Страница 3 из 4
Не случайно многие отождествляют реальность «божественной души» со знаменитыми античными категориями «нуса» и «логоса». Есть некий «божественный ум» – нус, есть некое высшее «божественное слово», упорядочивающее этот мир, – логос, т. е. некая «Божья воля», и есть некий высший «божественный чувственный мир». И в Новом завете мы находим соответствующие призывы, чтобы у каждого человека «были те же чувствования, что и во Христе Иисусе», Господе нашем. Помните апостола Павла? Вот об этом идет речь. И мы должны, конечно, найти соответствие, соотнести эту душевность с известной христианской духовностью.
Если мы говорим о душе человека, мы, естественно, вспоминаем ту же античную триаду – говорим об уме, чувствах и воле человека. Аналогично можно рассуждать применительно к божественной душе и Духу Святому. Это для нас очень важно, потому что мы должны знать, что в жизни одобрять, а что в нашей жизни должно быть осуждено: то, что соответствует этому высшему уму, этим высшим чувствам, этой Божьей воле, то и есть правда, то и праведно для человека.
И это принадлежит к реальности трансцендентальной, априорной, внутренне данной человеку. Голос совести именно об этом вещает нам. Чаще всего он не открывает нам тайн Божественной жизни, духовной жизни, он говорит нам о том, что правильно, а что неправильно в нашей жизни, что в этом мире правда, а что – ложь, что грех, а что – правда, что зло, а что – добро.
Таким образом, этические качества человека одновременно воспринимаются нами и как врожденные, и как воспитуемые. Мы не отрицаем авторитета общества и влияния этого авторитета на человека и тем не менее утверждаем, что это не является самым главным. Марксистская этика говорит, как известно, об отражении общих противоречий исторического процесса, из-за которых-то и появляются противоречия между должным и существующим, сущим и эмпирическим. Как видите, разница в воззрениях принципиальная. По Михаилу Булгакову, все в мире, хотя и бессмысленно, и страшно, но в конце концов – правильно. «На этом построен мир», как он говорит. Ибо у него мир един. И нам понятно воззрение Булгакова, нам понятно, почему он так думает, почему он убеждает себя и нас в этом, – потому что только так можно было жить в те времена, в которые жил Михаил Афанасьевич. Кто живет по правде, обретет покой. А стремление к Свету пока нереализуемо, за исключением Иешуа и его учеников, которые должны целиком жертвовать собой, быть мудрыми и простыми, не иметь никакого страха и жить в мире сем, но не от мира сего. Эти исключения представляются Булгакову редкими, почти уникальными, он их практически не вводит в оборот действий. Он на них указывает, но от них себя и других отстраняет.
У Булгакова, бесспорно, есть тоска по Христу и христианским идеалам, идеям и даже по христианской идеологии. Но эта христианская идеология у него находится в основном в том же русле, что и философия Канта. Он не готов признать дуализма в этом мире, того, что существует мир добра и мир зла и что «Бог зла не сотворил» и за него ответственности не несет. Таким образом, разрушается доказательство бытия Божия не только кантовское, но и булгаковское. Мистические представления Булгакова произошли от упадка веры, надежды и любви, т. е. всей жизни во Христе, а не просто христианской религии, как нам часто это представляют. Я думаю, что нужно прислушаться к словам Канта о том, что «религия должна основываться на нравственности». Мы в свое время говорили, что христианство ныне не должно быть признано лишь религией. И если мы хотим, чтобы оно имело будущее, то на этом мы должны стоять. Христианство не есть религия, а то, что есть в христианстве религиозного, должно стоять на правде Божией, той самой априорной трансцендентальной правде, о которой писал Кант.
Бога, как стало ясно, не надо «доказывать», Его надо показывать. Булгаков двинулся было в эту сторону, но показал нам дьявола. И многие, к сожалению, до сих пор идут за ним. И Ясперс говорил, что «доказанный Бог уже не Бог», что соответствует даже научным современным представлениям, как это ни парадоксально (вспомним теорему Гёделя о неполноте).
