Страница 3 из 4
Так вот, одно из самых важных представлений, что смертный грех, т. е. убивающий душу или тело человека, а чаще и то, и другое, – это может быть любой произвольный грех. Послание к евреям дает очень однозначное и тяжелое определение этим грехам. Там говорится, что для таковых вообще больше не остается никакой жертвы перед Богом, а только «страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников» (Евр 10:26–29), потому что они попирают саму кровь завета, кровь Христову. Так сказано о всяком человеке, который грешит произвольно. Существуют и другие подобные критерии смертности греха. Например, с учетом его последствий: грех может быть даже из списка смертных, грех вольный, но если он не изменил духовного состояния человека, не убил его, – значит, он не смертный. А смертный – тот, который, может быть, и не входит ни в какие списки, который наполовину и невольный, но оказался настолько разрушительным для человека, что ни о какой благодатности человека после него и речи быть не может. Тогда явно открывается гнев Божий на человека, т. е. человек как бы выходит из-под Божьего покрова, Божьей благодати и тем самым оказывается в смертельной опасности, т. е. тут смертность греха определяется по духу и плодам.
Но даже опыт применения номоканонов, о чем я уже упомянул, дает подобный результат, потому что любой священник или просто церковный человек знает, что при покаянии и на исповеди многое зависит не только от того, какой грех назван, но и от того, повторялся он или не повторялся, при каких обстоятельствах, кто исповедуется – ребенок, простец, ответственный человек в церкви, иерарх или кто-то еще, человек более опытный или менее опытный в духовной жизни, более сильный душевно или менее сильный. Допустим, один и тот же грех, совершенный человеком с несколько ослабленной душевной жизнью или просто душевно не вполне здоровым, но в принципе контролирующим себя (т. е. если это не клинический патологический случай), и человеком душевно сильным, – это, конечно, большая разница, что можно сказать наверняка. Иногда даже бывает так, что люди каются в очень тяжелых грехах и не всегда даже при этом получают епитимью, отлучающую их от церкви (что было бы во всех других случаях), потому что ясно, что в тот момент человек, допустим, собою не владел, не вообще не владел, а не владел по каким-то превосходящим его обстоятельствам.
Итак, тяжесть греха и таким образом построенная иерархия этических норм связывается с духовным опытом и с духовной силой человека. Хотя этим иерархия и не отменяется, она все же становится обусловленной и относительной. Таким образом, есть две тенденции: с одной стороны, все более и более дробить правила, чтобы учесть как можно больше ситуаций, обстоятельств и случаев, известных в жизни. Вот в этом случае – так, а в этом – так, и это бесконечное занятие: правило на правило, закон на закон. Это тот путь, по которому пошли фарисеи. И другая тенденция, которая, наоборот, интегрировала, пыталась как можно глубже, каким-то одним принципом охватить все случаи, чтобы этот принцип мог быть применяем и в тех случаях, которые прежде никак не были описаны. На самом деле как уникален каждый человек, так и его внутренняя ситуация всегда неповторима.
Мы с вами уже говорили о золотом правиле этики, говорили о нем как в общечеловеческом, так и в христианском контексте. Это была как раз такая попытка на мировом, общечеловеческом и христианском уровне синтезировать имеющийся этический опыт и найти критерии оценки нравственной жизни человека через какую-то одну формулу: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы с поступайте с ними». Вы помните, как мы описывали этот христианский контекст: мы говорили, что от подобных высказываний великих людей и учителей человечества он отличается верой в Бога и в человека, в его сообразность Богу, в лучшее начало и призвание человека. Таким образом, иерархия норм становится не линейной, а так же, как и иерархия христианских ценностей и целей, соотнесенной, зависимой от духа больше, чем от буквы. На этом мы сейчас должны поставить точку, потому что иначе мы выйдем уже за рамки этики: по меньшей мере, мы уйдем в аскетику, а этим мы договорились пока не заниматься.
