Немузыкальная шкатулка

Маман Николая была известной во всем театральном мире актрисой. Агнесса Карильская блистала на всех подмостках. Часто ее называли ведьмой. Это было связано с тем, что перед ней преклоняли колено не только любители театра, но и ценители прекрасных женщин. Агнесса была примой как на сцене, так и в жизни. Николай помнил гримерную комнату маман: и до начала спектакля, и после она была завалена цветами, кавалеры всё время толпились под их домом, и у маман часто болела голова от аплодисментов. Николай унаследовал ее осанку, грацию, густые черные волосы и голубые глаза. Однако ни петь, ни танцевать он не любил, в отличие от неё, жизнь которой протекала на балах и приемах.

Шагая неровной походкой домой Николай думал:

– Это какой-то замкнутый круг. Что за жизнь? Она не плохая, она даже отличная, я ни в чем не нуждаюсь, не прошу милостыни, не обязан горбатиться на заводах и фабриках, не стою у конвейера – новшества эпохи, имею всё, что мне необходимо и даже больше: вот, например, эти замечательные часы, жаль, что никто из моих знакомых не может оценить эту роскошь… Все гоняются за новинками, оформленными по первому слову моды и техники. Но скучно же это, как скучно не иметь истории, не уметь любоваться ею.

Еще он думал о купленном на прошлой неделе втором по счету экипаже. Вот эту покупку оценят в клубе. Все умрут от зависти, осталось только повесить герб на двери – и можно разъезжать по городу. Мадам Бронская обзавидуется, ее новый дом стоит как бы не в два раза дешевле моей новой кареты. И Николя улыбнулся ехидно.

Дорогими покупками он лечил хандру, не учитывая ежедневной инъекции алкоголя. У мадам Луизы он заказывал кружева ручной работы, когда ему хотелось чего-то нового, у мадам Галатеи носовые платки с фамильными вензелями в уголках и коклюшками вышитые манжеты, трости с головами львов, слонов, дельфинами и даже человеческой головой аборигена он покупал у лучшего мастера резьбы по кости Йозефа Брунштейна. Николая считали коллекционером всего прекрасного. Но всё это порядком наскучило баловню судьбы. А в последнее время даже раздражало. Всё чаще ему хотелось еще с утра открыть бутылку, а вместо броши и галстука надеть удобный домашний халат и распорядиться, чтобы никого не принимали.

До дома оставалось еще три квартала, ноги вымокли до нитки, усы раскисли на лице, ресницы не успевали смахивать дожинки.

– Два экипажа ждут своего хозяина дома, а я топаю пешком! – думал он. Но зная, в каком непотребном состоянии он часто выкатывался из питейных заведений, Николай отпускал экипаж еще до начала представления в театре, чтобы прислуга не сплетничала о поведении хозяина. Но это не помогало. Конечно же, шила в мешке не утаишь, и все от горничной до последнего поваренка были в курсе того, как прожигает жизнь хозяин.

Лужи блестели, дождь звенел, трость цокала по мостовой. Ночной город пустовал без прохожих, газовые городские фонари тускло освещали путь Николаю.Хмель практически вышел из его стройного тела, до дома оставалось около пятнадцати минут ходьбы, как вдруг баловень судьбы и знатный коллекционер услышал:

– Помогите, – голос был тихим и казался детским. Но вокруг не было ни единого человека. Николай остановился и оглянулся по сторонам. Он насторожился. И прислушался сильнее.

Очень престижные кварталы с видом на реку. Дорого или даже неоправданно дорого здесь стоили квартиры, тем более дома. Николя не понимал, почему все хотят иметь жилье именно с видом на реку, ведь на нее никто никогда не смотрит. В окна сквозит холодный ветер с реки, в этих комнатах всегда холоднее, чем в тех, что выходят на другую сторону. Чаще всего богатые обладатели здешних квартир не проводят и двух месяцев в году в комнатах с видом на реку. Но так как он сам владел таким особняком, то великодушно прощал всем окружающим подобные глупые поступки. Его дом был подарком отца, по словам матушки. Но если бы Николаю самому пришлось выбирать, где жить, он бы предпочёл менее престижный район, за городом, с парком, уходящим в лес. Конечно же, так он начал рассуждать после того, как ему исполнилось тридцать лет, а до того его вполне устраивали апартаменты в этом районе. Особенно ему нравилось, что его соседями являлись очень важные и солидные люди. С которыми, прохаживаясь по Набережной, летними днями он перекидывался парой слов и гордился тем, что с ним на равных общаются политики, деятели искусства, хозяева фабрик, директора пансионов и послы.

