Слайдер (ЛП)

— Ты была на родах у всех?

— Я была у двоих, к последней пришла уже после того, как младенец родился, и обмыла его.

— Тебе когда-нибудь доводилось делать кесарево сечение?

— Нет. Я только присутствовала, но в штате есть медсестры, которые обучены этому.

Болтовня или подлинный интерес. В любом случае, беседа переходила от одной темы к другой. Я провела здесь около двадцати минут, когда он сказал, что еда готова. Тёрнер наполнил мою тарелку и поставил на чёрную столешницу. Он сдержал своё слово. Никаких зажжённых свечей и странной музыки. Пульт лежал рядом с его стулом, он поднял его и нажал пару кнопок. Через мгновение по всему дому раздалась песня Марвина Гэя — Let’s Get It On (можно перевести как «Давай перепихнемся»).

Я посмотрела на него, приподняв бровь.

— Да ладно?

Он захихикал.

— Я прикалываюсь. Специально выбрал её.

Я засмеялась.

— Классно разыграно.

Он нажал пару других кнопок, и тихо заиграла музыка в стиле «кантри».

— Я обещаю больше никакой банальщины. Но я должен был тебя подразнить.

Я ухмыльнулась.

— Не уверена, что это так.

Он покачал головой и приступил к еде. Я последовала его примеру, и тогда наступила тишина. Правда никакого дискомфорта не было. Такое чувство, будто мы делали это много раз, и было естественно наслаждаться компанией друг друга. Что-то, чего я не чувствовала ни с кем прежде.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, чтобы перебраться в моё отделение?

Я застыла с вилкой в воздухе.

— Пожалуй, да.

— Ты согласишься, если появится возможность?

Я думала об этом.

— Возможно, но мне нравится там, где нахожусь сейчас, даже больше, чем я ожидала. Довольно хорошие медсестры, и мне нравится наблюдать за рождением детей изо дня в день. Все роды абсолютно разные, и это продолжает меня удивлять.

Он обдумывал мои слова. Проглотив последний кусочек, он положил вилку и откинулся на стуле. Голубые глаза смущали меня, и я проглатывала еду практически целиком. У него была способность в одну минуту дать мне почувствовать себя умиротворенно, а в другую — полностью взбудораженной. Могут ли его плечи быть ещё шире?

— Прожёвывай свою еду лучше, Аннабелль. Может, я и знаю прием Хаймлиха, но это не значит, что я хочу его применять.

— Прости?

— Я наблюдаю за тобой, — его голос стал глубже.

— Ты наблюдаешь за мной?

— Да. Я всё вижу.

Всё достаточно. Соберись, Аннабелль. Он опять имел надо мною власть, мне необходимо было её вернуть обратно.

— Интересно, — я прервала зрительный контакт и уставилась на свою еду. — Так ты не только шутник, но ещё и психосталкер, добавим к списку твоих качеств. Записала.

Он расхохотался.

— Опять ты за своё.

— Что я сделала?

— Я могу увидеть многое в тебе, но одного я никогда не могу предугадать, — что ты скажешь в следующую минуту. Это продолжает удивлять меня.

— Рада, что развлекаю тебя, — воспользовавшись его советом, я стала жевать не спеша.

Он склонил голову в мою сторону. Я ожидала, что он ответит мне, но он этого не сделал. Вместо этого встал, взял свою тарелку и бокал.

— Заканчивай. Я уберу со стола, а затем сможем отдохнуть и расслабляться.

Расслабиться. Тооочно. Несмотря на то, какой мужчина сидел рядом со мной. Такое противоречие. Рядом с ним я почувствовала себя как непринужденно, так и раздражительно. Дожевав последние пару укусов, я поняла, что объелась. Похоже, мой живот вываливался из штанов, и мне было бы гораздо удобней в легинсах для йоги. Надо отдать ему должное — мужчина умел готовить. Безусловно, это качество привила ему мама. Следуя его примеру, я взяла свои тарелки и понесла к нему. Я ожидала, что он пропустит меня, и я смогу ополоснуть тарелки и поставить их в посудомоечную машину, но вместо этого, он забрал всё из моих рук.

— Спасибо.

Он с любопытством наблюдал за мной.

— Пожалуйста. Иди и устройся на диване. Я закончу через минутку.

