Писатели, пишите!

Поэтому Виктор Семенович Илловайский, известный писатель-фантаст, сидел сейчас очень прямо и смотрел прямо перед собой, даже не поднимая руку, чтобы стереть выступающие на глазах слезы. А из-за лампы, из темноты, звучал мягкий и даже какой-то укоряющий голос:

— Вот вы сейчас, наверное, ругаете наших ребятишек. А ведь они ни в чем не виноваты перед вами. Вот совершенно же ни в чем. Они, может, на вас даже больше обижены, чем вы на них. Понимаете, о чем я?

Нет, Виктор Семенович не понимал. Он не понимал, как можно его, заслуженного писателя, бить прямо по лицу и по голове, наступать на руки сапогами и смеяться в ответ на его крик. Но ведь больно!

— Вы же видите, что помещены в достаточно хорошие условия. Для многих и эти условия — рай. Вас еще и кормят. Кстати, вы не голодны?

— Нет-нет, — испуганно тут же откликнулся Виктор Семенович.

Он уже заучил, что на вопрос, требующий ответа, надо тут же отвечать, не дожидаясь удара прямо в лицо или сзади по голове. Эти, молодые которые, они били и еще смеялись. И если не правильно ответишь — тоже били. А как правильно? Кто тут поймет, что для них — правильно?

— Камера вас устраивает? Или стоит перевести поближе к народу?

Виктор Семенович «сидел» в одиночке. Тесно там было, конечно, но зато — в полном одиночестве. Система совершенно не из американских фильмов, а скорее из родного, из давней истории даже. Длинный пенал-комната со стенами в цементной шубе, чтобы ничего не написать. Столик размером с две ладони. Узенькая откидная кровать. На день ее надо было поднимать и защелкивать специальным замком. Никто специально не следил, но если заходили, а кровать не поднята, могли и побить. А Виктору Семеновичу не нравилось, когда его били. И еще в камере у самого входа, сразу справа, ржавый умывальник, в который постоянно капали такие же ржавые капли, и треснувший унитаз когда-то белого фаянса. И ничем это все не огорожено.

Он встрепенулся:

— Нет-нет, я всем очень доволен! Да-да, всем!

И даже закашлялся от старания.

Голос из-за лампы замолк, пережидая. А потом опять — мягко и даже как будто снова с укоризной:

— Вот видите — все вас устраивает. А вы никак не начинаете сотрудничать со следствием. Не раскрываете властям истинные имена врагов народа. Не сообщаете места, где они могут скрываться от праведной народной мести. И при этом вы же все-таки должны понимать, что не всем могут присудить высшую меру. То есть, нет никакой вашей вины, если кого-то даже и назовете. Ну?

Виктор Семенович откашлялся и сказал:

— Да, я понимаю. Я сам это описывал в книжках, как вот приходят злой следователь, а потом после него добрый. И после злого к доброму — со всей душой, значит…

— А кто тут у нас злой? — удивились из-за лампы. — Серега, что ли? Так он не злой, он просто справедливый очень.

— Ну, какая же справедливость, о чем вы? — устало бросил Виктор Семенович. — Мы с вами образованные люди. Я даже по речи вашей это чувствую. Так какая тут справедливость? Ну, затеяли что-то, ну, получилось у кого-то… Но я-то тут при чем? Я же писатель, понимаете? Не политик, не боевик какой-то. Даже не ученый с их опытами. Я просто пишу книги.

— Книги, значит? Это интересно. Вот эти — ваши? Можно подойти для опознания.

Виктор Семенович привстал слегка и с профессиональным интересом посмотрел на ряд выложенных книг в ярких обложках.

— Нет, эти не мои. Это ребята знакомые…

— Фамилии? Имена?

— Да вон же, на обложке написано…

— А это разве не псевдо? Не клички ваши литературные, чтобы спрятаться от народа?

— Чего прятаться? Нас уважали, между прочим. Любили даже. Писателей-то.

— Глупый был наш народ, вот и уважал. А теперь ведь совсем другое время. Теперь мы вас разыскиваем, и вы вот тут передо мной сидите, а я вас спрашиваю со всей строгостью. А потом, может, еще суд будет.

— Да какой суд? О чем вы? Я же ничего и никогда в жизни…

— Да, да, да… И без билета не ездили, и шпаргалками не пользовались, и животных не мучили — идеальный человек, готовый к светлому счастливому будущему. Вот только мы теперь с вами здесь, а будущего, извините, нет.

