Страница 42 из 56
Он подсунул одну руку под ее согнутые колени, обхватил ее другой рукой и поднял, не без некоторого усилия. Он боком выбрался из-за столика и пошел к лестнице. Джермайн его сопровождала, стараясь держаться поближе, для страховки.
Я села на диван и уронила голову на руки. Мое сердцебиение возвращалось к норме. Страх других людей заразен, явление, усиливающееся на близком расстоянии, поэтому фильмы ужасов так хорошо действуют в полных кинотеатрах. Я чувствовала запах смерти, ужасный опыт, который ни Айрин, ни Агнес не могли вынести все эти годы. Я только могла догадываться о масштабах события. Теперь, когда Агнес мертва, я сомневаюсь, что реальность когда-либо будет восстановлена.
Я беспокойно заворочалась и посмотрела на часы. Прошло только тридцать минут. Конечно, Диц скоро вернется и увезет меня подальше отсюда. Я полистала журнал, лежавший на кофейном столике. На обороте были напечатаны обеденные меню на целый месяц, питательная, хорошо сбалансированная еда, стоившая копейки. Названия рецептов звучали ужасно: сюрприз из тунца и жареное тофу в кисло-сладком соусе.
Я отложила журнал в сторону, машинально подобрала половинки чашки, завернула обратно в газету и положила в коробку. Встала, пересекла комнату и положила коробку у двери.
Незачем заставлять Айрин видеть это снова. Потом, если она захочет, я всегда могу принести сервиз назад. Я подняла голову и увидела Клайда, устало спускавшегося по лестнице.
21
Он выглядел, как зомби. Я смотрела, как он добрался до одного из кресел и сел. Потер глаза, потом пощипал переносицу. Его рубашка помялась, жилет был в пятнах от пота подмышками.
— Я дал ей валиум. Джермайн побудет с ней, пока она не уснет.
Я осталась на ногах, стараясь использовать психологическое преимущество, которое получала, возвышаясь над ним.
— Что происходит, Клайд? Никогда ни у кого не видела такой реакции.
— Айрин больна. Всегда была, с тех пор, как мы встретились.
Он фыркнул.
— Боже… Когда-то я думал, что есть что-то очаровательное в ее беспомощности…
— Это заходит намного дальше беспомощности. Она до смерти напугана. Так же, как была Агнес.
— Это всегда так было. Она боится всего — закрытого пространства, пауков, пыли. Знаете, чего она боится? Крючков и дверных глазков. Африканских фиалок. Господи, фиалок.
И это все становится хуже. Она страдает от аллергии, депрессии, ипохондрии. Она полумертва от страха и, наверное, находится в наркотической зависимости от всех лекарств, которые принимает. Я водил ее ко всем врачам, которые существуют, и у них у всех опускаются руки. Психотерапевтам нравится, когда она приходит, но потом они теряют интерес, когда старое вуду не срабатывает. Она не хочет выздоравливать. Поверьте мне.
Она держится за свои симптомы всю жизнь. Я стараюсь проявлять сочувствие, но испытываю только отчаяние. Моя жизнь — это кошмар, но что я могу сделать? Развестись с ней? Я не могу. Я не смогу жить дальше, если это сделаю. Она как маленький ребенок.
Я думал, когда ее мать умерла… Я подумал, что Агнес больше нет, и ей…станет лучше.
Как снятие проклятья. Но этого не произошло.
— Вы имеете представление, что это такое?
Он покачал головой. У него был безнадежный вид крысы, с которой играет кошка.
— Как насчет ее отца? Может это быть связано с ним? Она сказала, что он погиб на войне…
— Ваша догадка так же хороша, как моя, — сказал он, задумчиво улыбаясь. — Айрин, наверное, вышла за меня замуж из-за него…
— Ей нужен был отец?
— О, конечно. Ей нужно все — комфорт, защита, поддержка. Знаете, что мне нужно? Я хочу одну неделю пожить без драмы… семь дней без слез и беспокойства, и зависимости, без высасывания из меня всех соков.
Он опять помотал головой.
— Но этого не случится в моей жизни. И в ее тоже. Я вообще могу вышибить себе мозги и покончить с этим.
— Она должна была пострадать от какой-то детской травмы.