Я сделала так, как он просил. Моё сердце хотело вырваться из груди, но я глубоко вздохнула и напомнила себе, что я не должна делать того, чего не хочу. Я могла бы, по крайней мере, контролировать ситуацию. Враньё. Это было откровенной ложью, которую я продолжала говорить себе до того, как пришёл Тёрнер и сел рядом со мной. Бог мой, он пах божественно. Тонкий аромат мыла, смешанный с легким одеколоном. Как бы выглядело, если бы я закрыла глаза и вдохнула?

— Хорошо, я тебя накормил, напоил, а теперь, время поговорить.

Я приподняла бровь.

— О чём?

— Аннабелль, — в его голосе сквозило предупреждение.

— Тёрнер, — вернула я обратно.

Он раздраженно вздохнул.

— О младенце. Расскажи мне о младенце. Очевидно, что он что-то значит для тебя.

Я надеялась, что сегодня смогу избежать этого разговора, но, очевидно, он не собирался упускать эту тему. Теперь нужно было решить, как много рассказать ему. Будет очень больно, если он узнает? Тёрнер не хотел причинить мне боли и не сделал ничего, что бы заставило меня поверить, что он не желает мне добра. Он доказал мне, что просто хочет сделать меня счастливой. Возможно, стоит рассказать ему, или хотя бы с кем-то поговорить об этом, чтобы я могла почувствовать себя лучше и разобралась в тех чувствах, что меня тревожили.

— Так… ты уже знаешь, как он появился на свет. Его мать от него отказалась сразу же после родов, и я просто… не знаю. Мне стало жаль его.

— Хорошо, но ты навещаешь его каждый раз, когда на смене.

Я кивнула в знак согласия.

— Да, иногда чаще. — Я уставилась на свои штаны, рассматривая волокна. — Всё началось с того, что я просто хотела проверить, как он, и удостовериться, что малыш упорно борется. Но затем, следующее, что я помню — я снова оказалась там, блуждая и спрашивая у медсестер, как у него дела. Я чувствовала себя ужасно, что у него нет семьи. Единственный человеческий контакт, который у него был — медсестры, и даже в этом случае их время распределено между другими новорожденными, которые требуют такого же, если не большего внимания. Это так несправедливо. Я знаю, каково это быть одной, когда у тебя нет родителей.

Он внимательно слушал.

— Хорошо, я многое понял. Так ты хотела, чтобы он почувствовал любовь. Но ты тоже его любишь?

Я могла только честно ответить.

— Да, думаю да.

— Он — хрупкий маленький человечек. То, что ты делаешь, настолько самоотверженно, и это замечательно. Ты понимаешь, насколько у тебя большое сердце? На протяжении всей нашей учёбы нас учат не привязываться к пациентам. Это нормально — быть чутким к ним, однако, привязанность не приветствуется. Большинство из нас избегает этого. Мы приходим, выполняем свою работу и уходим. Уверен, ты встречала врачей, которые приходят, чтобы проверить младенца, но остальное оставляют эту работу для медсестер. Но вот это нечто гораздо большее. — От волнения он положил руку на руку. — Аннабелль, посмотри на меня.

Я не могла сопротивляться его просьбе. Я посмотрела на него.

— Это достойно похвалы.

У меня в горле образовался ком, и я сглотнула.

— Правда? Или это глупо?

— Почему глупо?

— Я не знаю. Может, потому, что он не мой. Я имею в виду, что действительно привязалась к нему. Правда. Он подключен к аппаратам, которые помогают ему дышать, через трубки он получает еду прямо в желудок, чтобы ему не приходилось переваривать пищу — это всё кажется мне таким несправедливым. Я не знаю, почему хочу проводить с ним время. Просто так происходит.

Он наклонился вперед и целовал меня в лоб. Это было так мило.

— Если ты считаешь правильным, то продолжай это делать. Кроме того, исследования показывают, что подобного рода контакт ускоряет процесс выздоровления.

— Я знаю.

— Так не подвергай его сомнению.

Я сделала паузу, задумавшись на секунду, стоит ли рассказать ему остальное.

— Я назвала его.

— Что?

— Я никому не говорила но, когда я разговаривала с ним или пела ему, то решила, что он заслуживает иметь имя, а не просто запись в карточке «Младенец Марч». Я назвала его Ноа. Оно ему подходит.