Страница 26 из 130
В сознании людей представление о звере не отделилось еще от понятия фетиша, предмета поклонения. Ибис, которого охотник мог подстеречь в зарослях нильского тростника, был вместе с тем покровителем рода. Природа не противополагалась еще представлению о божестве. Это делало людей зоркими к очертаниям знакомых им животных. Они метко схватывали и передавали в камне облик обезьяны, собаки, рыбы, лягушки.
Особенно хороши небольшие шиферные таблички в форме различных животных для растирания краски. Они превосходно приспособлены для этих целей, так как имеют посередине большую гладкую плоскость. Недаром здесь выбраны животные, форма которых пригодна для этих целей: круглые черепахи, жирные бегемоты или пузатые рыбы с маленькими хвостами. Таблички эти отличаются такой благородной простотой своих форм, какая не всегда встречается даже в более тонких по выполнению произведениях прикладного искусства позднего времени. Сосуды этого времени, округлые, низкие, приземистые или же стройно вытянутые, очень гармоничны по своей форме. Современные этим изделиям изображения человека мало искусны. Человек еще не попал в поле зрения древнейшего египетского художника.
Сложение деспотии в конце четвертого тысячелетия до н. э. было сопряжено в Египте, как и в Месопотамии, с ломкой прежнего жизненного уклада и представлений. Насилие, которым сопровождалось возникновение классового общества и установление единовластия, нашло себе яркое отражение и в искусстве.
В рельефах встречаются изображения, которые легко принять за бытовые картины. Человек держит в руках мотыгу, но он чуть ли не вдвое превышает других людей. В другом случае человек медленно шагает в торжественной процессии, перед ним несут на шестах изображения животных; это — тотемы завоеванных стран. Теперь исчезло дружеское добродушие, с которым взирали на животных древнейшие обитатели Египта. В шиферных пластинках этого времени можно видеть, как огромный и могучий бык, нагнув свою жирную голову, бодает человека, как свирепый лев кусает его. За этим иносказанием нетрудно усмотреть горькую правду той поры, когда египетские владыки, ломая сопротивление областей, должны были утверждать свое единовластие. Достаточно взглянуть на одну только поднятую десницу огромного человека — царя, которой он замахнулся над врагом на шиферной табличке царя Нармера, чтобы понять суровые нравы, которые царили в жизни. В этих ранних произведениях Египта сливаются образы зверя, бога, царя и человека. Темный миф складывается в сознании египтян. Изображения реальных животных, видимо, не удовлетворяют их, отсюда фантастические скрещения: четвероногие наделяются длинными шеями, как у птиц; животные внушают тревогу одними своими сверхъестественными размерами.
При всем том нужно признать, что именно в эти годы зарождается более высокое понимание художественного порядка. Художник начинает мыслить общими понятиями; этому соответствует в искусстве выработка постоянных типов. Изобразительное искусство начинает подчиняться более строгим законам ритма, фигуры располагаются фризом, даже когда украшается небольшой предмет. Во всем этом заметны первые проблески того стиля, который окончательно сложился в эпоху египетских династий. Древнейшее искусство Египта имело еще много точек соприкосновения с искусством Передней Азии. Наоборот, в эпоху Древнего царства (3000–2200 годы до н. э.) в Египте складывается стиль, который самый неискушенный глаз легко отличит от месопотамского искусства того же времени.
В сравнении с этой новой ступенью древнейшее искусство Египта кажется незрелым, неразвитым, не вполне овладевшим всеми средствами выражения. Этот новый стиль носит исключительно устойчивый характер. В своих основных чертах он сохранялся в течение трех тысячелетий.
В Египте утвердилось неограниченное самодержавие, строгая общественная иерархия, возглавляемая фараоном и подпираемая снизу множеством бесправных земледельцев. В этой иерархии личные качества человека не имели цены; в надписях человек часто называется не по имени, а по служебному положению. Фараон был наместником бога на земле, потомком бога Гора, знатные составляли его окружение, жрецы блюли религиозный порядок. Огромная армия рабов была послушным орудием в руках власти. Слово «раб» по-древнеегипетски равносильно выражению: «тот, кого полагалось убить, но кто остался жить». Все это находит себе аналогии и на Востоке. Но ни в одной другой стране Востока религиозное сознание и художественное творчество не получили такого развития, как в Египте.
Религия древнего Египта стояла на пути перехода от первобытного поклонения зверю и предмету к более высокому представлению о богах, подобных человеку. Египтяне продолжали обоготворять животных, строили храмы в честь кобчика, шакала и даже павиана, но вместе с тем в древнем Египте возникает образ мудрого сфинкса, священного льва, увенчанного головою человека. Они чтили, как бога, подателя живительной влаги — Нил и бога солнца Ра, почитали силы природы, олицетворяемые богами.
Наблюдения над сменой времен года, образ смерти и возрождения природы были облечены египтянами в прекрасный миф о невинном страдальце Осирисе, губимом врагом его Сетом, оплаканном его любящей сестрой и супругой Исидой и вновь обретающем жизнь. «Приди скорее в дом свой, — трогательно взывает она. — Ты не видишь меня? Мое сердце разрывается по тебе. Мои очи ищут тебя. Я разыскиваю тебя, чтобы созерцать тебя. Разве я устану смотреть на тебя, любоваться тобой? Смотреть на тебя — счастье…»
В религии Переднего Востока существовало представление о мрачном, безрадостном загробном мире. В Египте родилась мысль о желанном бессмертии человека и проходит красной нитью через всю историю египетской религии. Эта идея бессмертия в египетской религии выражала желание человека выйти за пределы непосредственно данного ему существования, приобщиться к абсолютным ценностям, не подверженным закону времени и разрушения. В этом влечении к бессмертию земные владыки обладали всеми преимуществами перед своими подданными; но и этим последним, в сущности, не был закрыт доступ к «бессмертию». Недаром позднее низшие слои общества так горячо добивались права превращения в бессмертного бога Осириса. Мысль эта была облечена в Египте в мифологическую оболочку. Навыки древней магии обременили ее.
Гелиопольские жрецы приложили все усилия, чтобы разработать сказку о загробном мире, изложить ее в торжественном повествовании «Книги мертвых». Привычка связывать все возвышенное с вещами, с таинственным словом, с обрядом, внушила мысль, что бессмертие человека зависит от нетленности тела. Душа излетает из него, как птица, и вновь возвращается в него, связанная с ним чудесными узами. Это верование породило обычай бальзамирования трупов. Хранение мумий повело к созданию величественной надгробной архитектуры. Потребность в двойнике мумии вызвала развитие скульптуры. Суеверия, привязанность к обряду и к заклинаниям не могли убить стремления к высокой нравственности. Недаром учение о загробном мире сочеталось с верой египтян в последний суд, где человек предстанет перед троном Осириса и сорока двух богов-судей, где будут взвешены его добрые и дурные дела и он получит заслуженное возмездие.
В учении о загробном мире, да и во всей древнеегипетской религии вымысел сочетается с удивительной трезвостью суждений египтян. Египтянам была незнакома и чужда отвлеченная теоретическая мысль, так привлекавшая древних греков, они были неспособны к игре воображения, которой блещут легенды древнего Востока. Даже в геометрии египтянам нужно было всегда практически проверять все доказательства, чтобы они приобрели для них полную убедительность. В жизни египтяне отличались большой сметливостью, практическая жилка была сильно в них развита. В одном старинном египетском тексте очень трезво восхваляется профессия писца, потому что она приносит больше всего выгод. Египтяне не создали философии, как древние греки. Но их привязанность к практике не помешала им выразить свои мифы в художественном творчестве.