В стенах семинарии

– Такое впечатление, коридор спускается под землю, – отметил я и продолжил рассказывать. Виктор же, хоть сразу бездумно согласился, но занервничал, поглядывая в окна. На его лице появилось напряжение. Я говорил, но краем глаза замечал, – Виктор слушает вполуха, и тревожно посматривает по сторонам, сверяясь с окнами. Его напряжение передалось и мне. Мы прекратили разговор и шли, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к полу галереи. Несомненно – уровень пола понижался – каждый следующий подоконник оказывался все ближе к уровню земли за окнами.

– Странно, – тихо заговорил Виктор. – Я ходил этим коридором – сдавал документы в канцелярию, но не обратил внимания. Правда, уходит под землю.

– Ну и что? – вполголоса спросил я.

Виктор не ответил, и мы опять замолчали. Наше напряжение выдал раздавшийся ниоткуда чих. Мы вздрогнули и остановились, вглядываясь в темные кутки. Виктор зачастил креститься. Руки его заметно тряслись. Пальцы побелели так, что во мраке засветились. С расширенными от страха глазами я всматривался в полумрак коридора. Опять чихнули, но в этот раз я отчетливо уловил направление звука, инстинктивно обернулся на него, вперившись глазами в пол под стенкой. По правую руку, утонув порогом в черноте углубления, располагалась застекленная филенчатая дверь, своей аркой едва доходившая нам до уровня груди. Венцевала дверь металлическая табличка с едва различимой в сумраке надписью старославянским шрифтом «Библиотека» и загаженная временем и насекомыми. Стекла выкрашены в ту же краску, что и сама дверь. Красили последний раз, похоже, в очень давние времена, невозможно было разобрать изначального цвета. Может коричневый?

Не верилось, что за такой дверью располагается библиотека или вообще что-то приличное. В лучшем случае, сырой чулан с ведрами и метлами. Я подцепил дверь пальцами, чтобы проверить, заперта ли она. Дверь, скрипнув, подалась, а нам представился ещё один повод вздрогнуть.

– Заходи-тхи, – прокаркав, чихнули из глубины открывающейся нам неизвестности.

– Заглянем? – вполголоса предложил я, взглянув на побелевшее лицо приятеля.

– Не-е, – запротестовал Глист и собрался улизнуть. – Нам в канцелярию надо, – зашептал он дрожащими губами.

– Чего испугался?

– Я не того… не испугался, – едва живым голосом промямлил Виктор.

– Не дрейфь, – я успел схватить Глиста за рукав и подтянул к себе. – Это же всего лишь библиотека, – подбодрил я товарища и, не буду лукавить, себя тоже. Виктор пытался сопротивляться и отступить, но я крепко держал его руку. Тогда он немо закивал и снова быстро перекрестился.

– Что ты всё крестишься? – зашипел я на него, выдыхая накапливающееся напряжение.

– С богом и в полымя можно…

– Цыц, – не дал я Глисту договорить, увлекая за собою. – Нравится мне Витя у вас. Похоже, учиться будет чрезвычайно интересно.

Чтобы войти в так напугавшую нас дверь, пришлось ступить в черноту ямы, а внутри её спуститься по двум квадратным глинобитным ступеням. Я силой тащил Виктора за собою. Если бы его не охватил ужас и, более того, страх поднять шум и тем самым накликать большей беды, то Глист давно орал бы, как поросёнок перед закланием. Едва пришло мне в голову это сравнение я попытался всмотреться в глаза Виктора. Меня всегда изумляло, – как свинья чувствует, что ее ведут на заклание? У Виктора глаза широко таращились и не мигали.

Мы спустились на самое дно ямы, и всё равно потребовалось пригнуться, чтобы войти. За дверью оказалась еще одна глинобитная ступень. После такого странного входа мы, наконец, очутились в небольшом полуподвале, чуть лучше сырого чулана, в котором вместо ведер и мётел, растянувшись до потолка, стояли в несколько рядов допотопные шкафы набитые книгами. Освещалась библиотека тремя узкими окнами, выходящими в мирскую жизнь через такие же узкие ямы, но уже со стороны улицы. В них мелькали только ноги прохожих, и проходило немного света, по чьему-то решению, достаточного, для семинарской библиотечной жизни. В глубине проходов, между шкафами, виднелся огромный письменный стол, с желтым пятном от света настольной лампы. К нему-то я и потащил приятеля, держа крепко за руку.

