Страница 56 из 64
— Потому что она так сказала.
— Она могла соврать. Если она была чокнутой и под кайфом, вполне могла выдумывать.
Откуда вы знаете, что ребенок не был вашим?
Трасатти поерзал на стуле.
— У меня не было денег. Какая выгода объявлять ребенка моим? У Малеков был класс. Пэтти могла быть ненормальной, но она не была дурой. Знаете, как в старом анекдоте?
— Знаю. Было ли какое-нибудь доказательство? Кто-нибудь проходил тесты на отцовство?
— Думаю, что нет. Уверен. Это было в шестьдесят восьмом.
— Откуда вы знаете, что Гая не обвинили, потому что это было удобно? Он уехал к тому времени. Кого лучше обвинить, чем такого, как Гай?
Трасатти взял карандаш и положил его. Его выражение стало непроницаемым.
— Какое отношение это имеет к Джеку? Я думал, что вы работаете, чтобы его вытащить.
— Этим я и занимаюсь.
— По мне, непохоже.
— Донован рассказал мне о Пэтти вчера. Я подумала, что история может относиться к делу, так что работаю над ней. Вы когда-нибудь видели письма, в краже которых обвиняют Гая?
— Почему вы так говорите? Он это сделал.
— Вы видели, как он это сделал?
— Конечно, нет.
— Тогда это только предположение. Вы когда-нибудь видели письма?
— Почему я должен был?
— Ваш отец делал оценку, когда была обнаружена подделка. Я подумала, может он показывал вам копии, если учил вас, чтобы вы последовали по его стопам.
— Кто вам это сказал?
— Он передал вам свой бизнес, разве нет?
Трасатти улыбнулся мне, моргая.
— Я не понимаю, к чему вы ведете. Вы меня в чем-то обвиняете?
— Вовсе нет.
— Потому что, если да, то вы переходите черту.
— Это не было обвинением. Я не говорила, что вы что-то сделали. Я сказала, что Гай Малек не делал. Я говорю, что кто-то это сделал и обвинил его. Как насчет Макса Аутвейта? Как он сюда вписывается?
— Аутвейт?
— Да ладно, Трасатти. Это имя Гай, вроде бы, использовал на своих фальшивых визитках.
— Точно, точно. Теперь вспомнил. Я чувствовал, что это звучит знакомо. Какая связь?
— Вот почему я вас спрашиваю. Я не знаю. Я думаю, что история Пэтти Мэддисон как-то с этим связана. Ее смерть, подделанные письма. Я просто пытаюсь узнать.
— Лучше попробуйте что-нибудь другое. Их никого не осталось.
— Почему вы так уверены?
Пол Трасатти замолчал. Он начал раскладывать ряды скрепок на магнитном держателе на своем столе. Каждая должна была находиться на одинаковом расстоянии от соседних.
— Ладно. Только между нами, — сказала я.
— Я однажды пытался их разыскать.
— Когда это было?
— Лет десять назад.
— Правда? — спросила я, стараясь не казаться заинтересованной. — Почему?
— Мне было любопытно. Я думал, что у них могут быть другие редкие документы. Знаете, переданные другим членам семьи.
— И что вы сделали?
— Я нанял специалиста по генеалогии. Сказал, что ищу потерянных дальних родственников.
Эта девушка провела поиски. Это заняло несколько месяцев. Она проследила фамилию до Англии, но на этом конце, в Калифорнийской ветке, не осталось наследников мужского пола, и линия вымерла.
— Как насчет дядей, тетей, двоюродных братьев и сестер..?
— Родители были единственными детьми в семье, так же, как и их родители. Никого не осталось.
— Что случилось с копиями документов?
— Подделки были уничтожены.
— А оригиналы?
— Никто их больше не видел. Ну, я не видел, в любом случае. Они никогда не выставлялись на продажу за все те годы, когда я вел бизнес.
— Вы знаете, что они собой представляли?
— У меня есть их описание. Мой отец вел документацию очень тщательно. Хотите взглянуть?
— Очень хочу.
Трасатти встал и подошел к шкафу. Я поймала взглядом стенной сейф и четыре металлических ящика для документов. Над ними, на полках, лежали стопки старомодных папок.
— Я собираюсь все это когда-нибудь перенести на компьютер.
Казалось, он знал, где искать, и я подумала, не делал ли он этого в недавнее время.
