енисея и полярного круга. Оттуда Кобу отправили еще дальше, в маленькое поселение Мироедиха.
Партия предлагала Кобе деньги для побега, но отчаявшийся революционер даже не думал бежать. Правда, в то же время он начал подписываться «К. [Коба] Сталин» и вести себя соответственно новому псевдониму (22). В Мироедихе его возненавидели. До него там жил ссыльный Иосиф Дубровинский, который утонул в Енисее. Сталин вопреки революционному этикету присвоил себе библиотеку Дубровинского. Его перевели на 150 километров южнее, в деревню Костино, а потом на север в поселок Монастырское. Он скучал и тосковал больше, чем когда-либо в своей жизни. Он писал Зиновьеву, умоляя его прислать книги. Как ни странно, он писал и Малиновскому, как будто ничего не произошло, просил шестьдесят рублей, жалуясь на безденежье, на зловещий кашель и на то, что в Монастырском нет хлеба, мяса, керосина; единственной дармовой едой была енисейская рыба. В конце сентября, когда уже стало холодно, Сталин переехал в новое место неподалеку и жил там в одной избе со Свердловым. Туда наконец прислали деньги, но они предназначались для побега Свердлова. Жандармы перехватили письмо и вычли эту сумму из скудного содержания Свердлова и Сталина. Вскоре оба были сосланы еще дальше на север, в Курейку (там жило 67 человек в девяти домах). Оттуда Сталин снова умолял Малиновского выслать деньги.
Свердлову со Сталиным жить было солоно. Он писал жене: «Со своим товарищем мы не сошлись “характером” и почти не видимся, не ходим друг к другу… Товарищ, с которым мы были там, оказался в личном отношении таким, что мы не разговаривали и не виделись…» Тем историкам, которым внезапная смерть
Свердлова в 1919 г. кажется подозрительной, эти письма кое о чем говорят. Дело в том, что к Пасхе 1914 г. Сталин переселился в дом Перепрыгиных, где жило семь сирот. И надзиравшего за ссыльными жандарма Лалетина, и революционера Свердлова шокировало его дальнейшее поведение: он соблазнил тринадцатилетнюю Лидию Перепрыгину. У большевиков были либеральные стандарты морали, но сожительство с девочкой навевало ассоциации с крепостничеством, с помещичьими нравами. Лалетин захватил Кобу с поличным, и ему пришлось отбиваться саблей от взбешенного любовника. Дело пошло на лад, когда Сталин обещал жениться на Перепрыгиной по достижении ею совершеннолетия. По настоянию Сталина туруханский полицмейстер Иван Кибиров (осетин по происхождению) заменил Лалетина более уступчивым жандармом, Мерзляковым (23). Лидия все-таки забеременела дважды: первый ребенок умер, а второй, Александр, родился в 1917 г. Скрывая или, может быть, вовсе не зная фамилию отца, он дослужился до звания майора Красной армии (24).
Сожительство с несовершеннолетней доставило Сталину мало радости. Он много читал, учил языки. Писем почти не писал – разве что Зиновьеву, заказывая английские газеты, или Аллилуевым, надписывая открытки с приятным ландшафтом. Весной 1915 г. он поехал за двести километров вверх по еще не вскрывшейся реке в Монастырское, куда перевезли его друга, Сурена Спандаряна, страдавшего туберкулезом. С открытием водного пути в Монастырском появились еще пятеро ссыльных депутатов-большевиков, среди них знакомый Сталина по Тифлису Лев Каменев. Сталин мало участвовал в их дискуссиях, хотя было что обсудить, так как катастрофические поражения российской армии в Первой мировой войне вновь зажгли надежду в сердцах революционеров. Про этих разобщенных радикалов, из-за войны оторванных от своих вождей, которые прятались в Швейцарии, Коба писал: «[Они] немножечко похожи на мокрых куриц. Ну и “орлы”!» (25)
Компания скоро распалась: экс-депутатам и Каменеву разрешили поехать на юг в город Енисейск. Остальные ссыльные потеряли свою солидарность и начали обвинять друг друга в разных проступках: Свердлов обучал жандарма немецкому языку, Спандарян помог ограбить местный склад сахара. В результате Сталин проголосовал за бойкотирование Свердлова. После случившейся потасовки у Спандаряна началось сильное кровотечение, и через месяц он умер – как раз тогда, когда ему вышло помилование по состоянию здоровья. В последние месяцы ссылки Сталина почти никто не видел; вероятно, он сбежал сначала в Курейку, откуда его выпроводили, как только Лидия Перепрыгина снова забеременела, а потом в Енисейск.
К осени 1916 г. российская армия понесла такие большие потери на фронте, что власти начали призывать и административно-ссыльных. Даже тридцатисемилетнего Иосифа Джугашвили, невзирая на его физические дефекты, вызвали на призывной пункт в Красноярске. Впрочем, в феврале 1917 г. его признали негодным к военной службе. К тому времени самодержавный режим уже обваливался; политических ссыльных фактически никто уже не охранял и не задерживал. По Транссибу Сталин с Каменевым добрались до Ачинска. 2 марта 1917 г. Николай II отрекся от престола, Временное правительство пришло к власти в Петрограде, и старый режим пошел на слом. Министров арестовали, ссыльных и заключенных освободили. На собрании ссыльных в Ачинске Каменев послал телеграмму благодарности великому князю Михаилу за то, что тот вслед за старшим братом отрекся от престола: эту глупость Сталин никогда не давал Каменеву забыть.
12 марта Сталин, Каменев и другие бывшие ссыльные приехали в Петроград и начали конспиративную работу, подготавливая возвращение Ленина и захват власти. Первым делом они взяли в свои руки газету «Правда»; статьи набирали сами. Товарищи прощали Кобе грубость, суровость, несговорчивость в интересах предстоящей борьбы.