Но поставив точку здесь, мы попытаемся на других направлениях найти что-то для нас полезное в связи с сегодняшней темой. И среди таких интегральных законов и правил в этике мы можем вспомнить еще целый ряд важнейших принципов христианской жизни, которые нам нужно иметь в виду, хотя они также находятся на границе этики, а может быть, даже и за ее границами. Например, я вам напоминаю великие слова блаженного Августина: «Люби Бога – и поступай как хочешь». Мы их уже не однажды произносили и говорили тогда, что нельзя поступать как хочешь, не любя Бога, но мы бы еще сказали – и ближнего, в соответствии со словами Христа. И можно вспомнить другие слова, очень важные в этом контексте, например, из Евангелия от Иоанна о том, что Дух Святой, придя, обличит мир. Помните в чем? «Он явит миру его заблуждение о грехе, о праведности (т. е. о правде) и о суде». О каком же грехе здесь идет речь? Почему грех в единственном числе, один грех, в котором Дух Святой, придя, обличает мир? «О грехе, – говорит евангелист Иоанн, – что не веруют в Меня» (Ин 16:8–9). Так говорит он, передавая слова Христа. Таким образом неверие оказывается корнем всех зол, в этом Дух Святой обличает человечество. Человечество неверующее, и это тоже единственный, но универсальный и достаточно неформальный критерий. А есть еще одна цитата, тоже из посланий апостола Павла, которую, к сожалению, знают меньше. Он в одном месте упоминает такое страшное слово – анафема. В общем-то оно стало страшным, хотя на самом деле вначале оно означало вещь, страшную не столько внешне, сколько внутренне. Он говорит о том, что анафема всем тем, кто не любит Господа нашего Иисуса Христа (1 Кор 16:22), т. е. кто не имеет любви, в ком нет любви, – тот отлучен от церкви, отлучен от Бога, тот действительно в смертельной опасности. А это и означает анафему, так как анафема в переводе означает не проклятие, а отлучение от церкви.
Вообще с апостольскими посланиями связано много важнейших, центральных формулировок, таких высказываний, где концентрируется в высшей степени общечеловеческий духовный опыт. Например: кто нарушает одну заповедь, тот нарушает все (Иак 2:10–11). Здесь тоже как бы снимается всякая иерархия, причем интересно, какое у апостола Иакова обоснование этого представления. Он здесь говорит, что поскольку заповеди соотнесены с Богом, они откровение Божье, поскольку они все от одного и того же Бога, сказавшего как «не убей», так и «не прелюбодействуй», то, значит, если ты убил, то ты нарушил все заповеди, ты отвернулся от Бога. И если ты прелюбодействовал, уже не говори, что ты не убивал, – это тебя не спасет. Это тоже весьма интересно, но очень редко сейчас осознается людьми. Обычно человек все-таки ощущает свои грехи и согрешения дробно: в том-то грешен, а в этом – не грешен. И происходит это только оттого, что люди забывают, что источник всех заповедей – Бог. За этим стоит представление, что это человек сам, по своему произволу принимает или не принимает какие-то правила, нормы, исполняет их или не исполняет: вот это он исполнил, а это не исполнил. Т. е. человек как бы ставит точкой отсчета самого себя, а о Боге забывает.
Надо сказать, что с этим высказыванием апостола Иакова связано много проблем, ведь он делал из этого совершенно фундаментальные выводы. Он говорил, что коли нет ни одного человека на земле, который исполнил бы абсолютно все заповеди, а это означает, что хоть одну хоть когда-то нарушил, – значит, он грешен во всем и нет ему никакого спасения, и тогда все люди на Земле находятся под проклятием, потому что нет ни одного, кто оправдался бы законом дел. Ему вторит известный философ-иррационалист Лев Шестов, который всю жизнь боролся с этой тенденцией самоспасения: вот я своими силами сделаю то-то и то-то; тут я не буду грешить, тут я поборюсь с тем-то и т. д. Он говорил, что все попытки на этом пути никого не приведут к конечному результату. И критика Шестовым такого самоспасения, самосовершенствования – убийственна. Кто его читал, тот знает, что ответить ему нечего. Но Шестов, неся этот мощнейший отрицательный заряд, не имел достаточно пророческого, положительного откровения, что, к сожалению, и не позволило ему, несмотря на его христианский дух, креститься.