Он вытащил карточку, взглянул на нее и закрыл ящик. Оставил дверцу шкафа открытой, вернулся к столу и протянул мне карточку. Кошка уснула, лежа поперек моих коленей, как восьмикилограммовый мешок с песком.
В списке значилось шесть документов: членский сертификат Общества Бостона и личное письмо, оба подписанные Джорджем Вашингтоном и скромно стоившие 11500 и 9500 долларов; юридическое предписание, подписанное Абрахамом Линкольном, датированное 1847 годом, стоившее 6500 долларов, военный документ, подписанный Джоном Хэнкоком, стоимостью 5500, десятистраничный фрагмент из оригинальной рукописи Артура Конан Дойля, стоивший 7500 долларов, и письмо, подписанное Джоном Адамсом, стоимостью 9000 долларов.
— Я впечатлена. Ни шиша не знаю о старых документах, но эти кажутся невероятными.
— Они и есть. Эти цены, на которые вы смотрите, двадцатилетней давности. Теперь бы они стоили дороже.
— Откуда они попали к отцу Пэтти Маддисон?
— Никто не знает. Он был коллекционер-любитель. Что-то он купил на аукционе, а остальные — кто знает. Мог где-нибудь украсть. Мой отец слышал о них, но Фрэнсис — мистер Мэддисон — никогда не разрешал ему их осмотреть.
— Его вдова должна была быть идиоткой, чтобы отдать их, как она сделала.
Трасатти не ответил.
— Откуда Гай узнал о письмах? — спросила я.
— Наверное, Пэтти ему сказала.
— Почему бы она это сделала?
— Откуда я знаю? Она была ненормальная. Делала много странных вещей.
Я заметила, как он взглянул на часы.
— У вас встреча? — спросила я.
— Вообще-то, я надеюсь, что мы с вами закончим. У меня дела.
— Еще пять минут, и я ухожу.
Трасатти беспокойно поерзал, но сделал мне знак продолжать.
— Разрешите мне предложить одну теорию. Ничего из этого не обнаружилось, пока Гай не уехал, так?
Трасатти молча уставился на меня.
Я должна была продолжать, как Перри Мэйсон во время конфронтации в зале суда. Только у меня не получалось так хорошо, как у него.
— Так что, может быть, это Джек был отцом ребенка Пэтти. Я слышала, что он был бабником. Судя по тому, что рассказывал Гай, Джек трахал все, что шевелится.
— Я говорил вам, что он был в колледже. Его даже не было здесь.
— Он приезжал на похороны матери и на весенние каникулы. Это было в марте, так?
— Я не помню.
— Как я понимаю, Гая уже не было. Джек чувствовал себя преданным. Он был сражен тем, что Гай уехал без него, так что, возможно, он обратился за утешением к Пэтти. В тот момент она нуждалась в утешении не меньше него.
Лицо Трасатти ничего не выражало, руки были сложены вместе на столе.
— Вы никогда не заставите меня сказать что-нибудь об этом.
— Джек мог подделать письма. Вы двое были приятелями. Ваш отец был оценщиком. Вы сами могли задумать авантюру и показать Джеку, как это сделать.
— Я нахожу это оскорбительным. Это чистая спекуляция. Это ничего не значит.
Я пропустила это замечание мимо ушей, хотя, то, что он сказал, было правдой.
— Все было в порядке, пока Гай снова не вернулся домой.
— Какая разница?
— В старые дни Гай принимал обвинения во всех грехах, так что все чувствовали себя в безопасности, пока он не объявился снова.
— Я не понимаю.
— Может быть, Гая убили вовсе не из-за денег. Может быть, Джек пытался обезопасить себя.
— От чего? Я не понимаю. Никому ничего не грозило. Кража была восемнадцать лет назад.
Срок давности истек. В архивах нет никакого дела. Даже если вы правы, Джека уже арестовали. Вы сказали, что помогаете ему, а сами только подливаете масло в огонь.
— Знаете что? Скажу вам правду… Мне наплевать, что я подливаю. Если он виноват, значит так тому и быть. Это не моя забота.
— Ну, прекрасно. Вы хотите, чтобы я снял трубку и позвонил Лонни Кингману? Он будет в восторге от вашего отношения к делу, да и Джек тоже. Насколько мне известно, это он вам платит.