Под конец зададимся вопросом: зачем же нужны были на протяжении веков, многих веков и тысячелетий, эти споры о доказательствах бытия Божия? Почему люди стремились скрестить шпаги на этом поле? Не без смысла. Людям необходимо осмысление этого мира и соотнесение своих знаний с внутренним Богопознанием. Человек вольно или невольно внутри себя держится той же установки, к которой призвал апостол Павел: «Не будьте детьми умом».
Есть множество достоинств у нашего народа, но, к сожалению, есть и некоторые древние недостатки, спокойно дожившие до наших времен. И один из таких недостатков – леность ума и спокойное примирение с детскостью ума. Люди, более того, считают, что, став верующими, они призваны к тому, чтобы буквально упроститься именно в области ума. И в этом, конечно, глубоко ошибаются.
Итак, заканчивая свое слово, я хочу снова повторить слова апостола Павла: «Не будьте детьми умом»!
Теперь прошу: у кого есть вопросы – вы можете, как всегда, подать записки.
Было сказано, что христианство выходит за рамки религии. Если воспринимать слово «религия» как восстановление союза с Богом, то что именно выходит в христианстве за рамки этого?
Даже небольшая неточность сразу приводит к большим проблемам. По-настоящему христианство выходит за рамки религии, и это очень существенно, это принципиально, это не вопрос словесных определений и формул, это вопрос значительно более важный. Автор записки неточно толкует слово «религия». Это слово может пониматься и как «связь», но оно не означает «восстановление союза с Богом». Религия – это то, что связывает человека с Богом через культ, через обряды, определенные религиозные формы духовной жизни, причем именно определенные формы, а не всякие формы. И в этом смысле христианство как раз и выходит за рамки религии, потому что, во-первых, устанавливает прямую, непосредственную связь человека с Богом и, во-вторых, дает человеку возможность жить в духовной свободе и, таким образом, ставит на второй план всякий ритуал, любой, даже свой собственный, и всякую специальную форму, даже очень высокую.
Я сейчас не буду приводить примеры – это нас очень далеко уведет. Но по этому поводу есть очень важные суждения у святых отцов, впрочем понятные из самой сути христианства. А кто хочет прочитать об этом, возьмите, например, книжку о. Александра Шмемана, известного американского православного богослова, в любом из трех ее вариантов: «Таинства и Православие», «За жизнь мира» или «Мир как таинство».
Какие пять доказательств бытия Божия опроверг Кант?
Он считал, что в области разума по-настоящему нет возможности доказывать бытие Божие так, как это делалось в космологическом (первое), в телеологическом (втором), онтологическом (третьем), гносеологическом (четвертом) и психологическом (пятом) доказательствах бытия Божия. Кто интересуется подробностями – читайте хотя бы в «Философском словаре» статью под названием «Бог».
Уважаемый о. Георгий, Вы говорили, что нравственность не всегда совпадает со счастьем. Счастливый человек не всегда нравственен и наоборот. А далее Вы сказали: «Если человек страдает от зла, то он сам тому виной». Нет ли здесь противоречия?
Есть. Принципиальное противоречие, потому что я рассказывал о совершенно разных позициях, совершенно разных подходах. Я и говорил о том, что это вещи противоположные.
Немного повторю: существует монистический взгляд на жизнь мира. Монистический взгляд предполагает нахождение полного соответствия между этической правильностью жизни и счастьем человека. И это соответствие находится, его можно найти. Но, по Канту, в области трансцендентального, в области априорного. А в эмпирической области нашей жизни это соответствие не находится и никогда найдено не будет. Таким образом, и у него это противоречие снимается, но только при условии, что человек не может удовлетвориться лишь тем, что есть в этом мире. Этот взгляд принадлежит Канту, а второй, тоже монистический, но иного рода, когда трансцендентальное входит в область эмпирического, – Булгакову, который, впрочем, не всегда был последователен в своих воззрениях. Его внутренняя установка была подчас сильнее его художественной, философской и духовной позиции. Он не всегда ее выдерживал, особенно во второй половине романа, где проскальзывают нотки дуализма и вражды дьявола с Богом. Но это уже особая тема.