В её глазах

И вдруг я понимаю: я была для него тренировочной женой. Мы с Адамом были для него тренировочной семьей. Когда полотно его жизни будет соткано, мы останемся всего лишь пробными рядами в самом начале. Мы не войдем в основной узор.

Это странная и грустная мысль, а я не люблю странные и грустные мысли. Поэтому наливаю себе еще вина и принимаюсь строить планы, чем займу эти четыре недели. Можно было бы выбраться куда-нибудь на выходные. Или начать бегать. Сбросить наконец лишние несколько килограммов, прилипшие к моему животу и бедрам. Вернуть в гардероб туфли на высоком каблуке. Начать новую жизнь. Для одного месяца перечень внушительный, но я готова попробовать. Во всяком случае, пока эту готовность подпитывают полбутылки «Совиньон блан», плещущиеся у меня в желудке. Пока не передумала, я хватаю телефон и пишу Иэну сообщение, что не возражаю против поездки. Пускай Адам едет. Почти сразу начинаю об этом жалеть, но, по правде говоря, выбора у меня все равно нет. Адам обидится на меня, если я не отпущу его, и я не могу мешать ему быть и частью той семьи тоже. Пытаясь удержать его в своем единоличном распоряжении, я лишь оттолкну его от себя. В подпитии я чувствую себя сильнее. Сейчас все это кажется хорошей идеей.

Некоторое время спустя я просыпаюсь у постели Адама. Мир вокруг меня мало-помалу обретает очертания под аккомпанемент моего собственного судорожного дыхания. Адам крепко спит, как всегда зажав под мышкой своего замызганного мишку Паддингтона. Я смотрю на него, пытаясь зарядиться его спокойствием. Кем я кажусь ему в такие вот моменты, когда он все-таки просыпается? Полоумной незнакомкой, которая выглядит в точности как его мать? Для мальчика, которому никогда не снятся плохие сны, это наверняка пугающе, как бы ни пытался он убедить меня в обратном.

Может быть, мне пора уже наконец обратиться к врачу по поводу этих моих ночных кошмаров. Как-нибудь при случае. «Мне лечь вот на эту кушетку, доктор? Не хотите ко мне присоединиться? Ах, ну да, вы ведь женаты. Может, тогда лучше поговорим о ваших проблемах?»

Я не могу даже заставить себя улыбнуться. Адам уезжает на месяц. Лиза беременна. Жизнь проходит мимо меня. Забираюсь в свою слегка влажную от пота постель и приказываю себе не раскисать. Я далеко не в худшем положении. По крайней мере, вся эта история с Дэвидом показала, что мне еще могут нравиться мужчины. И, что более важно, я еще могу нравиться им. Нет худа без добра и все такое прочее.

Когда я говорю Адаму, что поездка во Францию состоится, на его лице расцветают радость и любовь. Но несмотря на это и на все полуночные рассуждения, меня все равно охватывает чувство жалости к себе, когда я смотрю, как он бежит сквозь толчею у школьных ворот, ни разу не оглянувшись. Обычно меня это радует. Мне нравится, что мой ребенок уверен в себе. Но сегодня то, что он немедленно забыл обо мне, кажется мне символическим предвестником моего будущего. Все бегут вперед, и лишь я стою по другую сторону ворот и машу рукой людям, которые не оглядываются назад, всеми брошенная и одинокая. На миг вдумываюсь, и собственные мысли кажутся мне такими пафосными, что самой становится смешно. Адам почти каждый день убегает в школу таким образом. И что плохого в том, если Иэн счастлив? Это отнюдь не значит, что я должна быть несчастна. И все равно слово «беременна» лежит на моем сердце бетонной плитой, которую мне не под силу сдвинуть, а глаза щиплет от недосыпа. Я так и не смогла уснуть снова.

Окруженная воплями и смехом ребятишек и болтовней мамаш, я, несмотря на «ситуацию с Дэвидом», жалею, что сегодня не надо на работу. В голове у меня крутится список хозяйственных дел, которые нужно успеть сделать до того, как у Адама закончатся уроки, и я вполне предсказуемо ловлю себя на том, что перспектива драить ванну никакого энтузиазма у меня не вызывает. Надо, наверное, пойти купить Адаму новые плавки и летнюю одежду в поездку. Иэн наверняка уже обо всем позаботился, но мне тоже хочется внести свою лепту в семейный отпуск, в котором я не участвую.