— У меня нет? — покрываясь крупными мурашками от собственной смелости, спросил Виктор Семенович.

— Да ни у кого нет. Ни у вас, ни у меня. Нет у нас будущего, понимаете. А есть — вот это, — рука с рукавом цвета хаки пренебрежительно махнула в круге света, скинув книги на пол. — И еще то, что теперь там, наверху, «на улице», так сказать.

— Я все равно так ничего и не понимаю… Я писатель. Я пишу книги, понимаете? Всего лишь буквы на бумаге.

— А еще культурный человек, казалось бы. Писатель. Фантаст. Ведь фантаст, правда?

— Ну, да, фантаст, — как-то неуверенно, и от того внутренне страдая и сердясь на себя, сказал Виктор Семенович.

— А насчет теории о ноосфере вы в курсе?

— Как все, наверное. Модное было течение.

— А о накоплении в мире, в природе, то есть абсолютно везде, разных там мелких изменений, энергий разных и прочее — это вы как?

— Это насчет перехода количества в качество, что ли?

— Вот ведь, уже которого допрашиваю, и чтобы хоть один не знал… Все вы знали. И законы эти изучали, и зачеты сдавали и экзамены. А потом сами все силы свои бросали на уничтожение нашего мира. Писали про войны — вот вам теперь и война. Писали про взрывы — вот вам, черт побери, и взрывы, натурально. А казалось — с чего бы? Писали про монстров — вот и думаю я теперь, не выпустить ли вас наружу…

— Да причем же здесь я?

— Все вы — причем. Все — виноваты. Ваши писания переполнили ноосферу. Ваши читатели так ясно представляли себе миры, изобретенные и описанные вами, что все это просто не могло не сбыться… А, Серега. Ну, что?

Серега, проходя, пнул стул под ножки, заваливая Виктора Семеновича на пол. Потом прошелся по упавшему, жестко ставя каблуки, стараясь наступить побольнее.

— Вот, шеф. Нашли.

— О-о-о… Интересно, интересно. Значит, Зона? Значит, монстры? Значит, смерти и радиация? А это ваша книга? Да вы лежите, лежите. Лежите и молчите. Ваша она, ваша. Тут так и написано — Илловайский Вэ эС. Вот ведь наглые были — ничегошеньки не боялись, своей фамилией подписывались! Ну, я, похоже, для себя все выяснил. Пойду я, пожалуй. Серега, вот этот — он твой теперь. Но только до утра, ясно?

— Не надо, — закричал Виктор Семенович, становясь на колени. — Не надо Серегу! Я во всем признаюсь! Я всех знаю! Я и по псевдонимам всех скажу!

— Конечно, скажешь, — сказал невысокий пожилой человек, выйдя на свет из-за стола. — Куда ты денешься, писатель? Тьфу, фантаст!

Проходя мимо, он больно пнул Виктора Семеновича в колено. Потом лязгнул засов. А через минуту из-за лампы прозвучал молодой голос:

— Ну, вставай, что ли, фантаст. Говори, кто там еще про радиацию, про аварии, про апокалипсисы разные… Давай, давай, говори. А как устанешь — я тебе помогу.

И Виктор Семенович, заикаясь и плача, и вытирая рукавом слезы, и снова заикаясь, стал называть знакомых и друзей, и вовсе не знакомых и даже не друзей, а наоборот. Всех. А когда он уставал — ему помогали. Сильно помогали. Время у них было до утра.

Утром всех, кто сказал правду, отпускали. Их выводили наружу. И там оставляли.

А тех, кто выдержал, кто ничего не сказал, тех казнили. Выводили наружу. И там оставляли.

Урок

Сегодня мы начнем с любимого всеми вами фентези. Что, кто-то не любит эти магические истории про эльфов и гоблинов? А что вы читаете, молодой человек? «Альтернативу»… Ну, что же — достойный выбор. Думаю, следующий урок мы как раз посвятим альтернативной истории. Тогда вам будет интересно. А пока поговорим о фентези, об этой «сказке для взрослых».

С чего начнем? Ну? Давайте, давайте! Предлагайте! С чего начинается самое стандартное появление вашего героя в этом сказочном мире? А?

Трактир! Кабак! Ресторан!

Все же выберем, как назовем мы это место. Наверное, вы путешествуете? Наверное, у вас какой-то квест? Ищете что-то, спасаете кого-то? А о чем еще может быть книга? Значит…