Страница 6 из 11
Условие поддержания индивидуальной жизни, каковым является принятие пищи, т. е. непосредственное принятие мира в себя, в Церкви претерпевает изменение. Из разделяющего людей стремления к выживанию оно превращается в событие объединяющего всех и непрекращающегося общения.
Мы принимаем мир – под видом хлеба и вина – как воплощенное Слово Божие; мы принимаем жизнь этого мира, как она есть «во плоти», но не как автономное индивидуальное выживание, а как таинство единства плоти и Божества. Мы причащаемся тела и крови Христа, наша индивидуальная плоть питается одной и той же для всех плотью причастия, божественного причастия, закваской той жизни, которая – антоним нашего падения и является жизнью Троицы, жизнью в истинном смысле этого понятия, преизбытком жизни.
Единство Церкви – это тело причастия. Это божественная жизнь, ставшая плотью и живущая в мире. Это Бог, предлагаемый в пищу и питие. Эта пища и питие не просто временно сохраняют жизнь в кольце смерти, но «даруют богоподобающее нетление» жизни. Жизнь человека нельзя превратить в нетленную путем рассуждений или усилий по нравственному совершенствованию, но только – непосредственным принятием мира. Принятием пищи и пития, т. е. естественного условия жизни.
Вкушение пищи соединяет жизнь человека с жизнью мира, раскрывает всеобщий смысл видовой характеристики «жизни». И в границах церковного общения пища и питие объединяют жизнь человека с принявшей нетление жизнью в мире, т. е. с жизнью Христовой плоти. Так раскрывается всеобщий смысл видовой характеристики «жизни» как единства тварного и нетварного, плоти и Божества. Единство Церкви – это единство жизни Бога, человека и мира, всеобщее видовое единство жизни, чуждое всякому размежеванию и дроблению на трансцендентное и имманентное, материальное и духовное. Это единство «всего во всем», в единственной в своем роде единичности божественной жизни.
Единство «всего во всем» стало возможно после воплощения Бога-Слова и реально проявляется в Евхаристии Церкви. Церковная Евхаристия – это космическая литургия, возглавление (рекапитуляция) жизни и смысла мира, объединившегося в живом и нашедшем воплощение человеческом слове прославления Бога. Это возглавление – слово послушания Христа воле Отца, великое «да» Сыновнего согласия. Церковная Евхаристия есть согласие человека на принятие своей природы от Христа, согласие, которое несет в себе весь смысл всей тварной природы, соединяя слово человека и слово мира в великом «да» Христова послушания. Человек оказывается священносвершителем евхаристического единства мира, восстановления жизни как общности, общения личностей в условиях человеческой природы. Это и есть общение, участливое к жизни мира, и оно возглавляет видовое единство жизни тварных сущностей в порыве любви и благодарения, возвращающем к Богу[17].
Преображение внутри Церкви человеческой природы и природы мира реально и конкретно – настолько же реально, насколько реально повреждение мира, которое невозможно преодолеть магически или аллегорически. Наше падение и поврежденность – это наш способ бытия, а наше преображение и нетленность – другой способ бытия, и наша жизнь в Церкви – динамическое движение и непрерывное испытание нашей свободы по отношению к этим двум способам бытия или, вернее, по отношению к небытию и бытию, к смерти и жизни.
«Ежедневно вкушаем мы смерть», а в покаянии (умопремене) вновь прививаем себя к жизни, узнаванием смерти измеряя истину жизни. Эта истина – любовь Божия, воплощенная в теле Христовом[18]. «Ежедневно вкушаем мы смерть», переживаем свое трагическое грехопадение в обособленную индивидуальность, в индивидуальное выживание, в индивидуальное наслаждение, в нашу индивидуальную интеллектуальную самоуверенность, в нашу индивидуальную эротическую чувственность и ненасытную жажду полноты. В то же время мы ведаем и благодать новой жизни, принятие нас Богом, принятие нас «обильной любовной благостью» Божией[19], принятие нас любовью святых и Богоматери. Это принятие нас любовью преображает нашу греховность в покаяние и общение святых, укрепляет нашу причастность Церкви и дает нам надежду на жизнь. Надежду – не только как ожидание, но как непосредственную уверенность и зрячее переживание, надежный якорь, закрепленный на камне веры, абсолютного доверия и передачи себя Христу.
И не только личная наша жизнь, но и вся историческая жизнь Церкви является непрестанным испытанием на жизнь и на смерть. Церковь – не объективное осуществление полноты жизни внутри исторического времени, не объективная реализация коллективного совершенства, ибо тогда от нас, грешников, было бы закрыто это совершенство и мы не имели бы надежды на спасение. Церковь, как мы ранее сказали, не «делает лучше» нашу испорченную грехом природу по объективированным критериям морального совершенства, но снимает наш грех переменой ума – покаянием, смиренным признанием значения для нас любви Божией и общения со святыми, принятием этого богатства человеколюбия.
Поэтому недостоинство членов Церкви (клириков и мирян), индивидуальное бессилие, инертность или неудачи, как и расстройства всего церковного организма – боль и скорбь о падшем состоянии нашей природы. Но это также и утешение, и ободрение, потому что все эти факты подтверждают, что человеческая греховность не изолирована от Церкви. Более того, они подчеркивают удивительный «парадокс» спасения.
