Страница 11 из 102
— Я бы охотно помог вам, — начал я, и Смолин удивленно приподнялся, перегнулся вперед, чтоб не упустить ни слова, — но…
— Какие могут быть «но»! — сорвался он. — Договаривай! Можешь помочь — помоги. Ты прекрасно понимаешь, что так, как я предлагаю, будет лучше всего.
— У вас своя информация… или информаторы. Но я не позволю, чтобы меня сняли из-за чьей-то болтовни.
— Контролер из района, Сланый — да ты его очень хорошо знаешь и отлично помнишь… Вот он нас и информировал обо всем.
— Мало ли что можно сказать со своей колокольни. Сам знаешь. Твой Сланый… Мне люди были нужны, как соль, новые люди со свежими силами, которые в состоянии держать лопату, а ты мне подсунул Сланого!
— Этого от твоего имени потребовал Павличек.
— Знаю. Был у меня Павличек. Один раз. В Броде. Вот и все. Нес какую-то чепуху. А Сланый вообще нигде не был. Ничего не видел, не слышал, сиднем сидел в конторе и дрожал, не дай бог пурга занесет обратную дорогу сюда, в Дроздов. Я звал его с собой, в машину, на трассу. Отказался… и больше мы его не видели. Исчез, испарился. А теперь, оказывается, он поставляет тебе информацию.
— Да. А зачем ему было появляться еще раз? Зачем к тебе ездить? С него и за один раз хватило твоего рева. Знаешь, ори дома или выйди в поле, в нужник, что ли, там вопи хоть во всю глотку, но не разевай пасть на районных инспекторов, которые потом о тебе дают отзывы! Вот он и не поехал к тебе второй раз. Зачем? Факты-то он уже проверил.
— Вот как.
— Некоторые еще будут дополнены.
— Донесением Павличека, так? А что, этот товарищ Сланый, он с людьми-то вообще разговаривал? Спрашивал их, что да как?
Стало тихо. Слышно было, как за окнами скрипит снег под ногами торопливых прохожих. Пар шел у них изо рта, косыми струйками вылетал из ноздрей.
— В обязанности инспектора вышестоящей организации входит сбор фактов, — продекламировал Смолин, — причем, естественно, фактов проверенных. Все, с кем он разговаривал, подписали свои показания.
Стул подо мной скрипнул, так я вскинулся, пораженный. Скверная новость!
— Ах, у вас уже и подписанные показания есть? Это в начале-то… следствия? — Я немного помолчал, чтоб не рассмеяться. Не укладывалось это у меня в голове. — И что же — все подписали?
— За некоторым исключением, — ответил Смолин и откинулся на стуле.
— Откуда у тебя такие сведения?
— От Сланого. Я с ним нынче утром разговаривал.
— Ну и как? Что узнал?
— А то, что плохи твои дела, приятель, ох как плохи, — продолжал он декламацию. — Можешь быть уверен, он на тебе живого места не оставит. Ты его куда-то там послал и поднял на смех, когда он не пожелал выезжать с тобой в буран.
— Так чего ж он? Взял бы да поехал!
— А он испугался, что ты его на струг посадишь.
— На самый нож, что ли?
— Ничего удивительного. Он видал снеговой струг разве что в кино, если только попадался ему такой фильм.
— Я не удивляюсь. Только зачем же он согласился на такую командировку, если боялся, что не вернется из нее?
— Он поступил как надо. Согласился на просьбу. Не думай, что он не любит свое дело! — быстро добавил Смолин, заметив, что я опять дернулся, собираясь перебить его. — Любит. Такой человек не станет подтасовывать факты — именно потому, что любит свою работу.
— Охотно верю… Но почему же все-таки несколько человек не подписали? Видно, сболтнули сдуру, да смекнули, к чему это приведет, и… отказались подписывать?
Смолин смешался; выпятил нижнюю челюсть, засопел, как кузнечные мехи.
— Не выдумывай. Подписанного вполне достаточно. Одно несомненно. Ты запятнал доброе имя дорожного управления, товарищ Зборжил!
Я еще сумел подавить первый порыв ярости.
— Общие фразы, директор. Для увольнения этого мало. Напиши-ка, что увольняешь меня за то, что я запятнал доброе имя управления. Попробуй — увидишь, что получится.
— И попробую, не беспокойся.
— Попробуй, очень тебя прошу. Увидишь, что будет.