Мне в голову приходит мысль купить Лизе в подарок каких-нибудь младенческих одежек, но, наверное, это все-таки перебор. Их будущий ребенок не имеет ко мне никакого отношения. И вообще, зачем ей что-то брать от бывшей жены? И матери первого ребенка, которая не сумела сохранить семью. Что Иэн рассказал ей обо мне? Какую часть вины возложил на меня?

Как только Адам скрывается за дверью школы, я, опустив голову, спешу прочь, чтобы, не дай бог, не оказаться вовлеченной в обсуждение планов на лето с другими мамашами. К тому же до чертиков тянет покурить, а на виду у всех я этого делать не хочу. Конечно, от моей одежды, скорее всего, все равно пахнет табаком, но давать им повод дружно осудить меня я не собираюсь.

И тут я налетаю на кого-то. Внезапный толчок, удар чьего-то тела о мое, ошеломленный вскрик – и я отлетаю назад, даже не сообразив, что произошло. Мне, впрочем, удается удержаться на ногах – в отличие от другой женщины. Первое, что бросается мне в глаза, – это туфли, в которые обуты ее разбросанные по земле ноги. Изящные кремовые лодочки на невысоком тоненьком каблучке. Подошвы совсем не стерты. Я автоматически хватаю ее за руки и пытаюсь поднять.

– Ох, простите, пожалуйста, я задумалась и не смотрела, куда иду, – бормочу я.

– Нет, это я виновата, – слабым голосом, который повисает в воздухе, точно нити сахарной ваты, возражает она. – Я не смотрела.

– Ну, значит, мы обе идиотки, – заключаю я с улыбкой.

И лишь когда она поднимается, высокая и тоненькая, как тростинка, я, холодея от ужаса, понимаю, кого сбила с ног. Это она.

– Это вы! – восклицаю я невольно, не успев прикусить язык.

Прекрасное утро, ничего не скажешь. Лицо у меня пылает. Она в замешательстве смотрит на меня:

– Простите, мы разве знакомы?

Мимо нас от здания школы проплывает группка мамаш с колясками, и я пользуюсь этой передышкой, чтобы скрыть смущение. К тому времени, когда они проходят мимо, я выдавливаю из себя как можно более непринужденную улыбку:

– Нет-нет, мы никогда не встречались. Дело в том, что я работаю на вашего мужа. На полставки. Я видела вашу фотографию у него на столе.

– Вы работаете с Дэвидом?

Я киваю. Мне нравится, что она сказала «с Дэвидом», а не «на Дэвида».

– Я только что проводила его до работы, – говорит она. – Захотелось с утра немного пройтись. Да уж, мир тесен.

С этими словами она улыбается, и я понимаю, что она и в самом деле ослепительная красавица. В тот раз я видела ее мельком и не успела толком разглядеть – хотя кто бы на моем месте успел, в панике спеша спрятаться в туалете? – и у меня была надежда, что она просто удачно вышла на фотографии. Но нет. Рядом с ней я тут же чувствую себя нескладной толстухой и поспешно заправляю за ухо прядь волос, как будто это каким-то образом придаст мне презентабельности.

На мне поношенные джинсы и толстовка с пятном от чая на рукаве, и я не удосужилась перед выходом из дома даже подкрасить ресницы. Она смотрится недостижимо шикарно – с небрежным пучком на голове, одетая в бледно-зеленые льняные брюки с темно-зеленым свитером навыпуск. Видение в пастельных тонах, которое должно бы выглядеть слащаво, но почему-то не выглядит. Она отлично вписалась бы в обстановку где-нибудь на яхте на юге Франции. Она моложе меня, ей, наверное, нет еще и тридцати, но при этом выглядит она как взрослая женщина. А я выгляжу как распустеха. Они с Дэвидом, должно быть, изумительная пара.

– Я Адель, – представляется она.

Даже имя у нее экзотическое.

– Луиза. Прошу прощения за мой вид. Утром вечно собираешься впопыхах, а когда мне не нужно на работу, я предпочитаю лишних полчасика поспать.

– Глупости, – отмахивается она. – Вы прекрасно выглядите. – Она колеблется, явно собираясь что-то сказать, и я было решаю, что она хочет попрощаться и отправиться дальше по своим делам, как она вдруг добавляет: – Послушайте, не хотите выпить кофе? Я, кажется, видела на углу какое-то кафе.