Навстречу нам из-за стола поднялась тощая старуха. Она многосложно распрямлялась, и казалось, еще секунда, и обязательно упрется головой в свод потолка, но старуха, наоборот, перегнулась пополам. На столе стояла табличка, указывающая, – перед нами не просто старуха, а секретарь-библиотекарь семинарии. Лицо секретаря-библиотекаря, двери, ступени, шкафы, книги и пол были одного цвета – землисто-коричневыми. Старуха помацала по столу костлявыми клешнями рук и, найдя, что искала, зацепила на нос. А когда разогнулась, на нас уже смотрели, блестя стёклами очков, выпученные глаза.

– Ко мне, отроки? – просипела старуха, проверив, ровно ли стоит табличка с указанием её статуса, и оправив воротник блузы, добавила: – Что у вас там?

– К вам, матушка, – покорно сгорбившись, пролепетал Виктор. У меня появилось ощущение, ещё секунда, и он кинется целовать старухины руки, но Виктор подтолкнул меня к столу, и голос его полился из-за моей спины: – Документики ищем куда сдавать.

– Что у вас там? – переспросила старуха, не обратив внимания на трепет Виктора, и не сводя вопрошающего взгляда с меня. Я достал документы и начал раскладывать на столе, предварительно просматривая каждую бумагу, – свидетельство о рождении, справка об образовании, справка об отношении к воинской службе, направление от приходского священника и благочинного, медицинская справка, справка о крещении, автобиография, анкета и прошение на имя его высокопреподобия отца ректора митрополита Владимира. Старуха внимательно следила за моими действиями не прикасаясь к раскладываемым бумагам. Когда же я, наконец, закончил, она сложилась в обратную сторону, усаживаясь в кресло, и принялась самолично просматривать документы, перебирая и укладывая их в порядке, только ей понятном. Наступила моя очередь с интересом наблюдать за старушенцией. Мне почему-то показалось, ей не очень-то удобно. И сидит она вовсе не в кресле, а на жердочке, как птица. Я ту же прозвал ее Птицей.

Наконец, документы проверены и уложены. Птица достала из верхнего ящика стола чистый формуляр и аккуратно записала в него мои данные. После чего согнула его пополам, сделав книжицей и, еще раз проверив записанное, теперь вытащила из нижнего ящика – амбарную книгу. В ней –тоже оставила мою фамилию. Книга особо привлекла мое внимание. Это был толстый фолиант в латунной оправе с замочком. Ключик торчал в замочке, но старуха им не воспользовалась, только поправила. Пролистывая книгу, Птица, невзначай приоткрыла некоторые тайны. На начальных страницах фамилии выписаны еще старославянским шрифтом. Стало быть, этой книге не один десяток лет. Может быть, и сотен, пришел я к удивительному заключению. Как Птица не старалась прикрыть рукою свою запись, я смог увидеть её почерк, – это был красивый каллиграфический стиль, с аккуратно выписанными завитушками.

После сделанной записи в книге старуха раскопала в нагромождениях на столе старый, замусоленный блокнот и, вырвав из него страницу, переписала и на неё мою фамилию и присвоенный мне по амбарной книге, номер. Затем она всё-таки ещё раз сверила написанный номер с номером в амбарной книге и вручила листок мне:

– Это ваш читательский номер. Запомните его. По нему будете получать книги в библиотеке. Экзамены в понедельник будущей недели, – с этими словами она смела документы в охапку и, опять разложившись, вставая, вручила обратно. – Документы сдавать в канцелярию архимандриту Тихону, – в завершение прокаркала старуха, выбираясь из-за стола и направившись к шкафам. – По коридору до конца, налево и опять до конца. – С этими словами старуха скрылась в недрах библиотеки.

Я не удержался и прыснул. Виктор умоляюще застыл, но это не помогло, из-за шкафа показалась старухина голова и сверкнула толстыми линзами очков.

– Ступайте, – каркнула голова и скрылась.

Мы, собственно, и не собирались задерживаться. Выйдя в коридор, оба с облегчением вздохнули. Я оттого, что вдохнул свежего воздуху, а Виктор с мольбою от греха подальше.