Единство Церкви есть единение и единый вид жизни – так оно осуществляется и открывается в Евхаристии. Ничто не исключено из этого единства, не исключен и грешный человек «в покаянии». Жизнь Евхаристии может воспринять в себя даже смерть человека, привить смерть к жизни. Принятие и прививание греха и смерти к жизни через общение с Богом – новый способ бытия, воплощаемый Церковью. Это бытийный факт церковного единства, как каждый раз оказывается в литургическом собрании.
Евхаристия соединяет наше дробное бытие и рассеченную природу – нашу биологическую и духовную жизнь, живых и усопших, грешных и святых – воедино, в «богодухновенное согласие, в дыхание чистое и простое»[20]. Она собирает воедино время и место в неопосредованность нашего общения друг с другом и с Богом. Она возглавляет бытийные возможности человека – способность к мышлению, творчеству, любви – в священнодействии, ословеснивании материального начала мира. Это ословеснивание происходит в единой видовой принадлежности вселенского смысла творения, в едином утверждении и принятии любви Божией, плоти и жизни Христа.
Глава 2
Единство истины
§ 4. Ересь – уничтожение единства
Человеческая неудача и грех не устраняются из Церкви, но и не несут угрозы ее истине. Напротив, истина Церкви есть принятие греха человека и преображение этого греха в новую жизнь – общение и единство.
Человек может отделить себя от Церкви только действием своей свободной воли – если отвергнет истину Церкви или захочет подчинить ее меркам своего индивидуального бытия[21]. Грех уничтожает истину Церкви только в том случае, когда человек пытается подменить ее своим антропоцентрическим вйдением мира, когда на место дара и Откровения он ставит собственное определение и переживание истины. Такое притязание было названо Церковью словом «ересь», означающим выбор некоего способа истолкования и осуществления события спасения, способа иного, чем тот, в котором показана истина Церкви.
Обычно ересь предполагает выбор и предпочтение некоей части истины, которой придается абсолютное значение в сравнении со всей истиной, т. е. это абсолютизация относительного, неизбежно релятивизирующая абсолютное[22]. Отрицание или постановка под сомнение целостной истины Церкви не может означать замену истины. Происходит всего лишь подмена этой истины другим восприятием мира и состоянием жизни, иной онтологией и религией. Выбор какой-то одной части церковной истины и абсолютизация этой части, возведение ее в масштаб целого претендуют на правильное истолкование и выдаются за христианское откровение, на самом же деле являются искажением и извращением целостной истины Церкви и уничтожением возможности спасения.
17
См.: Яннарас X. Личность и Эрос. § 33, 43.
18
«И сказал я: “…Я ежедневно вкушаю смерть”. А он сказал в ответ: “Бог любит тебя, молчи”» (Исаак Сирин. Аскетические творения. Слово 3. С. 13; ср.: Исаак Сирин. Слова подвижнические. Слово 31. С. 141).
19
«Сам Причина всего… по преизбытку любовной благости оказывается вне Себя… и словно пленяет нас благостью, и любовью, и вожделением. И Он нисходит от того, что сверх всего и изъято из всего, к тому, что есть во всех вещах, – благодаря экстатической сверхсущностной силе, не отдаляющейся при этом от Него» (Дионисий Ареопагит. О Божественных именах. 4. 13 (PG. 3. 712 AB), ср.: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. С. 335).
20
«В них [священных соборах] умеющий видеть священным оком узрит единое по видовой принадлежности и одно дыхание, как бы приведенное в движение богоначальным Духом… Божественнейшее общее и мирное вкушение от одного и того же хлеба и чаши учреждает [для нас], вместе принимающих участие в этой Трапезе, богодухновенное единое поведение наше…» (Дионисий Ареопагит. О церковной иерархии. 3 (PG. 3. 432 В), ср.: Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. С. 613).
21
«Отсеченный от спасающей веры уже обезглавлен, как Голиаф, тем же мечом, который он обнажил против истины: ибо он лишился истинной главы» (Григорий Нисский. Опровержение Евномия. 2. 6, см. в издании: Gregorii Nysseni opera: 10 v. 2 ed. / Ed. W. Jaeger. Leiden, 1960. V. 1. P.228. 1–3).
22
Эта формулировка принадлежит Игорю Карузо: «Ересь – это абсолютизация частных истин, и она неизбежно сопровождается релятивизацией абсолюта… Так же и в богословском смысле слова догматическая ересь – это не просто рациональная гипотеза. Еретический взгляд никогда не является только интеллектуальным предположением… Он искажает всю картину мира, которая из-за ереси становится “безумной”… Догматическая ересь имеет не только религиозное значение, это ошибочное поведение на всех уровнях жизни… В то время как истина едина, ересь есть разрывание истины, частная истина» (Ψυχανάλυσις кой σΰνθεσις τΰς ύπά- ρξεως [Психоанализ и синтез бытия]. Άθήναι, 1953. Σ. 76–77; см. также оригинал; Caruso I. Psychoanalyse und Syпthese der Existenz. Wien, 1952). С этим определением совпадает и социологический подход к ереси К. Касториадиса; «Слово секта для нас – не качественное определение. оно имеет точный социологический и исторический смысл… Секта – это группировка, которая возводит в абсолют одну сторону, аспект или фазу движения, из которого она вышла, она делает истину из доктрины, абсолютизируя ее, подчиняет ей все прочее, и. чтобы сохранить «верность» этой “истине", радикально отделяется от мира и с этого момента живет в “своем" отдельном мире» (Castoriadis С. L'institution imaginaire de la soeiktk. Paris; Seuil, 1975. P. 16).