– Помогите! – снова донеслось до него. Тихий голос точно звучал откуда-то с реки, Николай перешел на другую сторону улицы и перегнулся через гранитный парапет. К его удивлению, за ним он увидел девчонку, что– то прижимающую к груди. Она стояла на одном из выступов каменной стены, смотрящей на ночную черную реку, и никак не могла подняться вверх по скользкому наполированному камню.

– Ты что там делаешь?! – крикнул Николай, не веря своим глазам.

– Мокну, – ответила она тихим голосом.

– Это я понял, – ухмыльнулся он. – И я мокну, но я-то для этого не полез за парапет! Погоди, я постараюсь помочь тебе.

Но как ей помочь он пока не знал, девочка находилась довольно далеко внизу. Подать ей трость? Она не достанет до нее, да и вытащу ли я ее за трость? Николай думал, пока ребенок, уже не взывая о помощи, смотрел на него, подняв глаза вверх. Второй мыслью было позвать полицейских, участок находился совсем недалеко, но потом Николай просто снял шубу и перекинул ее через парапет.

– Хватайся, – сказал он. Девчонка немного повозилась с чем-то в руках, а потом обхватила мокрый мех обеими руками. Николай потянул за ворот дорогого мехового изделия и не без труда вытащил ребенка на мощеную мостовую.

– Ты туда зачем залезла? – спросил он, снова облачаясь в шубу.

– Я его спасала, – и девочка предъявила Николаю маленького щенка, сидевшего у нее за пазухой.

– Понятно. Давно ты тут стоишь? – разглядывая спасенную, поинтересовался Николай. Девочка была одета в большое не по размеру пальто, подвязанное пуховым платком, и сапожки, явно пропускавшие воду. На голове у нее был надет чепчик, какой дамы носят дома, занимаясь хозяйством, но никак не на улице.

– Я не знаю, – робко ответила она, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что ее тело затекло от того, что за парапетом двигаться было почти невозможно и оставалось только стоять, вытянувшись в нитку. – Но когда я слезла, я кушать еще не хотела, а теперь очень хочу.

Ребенок был тощенький, судя по всему, чувство голода она испытывала часто.

– Зачем тебе собака? – спросил Николай, разглядывая девочку под дождем. – Спасла и отпусти ее. Ты где живешь?

– В Бричте, – тихо ответила маленькая спасительница, но щенка не выпустила из рук.

– Это самый бедный район возле заводских стен? Он так далеко. Как ты попала сюда сама?

– Я не сама, а с братом. Мы ушли из дома.

– Почему ушли?

– Потому что там хуже, чем здесь.

– А где же брат?

– Он побежал звать на помощь в полицейский участок, когда я спускалась за щенком, и не вернулся, наверное, его забрали в детский дом.

– Почему ты думаешь, что его заберут в детский дом, а не отведут домой? – спросил удивленно Николя, но девочка упрямо молчала, не желая отвечать на этот вопрос.

– Давай, наверное, я до утра заберу тебя к себе, – задумчиво произнес Николай. – Очень уж я не хочу идти сегодня в полицию, а утром мой слуга тебя отведет, чтобы они уже занялись поиском твоего дома. Но собаку, будь добра, оставь тут.

Девочка подумала и кивнула. Щенок затопал по лужам самостоятельно. От того места, где в первый раз в действительности пригодилась дорогая шуба, удалялись двое: высокий статный джентльмен и маленькая хрупкая девочка, в своих лохмотьях похожая на шар.

Вечер закончился необычно. Придя домой с голодным ребенком, хозяин переполошил всю прислугу. Девочку направили в кухню и накормили, но Карильский этого не видел, он отправился спать, так как очень устал.

Ранним утром вопреки обычному распорядку в комнату хозяина вошла экономка и, извиняясь, сообщила, что у девочки, которую вчера изволил привести хозяин, обнаружились вши. И если он разрешит, экономка хотела бы девочку вымыть. Хозяин разрешил и, перевернувшись на другой бок, хотел продолжить смотреть сны, но собачий лай этого сделать ему не дал. Пришлось встать и выйти в комнаты с видом на реку, под окнами которых разыгрывалось собачье действо. На пороге дома Николая сидел маленький щенок, именно тот, которого спасала девчонка, а на него, оскалив зубы, наступали трое больших псов.