— О, кому какое дело? Сорок лет назад? Вам никогда не докопаться до причины, и если даже вы это сделаете, какая разница? Она такая, как есть, и я застрял навсегда.
— Почему же вам не освободиться?
— Бросить Айрин? Как я могу это сделать? Каждый раз, когда я думаю об уходе, она падает в обморок. Я не могу ударить лежачего…
Я услышала стук в окно. Диц заглядывал в комнату. Я сделала глубокий выдох. Никогда не испытывала такого облегчения, увидев кого-то.
— Я открою, — сказала я и направилась к двери.
Диц вошел, его взгляд упал на Клайда, который откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Одно присутствие Дица заставило напряжение в воздухе раствориться, но он мог с первого взгляда определить, что что-то не так. Я слегка подняла брови, передавая взглядом, что все расскажу ему позже, когда мы будем одни.
— Как все прошло? — спросила я.
— Сейчас расскажу. Идем отсюда.
Я сказала, — Клайд..
— Я слышал. Идите. Мы можем поговорить позже. Айрин будет спать несколько часов.
Может быть, мне повезет немного поспать самому.
Я заколебалась.
— Один вопрос. Вчера, когда мы искали Агнес… Вы не помните, не было ли дома с сараем для рассады или парником?
Он открыл глаза и посмотрел на меня.
— Нет. А что?
— Патологоанатом упоминала это. Я обещала ей сказать.
Он покачал головой.
— Я стучал в передние двери. Мог быть сарай у кого-то на заднем дворе.
— Если вспомните что-нибудь, сообщите мне?
Он молча кивнул.
Я взяла коробку, и мы пошли к машине. Диц усадил меня на пассажирское сиденье.
— В чем дело, ей не понравился сервиз?
Он захлопнул пассажирскую дверцу, и я была вынуждена ждать с ответом, пока он обогнул машину и уселся сам. Включил зажигание и отъехал. Я быстро рассказала, что произошло.
— Как ты думаешь, что за этим кроется? — спросил он.
— Я думаю о нескольких вариантах. Плохое обращение, какого-то рода, это раз. Она могла быть свидетельницей какого-то акта насилия, или сделала что-то, за что испытывает вину.
— Маленький ребенок?
— Эй, дети иногда делают разные вещи, сами того не желая. Никогда не знаешь. Что бы это ни было, если у нее есть какие-то осознанные воспоминания, она никогда об этом не говорила. И Клайд, похоже, понятия не имеет.
— Думаешь, Агнес знала об этом?
— О, конечно. Думаю, она даже пыталась рассказать мне, но не решилась. Однажды я сидела с ней ночью в доме престарелых в Браули, и она рассказывала мне длинную закрученную историю, в которой, я почти уверена, была зарыта правда. Скажу тебе одну вещь. Я не собираюсь ехать обратно в пустыню, для расследования. Забудь об этом.
— После всех этих лет никто ничего не знает.
— Клайд говорит то же самое. Как насчет договора с Рошель Мессинджер?
Диц вытащил кусок бумаги из кармана рубашки.
— Я раздобыл ее телефон в Северном Голливуде. Долан не хотел его мне давать, но я в конце концов его уговорил. Он сказал, что, если мы нападем на след, чтобы держались подальше.
— Конечно. Что сейчас?
Он посмотрел на меня со своей ассимметричной улыбкой.
— Как насчет гамбургера с сыром?
Я засмеялась.
— Идет.
Мы вернулись домой в час дня, наполненные углеводами, наши жировые баки перегружены.
Я чувствовала, как твердеют мои артерии, бляшки скапливаются в венах, как затор на реке, давление поднимается от натрия.
Диц попробовал позвонить Рошель Мессинджер. Не получив ответа после пятнадцати гудков, он предоставил телефон мне. Я ужасно хотела спать, но сначала решила узнать, посмотрела ли доктор Палчак слайды. Мне совсем не нравилась перспектива снова обходить все дома вокруг дома престарелых и стучаться в двери.
Я позвонила в отдел патологии больницы и попросила вызвать Лору Палчак. Коробка с сервизом стояла у меня на коленях, я опиралась на нее локтями. Мне хотелось положить на нее голову и уснуть прямо здесь. Иногда я скучаю по простоте детского сада, где я училась засыпать по команде.