— Ты, как всегда, недисциплинирован… я не давал тебе слова, братец. И позвал я тебя сегодня не для того, чтоб ругаться.
— А надо бы, — парировал я. — Может, додумался б и до таких выводов, которые вовсе не подготовил!
— А ну тебя. — Смолин нажал кнопку звонка под столешницей, и под нашу перебранку в кабинете незаметно возникла Сильва — рыжая секретарша с мощными бедрами, — принесла ему свежего кофе.
Смолин улыбнулся, как бы извиняясь, надорвал пакетик с сахарным песком и половину просыпал на стол. Поколебался немного — как быть с просыпанным сахаром — да так и оставил. Маленькая кучка белела перед ним, как горстка пены или пуха.
Отхлебнув так шумно, словно сидел в какой-нибудь забегаловке или в одиночестве у телевизора — даже Прошекова хмыкнула, — он поставил чашку на стол и весь пригнулся, сгорбился — собирался сделать выпад и готовился к нему так явно, что за километр было видно.
— Отвечаешь ты за проходимость дорог зимой? Отвечаешь. Из-за нас машиностроительный завод в Рудной не выполнил в срок загранпоставку, потому что пресс надо было вывезти по дороге, а дорога была занесена снегом. Занесена! А ты еще, что хуже всего, рисковал жизнью людей. Жизнью людей, понимаешь? Этого тебе мало, Йозеф?
Он залпом проглотил кофе и бросил ложечку в чашку. Поправляя свободной рукой очки, повторил с раздражением:
— Мало тебе этого?!
— Послушай, — сказал я, — сейчас бы нам, пожалуй, подошла бутылочка или что-нибудь в этом роде, хотя бы чай с ромом. Ты, братец, в жизни не сиживал в прокуренной конторе участка, до отказа забитой людьми, один на другом, и все пьют из бутылки вкруговую, пока не осушат до дна. Ничего мне не говори, братец. Я рисковал их жизнью! Ну, это ты в точку попал.
Допрос слишком затянулся, и было ясно, что идет он совсем не так, как задумал Смолин. Прошекова рассеянно глянула на часики; казалось, она дремлет — но нет. Она была начеку.
— И не называй меня Йозефом, ладно? Говоришь, я играю человеческими жизнями, так что будь добр без Йозефа. Пойми, я не против, чтобы ты смотрел на мир своими глазами. Но попробуй хоть изредка, хоть раз в сто лет, посмотреть на человека через его собственные очки, может, увидишь его совсем не таким, каким привык видеть. У тебя свои очки, и они, может, малость искажают картину. Итак, ты утверждаешь, что из-за меня, сотрудника дорожного управления, рудненский завод сорвал поставку оборудования.
— Если хочешь — да, из-за тебя, товарищ Зборжил.
Я не собирался вставать, но приподнялся, опираясь на стол, рука моя скользнула по гладкому стеклу — так вспотели у меня ладони. Я засмеялся, но смех получился неудачным — не то попытка изобразить веселое настроение, не то ухмылка, сопровождающая вздох.
— Так. Вот и нашли виноватого. Все управление по-прежнему непорочно, как лилия, и в нем полный порядок.
— Послушайте, — вмешалась Прошекова. — Можно мне тоже сказать?
Смолин осекся. Я видел по его лицу, что ему необходимо посоветоваться, а не с кем. Меж тем Прошекова, эта сонная поставщица соли для занесенных дорог, была начеку и следила за нашим спором внимательнее, чем я думал.
— Вам слово, товарищ Прошекова.
«К чему эта комедия?» — мелькнуло у меня в голове. Оба они давно на «ты», а сейчас, чтоб подчеркнуть официальность моего изобличения, перешли на безличное «вы». Должен же был кто-то закончить разговор, раз Смолин торопится сообщить куда надо, что он выявил и наказал виновного. Завод не вывез пресс, где-то потребуют неустойку, придется платить, а необходимость зря выбрасывать деньги всегда вызывает чувство потери. Что касается моей потери, то она уже вырисовывалась на горизонте, и с этим следовало примириться.
— Мы не хотим тебя обидеть, Зборжил, правда. Пойми ты, прошу тебя. Ведь наша организация призвана и защищать своих членов.
— Так защищайте их, черт возьми, а не болтайте об этом!
— Да в твоем случае это просто невозможно. Доказательства очевидны.
Она посмотрела на меня своими шоколадными глазами, приголубила, словно хотела успокоить, прежде чем нанести удар в спину.